Он приходит по пятницам - Слободской Николай

Когда на следующее утро Нина появилась на своем складе, распирающая ее тайна не давала возможности жить и выполнять привычные обязанности. То, что эта достойная дама уже поделилась с мужем – тем же вечером – доверенной ей новостью, никак не уменьшало жгучего желания рассказать о ней кому-то из «своих». Ведь муж – это совсем не то, его это и не зацепило вовсе. Ему-то что? не в его автоколонне убили, да там, наверное, такое и случается время от времени. Но у нас в институте! Это тебе не кот начхал. Нина помаялась некоторое время, выдавая черт знает какие банки и коробки, подписывая – даже не пытаясь вникать в содержание – подсовываемые ей требования и фактуры, но затем, не совладав с собою, отправилась в бухгалтерию и вызвала на рандеву свою ближайшую подругу из материальной группы – зайди ко мне, поговорить надо, – после чего в своем закутке, заперши складскую дверь и взяв с собеседницы все приличествующие случаю заверения в дискретности и гробовом молчании, выложила ей – хоть и в самых кратких выражениях – мучившую ее новость.

Дальнейшее понятно: события пошли своим естественным чередом. Через какие-то полчаса вырвавшееся из Нининой груди сообщение об убийстве в институте полетело по этажам уже в качестве слуха, не имевшего определенного автора. И хотя скорость перемещения в пространстве интересной каждому новости не превышала скорости обычного пешехода, ее распространение шло одновременно по множеству параллельных путей, так что через пару часов все здание было охвачено пересудами, подозрениями, разного рода домыслами и предположениями. Сам механизм возникновения слуха хорошо объясняет и его невнятность, и его анонимность. Чувствовавшие свою вину клятвопреступники, стоявшие в начале генерации слухов, выражались кратко, загадочно и до конца тщательно скрывали и замазывали источники своей осведомленности.

Однако, слух слухом, но что же произошло на деле и лежало в основе всех этих россказней?

Рассказ Анны Леонидовны о событиях той ночи – а рассказывала она о пережитом неоднократно, разным людям, дотошно выспрашивающим у нее о малейших деталях и подробностях происшедшего, – повествовал о неком явно криминальном происшествии, которое однако выглядело очень странно и плохо укладывалось в привычные для советской милиции представления о стандартных, повторяющихся из года в год преступлениях. Что-то здесь было не так и мешало столкнувшимся с данным случаем лицам занять определенную позицию и предпринять конкретные действия. Передавая основное содержание объяснений потерпевшей (конечно, обнаружившая труп не может быть отнесена к этой категории лиц, но в ее-то рассказе она выступает в качестве потерпевшей – неизвестному покойнику она, может быть, и сочувствует, но все же главной жертвой злодейства оказывается именно она – это ее чуть Кондратий не хватил), я сразу присовокуплю к ним те немногие, но существенные, сведения, которые были зафиксированы в милицейских рапортах и подобных документах, появившихся как реакция на сообщение об убийстве. (Еще раз обещаю, что в свое время я детально объясню, как Миша получил возможность узнать, что было написано в этих бумагах, явно не предназначенных для посторонних глаз).

Как выяснилось, дело обстояло так. В пятницу вечером Анна Леонидовна заступила на суточное дежурство, которое должно было закончиться вечером в субботу. Всё было, по ее словам, как обычно: без каких-либо бросающихся в глаза отклонений или неожиданностей. Дежурство у нее было по плану и заранее было известно, что работать c вечера пятницы до вечера субботы надо будет именно ей. У нас график дежурств составляется, – как объясняла она, – загодя на целый месяц, комендант его подпишет, и он у нас в вахтерской лежит, всякий может посмотреть и уточнить, когда дежурит. Могут быть и изменения, конечно, – заболел кто-нибудь, допустим – тебя могут поставить и не в свою смену; если надо подмениться кому-то, то обычно между собой договариваются, но обязательно сообщают коменданту – она должна быть в курсе и дать свое «добро». Но ничего такого не было, всё по плану. Я часто в пятницу дежурю – это как бы мой уже день. Многие не любят, чтобы их в выходные ставили, дети там, внуки, то, сё, а мне всё равно – я ни от кого не завишу. Сдававшая ей смену дневная дежурная ни о чем Анну Леонидовну не предупреждала и ни о каких ЧП не заикалась – проверили ключи от бухгалтерии и распрощались. И дальше всё было как всегда. В десятом часу ушел последний из работавших в здании, последний из ключей занял свое место на гвоздике, и вахтер, проводив припозднившегося трудягу до уже закрытых входных дверей, выпустила парнишку на улицу, выключила лампочку над подъездом – что ей зря гореть, никто уже до утра не придет – и окончательно заперла двери – на замок и на дополнительный засов.

