Жорж Сименон - Мегрэ и бродяга

— Очень ласковый. Я понимаю, что мой ответ не может вас удовлетворить, но именно таким он и запомнился. Очень ласковый и немного грустный.

— Бывали у него ссоры с вашей матерью?

— Я никогда не слышала, чтобы отец повысил голос… Правда, если он не был занят дома, то, как правило, все свое свободное время проводил у больных. Помнится, мама упрекала его за то, что он не следит за собой, ходит всегда в одном и том же неглаженом костюме, иной раз по три дня не бреется. А я говорила ему, что у него колется борода, когда он меня целует.

— Об отношениях вашего отца с коллегами вам, очевидно, мало что известно?

— То, что я знаю, исходит от мамы, только тут трудно отделить правду от полуправды. Она, конечно, не лжет, но в ее изложении все выглядит так, как ей хотелось бы видеть… Раз она вышла за отца, то одно это уже делало его человеком необыкновенным.

«Твой отец — лучший врач в городе, — говорила она мне. — И, безусловно, один из лучших врачей во Франции. К сожалению…» — Госпожа Руслэ снова улыбнулась. — Вы, разумеется, догадываетесь, что за этим следовало… Отец не сумел приспособиться… Он не хотел поступать, как другие… Мама не раз давала ему понять, что дедушка повесился отнюдь не из-за угрозы банкротства, а потому что страдал неврастенией… У него была дочь, которая какое-то время провела в психиатрической больнице…

— Что с ней стало?

— Не знаю… Думаю, что и мама ничего о ней не знает. Во всяком случае, она уехала из Мюлуза.

— А ваша матушка по-прежнему живет там же?

— Мама давно переехала в Париж.

— Вы можете дать ее адрес?

— Орлеанская набережная, двадцать девять-бис.

Мегрэ вздрогнул, но она ничего не заметила и продолжала:

— Это на острове Сен-Луи… С тех пор, как остров стал одним из самых модных районов Парижа…

— Знаете, где было совершено покушение на вашего отца?

— Конечно, нет…

— Под мостом Мари… В трехстах метрах от дома вашей матери.

Она обеспокоенно нахмурилась.

— Это ведь мост через другой рукав Сены, не так ли? Мамины окна выходят на набережную Турнель.

— У вашей матери есть собака?

— Почему вы об этом спрашиваете?

Несколько месяцев, пока ремонтировали дом Мегрэ на бульваре Ришара Ленуара, супруги жили на Вогезской площади и часто по вечерам гуляли по острову Сен-Луи. В этот час владельцы собак или слуги обычно прогуливали своих питомцев по набережным Сены.

— У мамы только птицы. Кошки и собаки приводят ее в ужас. — Внезапно переменив тему разговора, она спросила:

— Куда же поместили отца?

— В ближайшую к мосту Мари больницу.

— Вы, несомненно, хотели бы…

— Не теперь… Возможно, позднее я попрошу вас навестить его, чтобы окончательно установить его личность. Но сейчас голова и все лицо у него забинтованы.

— Он очень страдает?

— Он без сознания.

— За что же его так?

— Вот это я и пытаюсь выяснить.

— Может быть, произошла драка?

— Нет. По всем данным, его ударили, когда он спал.

— Под мостом?.. Комиссар поднялся.

— Вы, наверно, сейчас пойдете к маме?

— Это необходимо.

— Разрешите позвонить ей по телефону, чтобы сообщить о случившемся?

Мегрэ помедлил с ответом. Он предпочел бы увидеть, какое впечатление произведет это известие на госпожу Келлер. Однако отказать не решился.

— Благодарю вас, господин комиссар. Об этом происшествии напечатают в газетах?

— О покушении, вероятно, уже напечатано, но лишь несколько строк, и фамилия вашего отца, конечно, не упоминается — ведь и я узнал ее лишь около полудня.

— Мама будет настаивать, чтобы фамилию не называли.

— Я сделаю все, что в моих силах.

Когда госпожа Руслэ провожала гостя до передней, крошечная девчурка подбежала к ней и уцепилась за юбку.

— Сейчас пойдем гулять, детка. Беги попроси Нана одеть тебя.

Торанс расхаживал взад и вперед перед домом госпожи Руслэ. Маленький черный автомобиль Сыскной полиции выглядел довольно жалко среди длинных, сверкающих никелем частных машин.

— Набережная Орфевр?

— Нет. Остров Сен-Луи, Орлеанская набережная… Дом был старинный, с огромными воротами, но содержался в отличном состоянии. Медные ручки, перила, лестница, стены — все было начищено, отмыто, выскоблено. Даже консьержка, в черном платье и белом переднике, походила на служанку из хорошего дома.

— Вы приглашены?

— Хм… Нет, но мадам Келлер ждет меня.

— Минутку, прошу вас…

Швейцарская походила на маленькую гостиную, где пахло не кухней, как обычно, а воском для паркетов. Консьержка сняла телефонную трубку.

— Как доложить?

— Комиссар Мегрэ.

