Песах Амнуэль - Чисто научное убийство

Действительно, если бы в соседнем кресле летел ребенок, сделал бы я то же самое?

То же самое — что?

Честно говоря, прежде, читая в газетах о зомби — людях, поступающих как роботы, выполняющие приказ, я мало чему верил. Я не встречал зомби на улицах, я не имел с ними дел на работе, о них не рассказывал мне Роман — в его практике зомби тоже не встречались.

Может, мы просто не могли их распознать?

Кем был в эти дни я — с чужой памятью, чужой мотивацией, способный убить, потому что мне было внушено именно такое действие?

Способный ли?

Я не сумел убить Айшу. Я вонзил ей шип уже после того, как бедная женщина ощутила на себе действие введенного заранее яда. Я даже не сумел и в этом случае выполнить задание полностью — вонзить шип в шею, и мои воспоминания как бы раздвоились, создав дополнительную причину для стресса…

Но, черт возьми, неужели они думали, что внушение и наркотик будут действовать до суда, до оглашения приговора? Недели и месяцы? Могло ли быть внушение настолько сильным? А действие наркотика — столь длительным? Мне предъявляли бы улики, я вынужден был бы их принимать, а память подсказывала бы мне — да, ты убийца, и…

Я не выдержал бы этого.

Собственно, я и не выдержал. Я дважды пытался покончить с собой. Не на это ли они рассчитывали?

Почему, в таком случае, они не поступили иначе? Внушили бы мне сразу суицидальное поведение, и я бы бросился под колеса машины, или вскрыл себе вены, или…

Чепуха. Инстинкт самосохранения не позволил бы сделать этого — не помогло бы никакое внушение. Нужно было создать ощущение вины. Нужно было создать четкое понимание того, что жить мне на этом свете нельзя — на самом деле нельзя, потому что я убил. Бедная Айша — она стала не просто случайной жертвой, обвиняющей меня уликой, она еще должна была сформировать в моем подсознании устойчивую и неуклонно растущую суицидальную идею.

Все так.

И если бы не случай, если бы не Люкимсон, честно пытавшийся вывести меня из кризиса… Еще вчера Рина, вернувшись домой, могла бы обнаружить мое тело под окнами квартиры… Мое мертвое тело… Голова в крови… Кровь на асфальте…

Я встряхнул головой, отгоняя видение. Плохо обладать развитым воображением. Слишком четко представляешь себе, что могло бы произойти, если…

Хорошо, что все кончилось.

— Хорошо, что все кончилось, с— казал я.

— Да, — подтвердил Роман. — Действительно, хорошо.

Что-то в его голосе заставило меня посмотреть на комиссара, и мне показалось, что он едва заметно усмехается — так усмехается взрослый, глядя на ребенка, полагающего, что он правильно решил задачу из учебника. Посмотрел бы в ответ…

— Что? — спросил я. — Где ошибка?

— Никакой ошибки, — быстро сказал Роман. — Ты прав. Сейчас Рина принесет твой костюм, и мы поедем домой. В этом деле ты будешь проходить как генеральный свидетель обвинения.

— И меня не станут обвинять по статье «покушение на убийство»?

— Надеюсь, что нет. Ты пытался убить уже убитого, по сути, человека. И не контролировал свои поступки… Вот только статью по тебе опубликовать не придется, уж не обессудь. Этой проблемой займутся другие.

— Мосад? — пробормотал я. — А у них хорошие аналитики?

Роман пожал плечами. Аналитики Мосада его не интересовали — другое ведомство, другие заботы.

Вошла — ворвалась, если быть точным, Рина с большим пакетом, из которого были извлечены мои лучшие брюки и рубашка в полоску. По-моему, Рине сейчас больше всего хотелось броситься мне на шею и приступить к неким действиям, которые Роман охарактеризовал бы как сексуальное домогательство. Хоть что-то приятное должно же быть в этой ситуации — Рина уже давно не смотрела на меня таким взглядом, да и у меня, откровенно говоря, давно — пять лет или больше? — ощущение близости ее тела не вызывало такого острого приступа желания. Роман был лишним, но, по свойственной даже лучшим полицейским тупости, не желал этого понять.

Он так и шел за нами по коридорам — не как добрый сосед, а как конвойный.

— Завтра в девять, — сказал доктор Михельсон, передавая мне пластиковую папочку для больничной кассы, — я жду вас в своем кабинете, нужно будет проделать несколько анализов.