Дежурство шло так же, как десятки раз до этого. Около одиннадцати наша героиня обошла все четыре этажа, но ничего примечательного – как и следовало ожидать – не обнаружила. Всё было тихо, мирно, спокойно. Да и что я могла там увидеть, – как бы оправдываясь, растолковывала она спрашивающему, – я ведь ключи не беру и в каждую комнату не заглядаваю. От меня этого и не требуется – там, если все ключи собрать, наверное, полведра наберется – до утра обход сделать не успеешь; ну, раз положено по инструкции, мы и обходим. Главное, смотрим, чтобы дыма не было – хоть у нас и есть пожарная сигнализация, но все считают, что она не сработает, если что. Вроде бы пожарники сами что-то там подкручивают, а то замучаешься на ложные тревоги выезжать. Ну, мы и обходим – принюхиваемся, или там звуки какие-нибудь, может, услышишь, но я уже шестой год здесь дежурю – никогда ничего не бывало. Хотя нет – было раз: форточку забыли закрыть и она от ветра хлопала – в коридоре слышно: бах-бах – что такое? – я ключи взяла, дверь открыла – вот оно что! А так-то, что же можно в коридоре увидеть – смотри, не смотри. До этого случая я и не думала ни о чем подобном.

Вернувшись с обхода и выключив лишний свет на лестничной клетке, вахтер сидела в своей каморке – маленько перекусила, слушала радио, потом читала, еще раз попила чаю – и в третьем часу опять отправилась на обход. И вот тут-то начались неожиданности.

Когда она поднялась на второй этаж и привычно заглянула в постепенно сгущающуюся полутьму уходящего вдаль коридора, ей показалось, будто что-то не так – одна из дальних дверей, похоже, была открыта, чего никак не могло быть. Озадаченная этим странным фактом, она щелкнула выключателем, и, когда через несколько мгновений в этой части коридора вспыхнул ряд потолочных светильников, она убедилась, что была права: последняя в ряду дверь, ближайшая к окну в торце коридора, была настежь распахнута – ее створка торчала поперек коридора, а перед ней в стене отчетливо чернел открытый проем. Что за черт?! Как такое могло произойти? Обнаруженный ею факт был тем более странным, что открытая дверь, как ей было хорошо известно, вела не в одну из комнат второго этажа – те все были закрыты (она на всякий случай дернула, находящуюся рядом с ней дверь бухгалтерии), – а на запасную лестницу. Эта дополнительная лестница – назови ее «пожарной» или «черным ходом» – в обычных условиях использовалась очень редко, и выходящие на нее двери на всех этажах были постоянно закрыты на замок, так что невозможно предположить, что кто-то из сотрудников, уходя, забыл ее запереть, а теперь она сама собой распахнулась.

Встревожившись – но не слишком – Анна Леонидовна направилась к открытой двери, намереваясь выяснить, что же это значит. Ее внимание было в основном направлено на зияющий в стене черный прямоугольник – света на запасной лестнице, естественно, не было, и разглядеть что-либо в глубине было невозможно. Однако, подойдя поближе и находясь метрах в пяти от двери, которая раскрывшись частично заслоняла расположенное в торце коридора окно, она краем глаза заметила, что между окном и стоящей параллельно ему дверной створкой на полу что-то лежит. Еще не успев как следует испугаться, она по инерции сделала несколько шагов вперед, и перед ней открылась ужасная картина: на полу лежал человек.