Энн Грэнджер - Зловещая тайна Вестерфилда

Маркби вдруг замолчал, как бы смущенный собственной болтливостью. «Пусть он не понимает, почему Ева решила просить его вести к алтарю Сару, — подумала Мередит, — а я понимаю. Хорошо выглядит, хорошо говорит, принадлежит к старой здешней семье. Она выбрала его на эту роль по тем же соображениям, что и Эллиот, выбравший ее для своей мыльной оперы: нужен класс».

Вслух она сказала:

— С одним местным жителем я познакомилась. С гончаром Филипом Лорримером.

Когда прозвучало это имя, настала тишина, как иногда бывает среди общих разговоров, после чего слова падают в застывшую бездну. Атмосфера мигом изменилась. Сара заерзала, Лейзенби насторожился, Рассел резко выдохнул:

— Ух!

— Не знаю такого, — нахмурился Маркби. — Гончар, говорите? Давно тут живет?

— М-м-м… да. Забавный парень, — вымолвила Ева. — Кажется, прожил около года до того, как Роберт купил дом священника. Свободный художник, если его можно назвать художником. Лепит глиняные горшки, пепельницы, кувшинчики для сливок, всякое такое, с надписью «на память о Девоне» или еще что-нибудь в том же духе. Продает в округе, более или менее зарабатывает на жизнь. Впрочем, не столько, сколько зарабатывал бы художник или скульптор.

— Или актер? — довольно язвительно добавил Эллиот.

— Вот именно, — невозмутимо подтвердила Ева. — Вообразите, глиняные горшки!.. Так или иначе, — она изящным взмахом отмела тему керамики, — по-моему, у них ноги разные.

— Что? — прыснула Мередит. — У глиняных горшков?

— Нет, дорогая, у гончаров. Потому что одной ногой они крутят гончарный круг. Может, пойдем в гостиную кофе пить?

В гостиной Мередит оказалась рядом с Лейзенби на экзотическом диване. Лючия, поджав губы, разнесла по кругу поднос с кофейными чашками. Лейзенби осторожно наклонился к Мередит, как к домашнему животному с неизвестным характером.

— Как я понял, вы давно не видели Еву, но наверняка смотрели ее фильмы. — Он взял чашку черного кофе.

— Конечно, все смотрела, — подтвердила Мередит, тоже взяв с подноса чашку, — хотя Ева довольно давно не снималась. Думаю, время от времени работала на телевидении, а это я, к сожалению, пропустила.

— Ну да, на телевидении… — хмуро пробормотал Лейзенби. — Она вам рассказала о замысле с мыльной оперой? — Он бросил взгляд на Еву, сидевшую между Питером Расселом и Альби Эллиотом. Эллиот оживился, болтал, наверняка расписывая свое «детище». Лейзенби неодобрительно посмотрел на него.

— Немного. Я никогда не видела сериал. По словам Евы, он пользуется популярностью, имеет миллионную аудиторию.

— Полагаю, это Эллиот так говорит, — воинственно возразил Лейзенби. — Посмотрите на рейтинг. Сериал действительно был популярным, потом в Соединенных Штатах рейтинг упал. Серии до нас доходят через несколько месяцев после показа в Америке. Британские показатели до сих пор неплохие, но тоже снизятся, если американская тенденция продолжится. — Он поставил нетронутую чашку и снова придвинулся к Мередит. — Поэтому Эллиоту страшно хочется ввести новый персонаж, внести в сюжет новую линию. В сериал вложены большие деньги. У него возникли проблемы с другими проектами, он рассчитывает на хороший доход от «Наследства». Неплохо знает дело. Старается привлечь известную звезду. Поэтому тут сидит, умасливает Еву.

— Понятно, — задумчиво проговорила Мередит, хлебнув кофе, очень крепкий, на итальянский манер.

Ева с Эллиотом оживленно беседовали. Лейзенби как бы решил воспользоваться моментом, пока они заняты, и еще посекретничать с Мередит.

— Насколько я понял, проблема в том, как ввести в историю новый персонаж. Сериал продолжается не один год, все сценарные ходы уже использованы. Зрители начинают угадывать, что будет дальше. Как объясняет Сара, Ева должна сыграть женщину из прошлого главного героя. Она имеет над ним какую-то власть, знает что-то нехорошее, поэтому он ее вынужден взять в деловые партнеры. Роль чисто отрицательная. На мой взгляд, довольно сексуальная. — Лейзенби презрительно скривил верхнюю губу. — Насколько мне известно, там будут многочисленные постельные сцены.

— Наверняка очень скромные, — тихо ответила Мередит. — Эллиоту нужен «класс», по его выражению.

