Эллери Куин - Последний удар

— Теперь, когда прибыли господа Пейн и Фримен, — заговорил Джон, — я готов посвятить присутствующих в два из четырех событий глобального масштаба, о которых упомянул ранее. Мистер Пейн, как семейный адвокат Крейга, скажите, как изменится мой статус, начиная с шестого января?

— В этот день, знаменующий вашу двадцать пятую годовщину, — с улыбкой произнес седовласый поверенный, — согласно условиям последнего завещания вашего отца, Джона Себастиана-старшего, вы вступаете во владение основным капиталом, сохранявшимся для вас с тысяча девятьсот пятого года. Убежден, что Джон не станет возражать, если я замечу, что он сделается весьма обеспеченным молодым человеком.

— И, разумеется, неотразимым! — воскликнула Эллен Крейг, сжимая руку Джона. — Представляете, Джон — и миллионер!

— Омерзительно, да? — Джон ухмыльнулся. — А теперь, мистер Фримен, в вашем профессиональном качестве, скажите, что важного для меня произойдет шестого января?

Издатель покраснел, когда на него устремились все взоры.

— Событие, более, по-моему, важное, чем просто получение наследства. Шестого января «Дом Фримена» выпустит в свет первую книгу стихов многообещающего молодого поэта «Пища любви». Автор — Джон Себастиан.

Все заголосили. Расти воскликнула:

— Как замечательно, Джон! А ты мне и словом не обмолвился. Мистер Крейг, а вы знали?

Крейг зашевелил бородой.

— Уж не думаете ли вы, Расти, что кто-то мог лишить меня удовольствия делать первую книгу Джона. Но мы с Дэном — пара старых траппистов-молчальников, — Крейг от всего сердца тряханул издателя за хрупкое плечо, — мы знаем, как держать язык за зубами.

— Джон, я так рада за тебя, — промурлыкала Валентина. — Поздравляю. — Она наклонила его голову и поцеловала.

Расти Браун улыбнулась.

— И мне тоже! — весело сказала Эллен, каким-то образом умудрилась пролезть между Джоном и Валентиной и, поцеловав его, остаться там.

У Джона уши покраснели.

— Я хотел, чтобы это был сюрприз. Правда, здорово? Мне до сих пор кажется, что все это сон.

— И разойдется ровно четыреста пятьдесят девять экземпляров, — заявил Мариус, размахивая стаканом как дирижерской палочкой, — и будет восторженная рецензия в «Журнале ветеринарной медицины».

Но его скрипучий голос затерялся в гвалте; к тому времени, когда прибыл последний гость, Мариус спал в кресле.

Человек, чей скромный саквояж Фелтон внес из «пилесса», был весьма бодрый худощавый старик, с едва тронутыми сединой черными волосами, детскими голубыми глазами, большим носом янки и с воротником священника. Крейг представил его как достопочтенного Эндрю Гардинера, недавно оставившего место приходского священника епископальной церкви в Нью-Йорке. Он был, главным образом, другом семьи Браун: Оливетт Браун много лет была его прихожанкой, а Расти он крестил и причащал.

Как только Валентина Уоррен увидела старого священника, она притихла. Устроившись на ручке кресла, в котором спал Мариус Карло, она принялась легонько ерошить его черные волосы. Взгляд ее фиалковых глаз часто останавливался на лице Расти. На Джона она не смотрела вовсе.

Эллери наблюдал за ней. Он негромко спросил Эллен Крейг:

— Эллен, а на том участке что происходит?

— Я что, похожа на агента контрразведки? — прошептала Эллен в ответ. — Придется вам самому делать выводы, мистер Всезнайка. Полагаю, у вас это неплохо получается.

— У меня выводится треугольник.

— С вашей математикой справитесь и без меня.

— Я полагаю, вы знакомы с Эллен, моей племянницей, — сказал Крейг, подойдя к ним с последним из прибывших гостей. — Мистер Гардинер, а это друг Джона, писатель Эллери Куин. А это — достопочтенный мистер Гардинер.

Железное рукопожатие старика удивило Эллери.

— Я слышал, мистер Гардинер, что вы отошли от дел, но во имя неба, зачем же отправлять в отставку человека с такой железной хваткой?

— Мистер Куин, небо здесь ни при чем, — улыбаясь ответил священник. — Просто епископ мягко напомнил мне, что я уже миновал возраст обязательной отставки — семьдесят два года. Эллен, вы сияете даже больше, чем обычно.

— Кажется, это под моим влиянием, — заметил Эллери. Эллен слегка покраснела, но никакого недовольства не выказала.

— В таком случае, — мистер Гардинер весело сверкнул глазами, — присутствие священника, хоть и отставного, может быть нелишним. Мистер Крейг, я не хотел бы причинить неудобство вам и вашим гостям, но я хотел бы сходить ко всенощной. По-моему, у вас в Элдервуде есть епископальная церковь. Если бы у кого-нибудь можно было одолжить машину…

— Вот еще. Я распоряжусь, чтобы Фелтон или Джон повезли вас, — сказал Крейг. — Только дело в том, что дорога на главное шоссе может через несколько часов стать непроезжей. Что-то я снегоочистителей не слышу.