— А это вам, — вторую папочку Михельсон передал Роману. — Здесь полное заключение, для суда вполне достаточно. Если будет нужно — вызовите меня экспертом.

— Непременно, — сказал Роман и подтолкнул меня к выходу.

Домой неслись с сиреной и мигалкой, распугивая водителей.

Собственная квартира показалась мне чужой, будто и ее подменили. Странно — мне приходилось заново привыкать к собственным воспоминаниям.

Мы опять сидели в салоне, перед нами опять стояли чашки с кофе, и мы, будто ничего не происходило в последние дни, вели неспешную беседу — о погоде (жара, хамсин, а ведь осень уже…), о политике (опять Давид Леви грозится выйти из кабинета, хлопнув дверью) и о женщинах (Офра Хаза, говорят, перекрасила волосы, и это ей очень не идет).

— Позвоню Люкимсону, — сказал я неожиданно для самого себя, прервав на полуслове рассуждения Романа о пользе и вреде эмансипации. — Все же он спас меня, хотя и сообщил в полицию.

Я протянул руку к телефону, и Роман перехватил меня за локоть.

— Не надо, — сказал он. — Люкимсона не позовут. Да и номера ты не знаешь.

— Почему не знаю? — удивился я. — Пять-шесть-ноль-один…

— Это номер его квартиры.

— Так я и собираюсь звонить ему домой.

— Люкимсона нет дома и долго еще не будет.

— Он что, уехал за границу? — продолжал недоумевать я.

— Я всегда думал, что историки не отличаются умом, — прокомментровал Роман в обычной своей манере, — но не до такой же степени. Люкимсон в тюрьме, и сегодня судья Кадури продлил срок задержания еще на неделю.

— Не понял…

— Ты думаешь, что случайно встретил его в читальном зале?

— Я его и прежде там встречал.

— Давно ли?

— Да уж месяцев семь-восемь… — я сопоставил даты и прикусил язык.

— Начал соображать, наконец, — удовлетворенно сказал Роман.

— Не хочешь ли ты сказать, что этот экстрасенс-шарлатан был связан с компанией… мафией… в общем, с Саразином и…

— Нет, — покачал головой Роман. — Его просто купили, причем достаточно дешево, скажу тебе. Когда ты побывал на интернетовской странице Бартона Рекса, то привлек к себе внимание. Вопросы твои оказались слишком профессиональны для простого коллекционера. А в наши дни собрать о человеке сведения — плевое дело…

— Они что, натравили на меня этого шарлатана, чтобы он убедил меня…

— Не думаю, сначала его просто держали как запасного игрока — не исключалось, что его способности придется использовать. И зря ты называешь его шарлатаном, уж на себе ты испытал, что как гипотизер он…

— Да это я так… — вяло отмахнулся я. — Значит, он позвонил в полицию, чтобы снять с себя возможные подозрения, а сам…

— Ты ведь первый раз попытался выброситься из окна после того, как посетил Люкимсона?..

— Может, ты скажешь, что и профессор Бар-Леви не случайно врезался в бордюр, и я не случайно оказался на конференции в Париже…

— Бар-Леви утверждает, что какой-то грузовик выехал на встречную полосу, и ему пришлось резко свернуть. Это не было доказано, к тому же, других свидетелей не оказалось, пострадал только сам профессор, страховая компания не нашла, к чему придраться… Нет, Песах, тут я ничего утверждать не берусь — есть в жизни место и случайностям. Трагическим, в частности.

— Господи, — сказал я. — Ты прав, Роман, я был туп и не видел дальше собственного носа.

— Мне нравится, что ты сказал «был», — заметил Роман. — Это вселяет надежду на будущее.

— Надеюсь, в тюрьме у Люкимсона будет своя клиентура. Послушай, а если он внушит охране, что его нужно отпустить?

— Им внушишь, — хмыкнул Роман. — К тому же, наркотиков они не употребляют, эа этим начальство следит, а на здоровый мозг Люкимсону воздействовать слабо… Он ведь не этот, как его…

— Граф де сен Жермен.

— Ну да, — сказал Роман с сомнением. Кажется, он все-таки имел в виду кого-то другого. Я не стал уточнять — Рина вошла с подносом, на котором лежали аппетитные ватрушки, села рядом со мной, взяла мою руку в свою…

Гипноз, подумал я. Опять гипноз.

Но как приятно поддаться…