Жорж Сименон - У фламандцев

Во втором этаже не было света. Но коридор был освещен. Акушерка, должно быть, оставалась одна с ребенком.

Мегрэ был не в духе. Он редко до такой степени ощущал бесполезность своих усилий.

Зачем он, собственно говоря, сюда приехал? У него не было официального поручения. Люди обвиняли фламандцев в убийстве девушки. Но ведь не было даже уверенности в том, что она умерла!

Может быть, устав от своей бедной жизни в Живе, она уехала в Брюссель, в Реймс, в Нанси или в Париж и теперь сидела где-нибудь в пивной, угощаясь пивом с какими-нибудь случайными знакомыми?

А даже если она умерла, может быть, ее совсем и не убили?

Может быть, когда она, потеряв мужество, вышла из мелочной лавки, ее потянула к себе, мутная река?

Никаких доказательств! Никаких признаков преступления! Машер тщательно вел следствие, но ничего не нашел, и прокуратура вот-вот положит дело под сукно.

Тогда зачем же Мегрэ мок под дождем в этом чужом городе?

Как раз напротив него, по другую сторону Мёзы, он видел завод, двор которого был освещен только одной электрической лампой. У самых ворот светилось окно сторожки.

Значит, старик Пьедбёф вышел на работу. Что он делает там всю ночь?

И вот комиссар, сам хорошенько не зная почему, засунув руки в карманы, направился к мосту. В кафе, где он утром выпил грогу, дюжина речников и владельцев буксиров разговаривали так громко, что их было слышно с набережной. Но комиссар не остановился.

От ветра вибрировали стальные лонжероны моста, который был построен вместо каменного, разрушенного во время войны.

А на другом берегу набережная даже не была вымощена. Приходилось шлепать по грязи. Какая-то бродячая собака прижалась к оштукатуренной белой стене.

В запертых воротах была проделана маленькая дверь.

И Мегрэ увидел Пьедбёфа, который прижался лицом к окну сторожки.

— Добрый вечер!

На стороже была старая военная куртка, перекрашенная в черный цвет. Он тоже курил трубку. Посреди сторожки стояла маленькая печь, труба которой, сделав два колена, уходила в стену…

— Вы знаете, что не имеете права…

— Ходить сюда по ночам? Ничего!

Деревянная скамья. Старый стул. От пальто Мегрэ уже пошел пар.

— Вы всю ночь сидите здесь в сторожке?

— Нет, простите! Я должен трижды обойти дворы и цеха.

Издали его длинные седые усы имели внушительный вид. При ближайшем рассмотрении это был застенчивый человек, готовый замкнуться в себе и ясно сознающий свое весьма скромное положение. Мегрэ смущал его. Он не знал, что ему сказать.

— В общем, вы всегда бываете один… Ночью здесь…

Утром у себя в постели… а днем?

— Я работаю в саду!

— В саду акушерки?

— Да… Овощи мы делим пополам…

Комиссар заметил в золе какие-то круглые предметы. Он пошарил в ней кочергой и обнаружил неочищенные картофелины. Мегрэ понял. Он представил себе, как этот человек, совсем один, среди ночи ест картошку, устремив взгляд в пустоту.

— Ваш сын никогда не приходит к вам на завод?

— Никогда!

И здесь перед дверью, одна за другой, падали капли дождя, отмечая приглушенный ритм жизни.

— Вы в самом деле думаете, что ваша дочь была убита?

Человек ответил не сразу. Он не знал, куда девать глаза.

— Раз уж Жерар…

И вдруг в голосе его послышалось рыдание:

— Она бы не покончила с собой… Она бы не уехала…

Его слова прозвучали с неожиданным трагизмом.

Сторож машинально набивал свою трубку.

— Если бы я не думал, что эти люди…

— Вы хорошо знаете Жозефа Питерса?

Пьедбёф отвернулся.

— Я знал, что он на ней не женится… Это богатые люди… А мы…

На стене висели красивые электрические часы, единственная роскошь в этой сторожке. Напротив них черная доска, на которой было написано мелом: прием на работу не производится.

Наконец, возле двери, сложный аппарат, который отмечал час прихода и ухода рабочих и служащих.

— Мне пора идти в обход…

Мегрэ чуть не предложил пойти вместе с ним, чтобы поглубже вникнуть в жизнь этого человека. Пьедбёф надел бесформенный плащ, при ходьбе шлепавший его по пяткам, взял в углу электрический фонарь.

— Не понимаю, почему вы настроены против нас…

Может быть, это, в конце концов, естественно!.. Жерар говорит, что…

Но они вышли во двор, и разговор был прерван дождем. Пьедбёф проводил своего гостя до ворот, которые он хотел запереть прежде, чем начать обход.