— Да-да, — поспешно кивнул он. — Только секс все-таки будет. А Ева… я имею в виду, в ее возрасте…

Лейзенби внезапно умолк, и Мередит вопросительно на него посмотрела. Он вспыхнул под ее пристальным взглядом, неожиданно показавшись моложе и несколько утратив самоуверенность, схватил чашку, принялся пить. Допив, продолжил:

— Не поймите превратно. Она прекрасно выглядит и вполне подходит на роль. Но ведь ей надо думать о будущем, о своем имидже. Неужели она действительно хочет предстать в таком образе на данной стадии своей карьеры?

— Думаю, что такие вопросы не раз обсуждались, — заметила Мередит, подозревая, что дело не в имидже Евы и он не из-за этого бесится.

— Дело в Саре, — с вернувшейся агрессивностью объявил Лейзенби. — Она должна думать о Саре.

Компания разошлась довольно рано. Лейзенби должен был вернуться в Лондон к назначенной на утро деловой встрече, Расселу предстояла ранняя операция, Маркби ушел вместе с ними. Оставшиеся устали, увяли.

— Я совсем выдохся, — признался Эллиот, и, похоже, все прочие чувствовали то же самое. Мередит пожелала присутствующим доброй ночи и отправилась спать.

Спальня оказалась очаровательной. Неизвестно, сама ли Ева потрудилась обставить дом или наняла известного дизайнера, растолковав ему, чего хочет. Скорее последнее. В таком случае он в целом неплохо справился, хотя Мередит предпочитала видеть старые вещи старыми. Однако, судя по описанию Алана Маркби, старый ректорий был не очень-то привлекательным и уютным. Естественно, новым владельцам хотелось его оживить, приукрасить. Интересно, чем Роберт зарабатывал на жизнь. Она этого не успела узнать.

Мередит уже приготовилась лечь в постель, как в дверь постучали.

— Мерри! Не спишь?

— Нет, конечно. Входи. — Она вновь затянула развязанный пояс халата, пошла к двери, открыла.

На пороге стояла Сара. Вид у нее был потерянный.

— Можно зайти, потрепаться?

— Давай, — покорно позволила Мередит.

Сара нерешительно шагнула в комнату, на минуту остановилась, как бы собираясь с мыслями. В хлопчатобумажной ночной рубашке с крупным изображением Снупи,[12] в пушистых нейлоновых розовых тапках, с сияющим чисто вымытым личиком, она выглядела на четырнадцать лет, ни на день старше. Потом, видимо, набралась храбрости, плюхнулась в плетеное кресло возле туалетного столика, сбросила тапочки, подобрала под себя ноги.

— Хорошо, — сказала Мередит, сев на неудобный стул у того самого столика. — Давай, сыпь горох.

Сара не усмехнулась в ответ. Нервно прикусила нижнюю губу, уставилась на крестную огромными задумчивыми голубыми глазами.

— Что ты скажешь о Питере Расселе, Мерри?

Мередит, ожидая такого вопроса, но только насчет Джонатана Лейзенби, заморгала.

— По-моему, человек симпатичный. Довольно старомодный семейный врач.

— Очень сильно интересуется мамой.

— Правда? — Мередит постаралась не выдать изумления. — Что ж, тогда я бы сказала, пусть дело идет своим чередом, и не вмешивалась, если ты это имеешь в виду. Почти весь вред в этом мире приносят благие намерения.

— Маме с ним было бы хорошо, — заявила Сара, сцепив руки. — Ей не везло с мужчинами.

«В самом деле? Я этого не замечала», — безжалостно подумала Мередит, чувствуя сонливость и нежелание продолжать неприятный разговор.

— Мужчины, с которыми она была счастлива, умерли. Роберт был жутко милый. Даже не возражал, когда его называли «мистер Оуэнс». Маму ни разу никто не назвал «миссис Фримен». Наверно, потому, что она прославилась под своим собственным именем. Только не каждому мужчине нравится выступать под жениной фамилией, будто он какой-нибудь придаток к жене. Роберт не сердился. Считал это даже забавным.

— Он весьма преуспел в своей области, — заметила Мередит. — У него не было повода для недовольства и возражений. Если б он сам не добился успеха, можно было бы побеспокоиться.

Сара обдумала замечание.

— А папа… Очень жалко, что я его мало знаю. Мне было восемь лет, когда они расстались. Пробую вспомнить лицо, а оно расплывается. У мамы есть какие-то старые фотографии, но они для меня нереальные. То есть я на них толстый младенец в бархате с лентой Алисы,[13] даже не верится, что это я. Все чужое, незнакомое.

Мередит встала, прошла к окну, повернувшись спиной к своей крестнице. Шторы были неплотно задернуты, между ними виднелись звезды и луна. Луна скрылась за облаками, опять появилась и снова исчезла. Ее проблема не в том, чтобы вспомнить Майка, а в том, чтобы его забыть. Возможно, не надо было приезжать. Дочь Майка что-то бормотала у нее за спиной, слова просачивались в уши. Мередит почти боялась на нее оглянуться.