— Пожалуйста, мистер Крейг, не утруждайте себя. Если надо, я могу пойти пешком. Здесь не больше мили, я заметил. Я пятьдесят с лишним лет не пропускал рождественской службы и полагаю, что в моем возрасте неразумно было бы впадать в грех.

— Мы вас доставим в церковь, — сказал Джон. — Внимание всем! — Мариус Карло вздрогнул и проснулся. Эллери при этом заметил, что примостившаяся на его кресле блондинка сильно вцепилась Карло в волосы.

— Теперь, когда приехал мистер Гардинер и все мы в сборе, я могу объявить о третьем колоссальном событии шестого января. Мистер Гардинер пробудет здесь все праздники и еще несколько дней по причинам не только светского характера. — Джон просиял. — Немедленно после полуночи пятого января святой отец проведет церемонию бракосочетания. Да! Расти и я.

В последовавшей сумятице Эллери удалось протиснуться на задний план, так чтобы можно было следить за Валентиной и Мариусом. Актриса была чрезмерно оживлена, ее грудной голос от напряжения сделался визгливым, когда она кинулась обнимать Расти и Джона. Она была так бледна, что Эллери показалось, что она вот-вот потеряет сознание. Очевидно, Мариус подумал то же самое: он схватил ее повыше локтя и крепко сжал. Через мгновение Валентина отошла и резко стряхнула руку музыканта. Эллери услышал, как Мариус сказал ей: «Ну и бездарная же ты актриса все-таки», а она прошипела: «Заткнись, черт тебя возьми!» А затем оба они улыбнулись и протянули бокалы, когда Фелтон, вернувшийся к своим обязанностям дворецкого, подошел наполнить их перед тостом.

Потом сама Расти настоятельно спросила суженого:

— Но, милый, ты ведь сказал, что шестого января произойдут четыре события. Какое же четвертое?

— А это мой большой секрет, — усмехнулся Джон. — Этого никто не знает и не узнает до той самой ночи… Даже моя невеста.

И никакие вкрадчивые речи Расти, ни благожелательные расспросы остальных — включая Артура Крейга, который продолжал с улыбкой настаивать, что у него нет ни малейшего представления, на что намекает Джон, — не смогли побудить молодого поэта раскрыть свой секрет.

И только позже, в столовой с дубовыми панелями, когда пламя металось в камине, а все гости устраивались за огромным дубовым столом, убранным остролистом, Эллери сказал Эллен, рядом с которой он уселся:

— Вот занятное совпадение.

— О чем вы, Эллери?

— От двадцать пятого декабря до пятого января, то есть от Рождества до дня, известного как Двенадцатая ночь или канун Крещения, ровно двенадцать дней. Столько продлится наш праздник, Эллен.

— Ну и что?

— Посмотрите вокруг. В празднестве участвуют двенадцать человек. Вам это не кажется интересным?

— Ни в малейшей степени, — отрезала Эллен. — Какой у вас, Эллери, своеобразный строй мысли!

В этот момент Оливетт Браун воскликнула:

— Нас двенадцать! Должна сказать, у меня душа радуется, что нас ни на одного больше.

— Вот видите? — прошептал Эллери Эллен Крейг.

Проснувшись, гости Артура Бенджамина Крейга увидели мир, напоминавший пейзаж на открытке: заиндевевшую хвою и непорочной белизны снег. Даже у самых высоких кустарников видны были только верхушки. О въездной аллее и о дороге ничто не напоминало. Куда ни посмотреть, белоснежными параболами вздымались и опадали сугробы.

Большая часть обитателей встала рано, обмениваясь восклицаниями но поводу чудесного вида из эркеров и наслаждаясь рождественским завтраком а-ля фуршет, приготовленным дюжей поварихой, она же экономка Крейга, миссис Янссен и сервированным краснощекой горничной-ирландкой. В столовой было шумно.

Достопочтенный мистер Гардинер был безутешен. Он все-таки не попал на рождественскую всенощную. Вывести машину вчера оказалось невозможно, а в бессмысленности попытки преодолеть сугробы пешим порядком убедился даже он сам. Крейг облегчил его страдания, включив радио в половине двенадцатого ночи и настроив его на станцию «Оу-Ар», чтобы священник мог прослушать «Хор небесный» и перезвон церкви святого Фомы, а в полночь все присоединились к старому священнослужителю, прослушав полуночную мессу, которую по И-эй-эф передавали из обители Святого Сердца. Расти и Джон пристроились на полу возле радио, а Эллери с изумлением наблюдал лицо Валентины, похожее на неподвижную трагическую белую маску, и сардонический изгиб губ Карло. Эллен это тоже заметила и казалась встревоженной.