Комиссар огляделся. Отсюда он видел город, разделенный на одинаковые участки железными прутьями ворот: барки, пришвартованные на другом берегу реки, Дом фламандцев со своей освещенной витриной, набережную, где фонари через каждые пятьдесят метров отбрасывали круги света.

Было хорошо видно здание таможни, кафе речников…

Особенно ясно виден был угол переулка, в котором вторым налево был дом Пьедбёфов.

3 января…

— Ваша жена давно умерла?

— Через месяц будет двенадцать лет… Она умерла от чахотки…

— Что сейчас делает Жерар?

Фонарь качался в руке сторожа. Он уже вложил в замочную скважину большой ключ. Вдалеке засвистел поезд.

— Должно быть, он в городе…

— Вы не знаете, где приблизительно?

— Молодые люди собираются чаще всего в «Кафе у мэрии».

И Мегрэ снова углубился в дождь, в темноту. В сущности, это не было следствием. Никакой отправной точки, никаких оснований.

Была только горсточка людей, живших каждый своей жизнью в маленьком городке, где свирепствовал ветер.

Быть может, все они были искренни? А может быть, душа кого-нибудь из них терзалась, испуганная, при мысли о плотной фигуре, бродившей в эту ночь по улицам?

Мегрэ прошел мимо своей гостиницы, но не заглянул в нее. Сквозь стекла окон он заметил инспектора Машера, разглагольствовавшего перед группой людей, среди которых был и хозяин отеля. Чувствовалось, что все они выпили уже по четвертой или пятой рюмке.

Машер, чем-то воодушевленный, размахивал руками и, должно быть, говорил:

— Эти комиссары, которые приезжают из Парижа, воображают…

И они судачили о фламандцах! Рвали их на клочки!

В конце узкой улицы начинается обширная площадь.

На углу кафе с белой вывеской, с тремя хорошо освещенными витринами: «Кафе у мэрии».

Как только вы открываете дверь, вы сразу попадаете в шумный зал. Оцинкованный прилавок. Столы.

Карты на красных скатертях. Дым трубок, сигарет и кислый запах пива.

— Две кружки пива!

Звон жетонов на мраморной дощечке кассы. Белый передник гарсона.

— Проходите сюда!

Мегрэ сел за первый попавшийся столик и сначала увидел Жерара Пьедбёфа в одном из запотевших зеркал, украшавших стены зала. Он тоже был возбужден, как и Машер. Заметив комиссара, он сразу замолчал и сделал знак своим собеседникам.

Это был его приятель и две подружки. Все четверо сидели за одним столом. Молодые люди одного возраста. Женщины, вероятно, работницы с завода.

Все замолчали. Даже игроки в карты за другими столиками объявляли о своих взятках вполголоса, и взгляды всех устремились на вновь прибывшего.

— Кружку пива!

Мегрэ зажег трубку, положил свою шляпу, с которой капала вода, на банкетку, обтянутую коричневым молескином.

— Одну кружку пива!..

А Жерар Пьедбёф иронически улыбнулся и презрительно пробормотал вполголоса:

— Это друг фламандцев…

Он уже тоже выпил. Его глаза слишком блестели. Алые губы подчеркивали бледность его лица. Чувствовалось, что он возбужден. Он наблюдал за присутствующими. Искал, что бы такое сказать, что поразило бы его собутыльников.

— Ты понимаешь, Нини, когда ты разбогатеешь, тебе нечего будет бояться полиции.

Приятель толкнул его локтем, чтобы он замолчал, но в результате Жерар разошелся еще больше.

— Ну и что ж такого? Значит, теперь уже нельзя говорить то, что думаешь?.. Я повторяю: полицией распоряжаются богатые, ну, а если вы бедны, она…

Он был бледен. В сущности, он сам испугался своих слов, но хотел сохранить внимание всего зала.

Мегрэ сдул пену с пива, сделал большой глоток.

Слышно было, как игроки вполголоса говорили, чтобы нарушить воцарившееся молчание.

— Три карты одной масти!

— Четыре валета!

— Тебе ходить!

— Крою!

А две молоденькие работницы, которые не осмеливались глядеть в сторону комиссара, ловили его отражение в зеркале.

— Можно подумать, что во Франции быть французом преступление. В особенности если ты к тому же еще беден.

Хозяин у кассы нахмурился, повернулся к Мегрэ в надежде дать ему понять, что молодой человек пьян; но комиссар не смотрел на него.

— Пики!.. И еще раз пики! Ага… такого не ожидали…

— Люди, которые разбогатели на контрабанде! — продолжал Жерар так громко, что его слышал весь зал. — В

Живе это знают! До войны они получали сигары и кружева… А теперь, поскольку алкоголь запрещен в Бельгии, они поят можжевеловой водкой фламандских речников…