— Алло!.. Берта?.. Скажи, пожалуйста, мадам, что некий комиссар Мегрэ просит его принять… Да, он здесь… Ему можно подняться?.. Благодарю… Можете подняться… Третий этаж, направо.

Поднимаясь по лестнице, Мегрэ вдруг подумал, стоят ли еще на причале, у набережной Селестэн, фламандцы или же, подписав протокол, уже спускаются по руке к Руану. Не успел он позвонить, как дверь распахнулась и молоденькая, хорошенькая горничная окинула комиссара любопытным взглядом, будто бы впервые увидела живого полицейского.

— Пожалуйста, сюда… Позвольте вашу шляпу… Комнаты с очень высокими потолками были отделаны в стиле барокко: повсюду позолота, мебель, щедро украшенная резьбой… С порога слышалось щебетанье попугайчиков. В приоткрытую дверь гостиной видна была громадная клетка, а в ней — не менее десятка птичьих пар.

Прождав минут десять, Мегрэ в знак протеста закурил трубку. Впрочем, он тотчас же вынул ее изо рта, как только в гостиную вошла госпожа Келлер. Мегрэ был поражен, увидев перед собой маленькую, хрупкую и еще молодую женщину. Она казалась лет на десять старше дочери, не больше. У нее были голубые глаза и великолепный цвет лица. Черное с белым платье очень ей шло.

— Жаклин звонила мне, — сразу же сказала она, указывая Мегрэ на неудобное кресло с высокой жесткой спинкой.

Сама она села на пуф, обитый старинной ковровой тканью. Держалась она прямо — так, должно быть, ее приучили в монастырском пансионе.

— Итак, вы разыскали моего мужа?

— Мы его не разыскивали, — возразил комиссар.

— Ну, разумеется… Но вообще я не понимаю, ради чего он мог бы понадобиться вам… Каждый волен жить так, как ему нравится… Что же, он в самом деле вне опасности или вы сказали это, чтобы не волновать дочь?

— Профессор Маньен считает, что восемьдесят процентов за то, что он поправится.

— Маньен?.. Я с ним хорошо знакома… Он не раз бывал здесь… — Вы знали, что ваш муж в Париже?

— И знала, и не знала. После его отъезда в Габон прошло около двадцати лет. За это время я получила всего две открытки, да и те были написаны в первые месяцы его пребывания в Африке… Госпожа Келлер не разыгрывала перед Мегрэ комедию скорби, она смотрела ему прямо в лицо, как женщина, не теряющаяся ни в каких ситуациях.

— Вы хоть уверены, что речь идет действительно о нем?

— Ваша дочь опознала его.

Мегрэ протянул госпоже Келлер удостоверение ее мужа с фотографией.

Она подошла к комоду, взяла очки и долго рассматривала карточку. На лице ее не отразилось ни малейшего волнения.

— Жаклин права. Конечно, он изменился, но и я бы поклялась, что это Франсуа. — Она подняла голову. — В самом деле он жил поблизости?

— Под мостом Мари.

— А ведь я проходила не раз по этому мосту… Одна моя хорошая знакомая живет как раз напротив, на том берегу Сены. Мадам Ламбуа… Должно быть, вы слышали о ней, ее муж… Мегрэ абсолютно не интересовало, какое высокое положение занимает супруг госпожи Ламбуа.

— Вы не встречались с мужем после того, как он покинул Мюлуз?

— Ни разу.

— Он не писал вам? Не звонил?

— Кроме двух открыток, я не имела от него никаких известий… Во всяком случае, прямым путем…

— А косвенным?

— Как-то у друзей я столкнулась с бывшим губернатором Габона, господином Периньоном. Он спросил, не родственница ли я некоего доктора Келлера.

— Что же вы ответили?

— Правду. Он был очень смущен. Я с трудом вытянула из него кое-какие сведения. Господин Периньон признался, что Франсуа не нашел там того, что искал…

— А что же он искал?

— Понимаете ли, Франсуа был идеалист… Он не создан для современной жизни. После разочарования, постигшего его в Мюлузе… На лице Мегрэ промелькнуло удивление.

— Разве дочь вам об этом не рассказывала? Впрочем, она тогда была еще слишком мала и редко видела отца… Вместо того чтобы подобрать себе подходящую клиентуру… Вы не откажетесь от чашечки чаю?.. Нет? В таком случае, извините меня — я привыкла пить чай в это время. — Она позвонила. — Подайте чай, Берта!

— На одну персону?

— Да. Что я могу вам предложить, комиссар?.. Виски? Ничего? Как вам угодно. Так о чем я говорила?.. Ах, да… Если я не ошибаюсь, существует такой роман, который называется не то «Врач бедняков», не то «Сельский врач»… Так вот, муж был своего рода врачом для бедных, и, если бы я не получила наследства от тети, мы вскоре тоже превратились бы в бедняков… Учтите, я ничего не имею против него… Такова уж была у него натура… Его отец… впрочем, неважно… В каждой семье свои проблемы.