Дороти Сэйерс - Медовый месяц в улье

Позже. Питер и Джерри (слава богу!) отправились в Оксфорд и больше не путаются под ногами. Приготовления закончены, все желанные гости приглашены, и для нуждающихся заказан транспорт… Вечером междугородный звонок от разъяренной Элен из Денвера, которая получила телеграмму от Питера и спрашивала, как мы можем совершенно с ней не считаться. С превеликим удовольствием объяснила ей (очень подробно и за ее счет), что она этим обязана исключительно своей бестактности.

8 октября. Свадьба Питера. Слишком устала, напишу только, что все удалось. Г. была совершенно великолепна, как корабль, входящий в гавань: все сияет, флаги развеваются – там, где они должны развеваться у нынешних кораблей, – Питер жутко бледный, бедняжка, как в тот день, когда ему подарили первые часы и он едва мог сдержать страх, что они развалятся прямо на глазах, или окажутся ненастоящими, или еще что-нибудь стрясется, – но он взял себя в руки и был крайне любезен со всеми гостями (думаю, если бы он попался инквизиции, то использовал бы свои светские таланты, чтобы развлекать палачей). Вернулись в город к 5.30 (надо было видеть лицо Питера, когда он понял, что ему предстоит проехать 60 миль по переполненным дорогам в закрытом авто и в качестве пассажира! – но нельзя, чтобы он вез Г. в открытом “даймлере”, не сняв свадебного костюма и цилиндра). Без четверти семь их тайно вывели из дома – Бантер ждал в машине на дальней стороне парка…

11 вечера. Надеюсь, что с ними все в порядке, – надо теперь остановиться и постараться заснуть, а то с утра я буду как тряпка. “Звезды смотрят вниз” недостаточно утешительны для прикроватной книги – вернусь к “Алисе в Зазеркалье”.

Мистер Мервин Бантер, терпеливо ожидавший в “даймлере” на дальнем краю Риджентс-Парка, думал о том, что назначенное время приближается. На заднем сиденье лежали завернутые в одеяла ящики, содержавшие две с половиной дюжины бутылок марочного портвейна, и Бантер беспокоился о них. Если ехать быстро, вино придется выдерживать две недели, а если гнать изо всех сил – полгода. Еще Бантера беспокоили приготовления – или же отсутствие таковых – в Толбойз. Он надеялся, что, когда они приедут, все будет готово – иначе неизвестно, когда его хозяин и леди смогут поесть в следующий раз. Конечно, он запасся провизией в “Фортнуме”[40], но вдруг там не окажется ножей, вилок или тарелок? Мистер Бантер досадовал, что не поехал заранее, как ему сначала и поручили, чтобы за всем проследить. Не то чтобы его светлость не был готов претерпеть трудности, если нельзя иначе, но было бы неуместно просить его светлость что-либо претерпеть – к тому же мистер Бантер еще не был до конца уверен насчет леди. Что его светлости пришлось претерпеть от нее, знал, конечно, только он сам, но и мистер Бантер об этом догадывался. Нельзя отрицать, что теперь леди твердо встала на путь исправления, но еще предстояло выяснить, как она будет себя вести, когда столкнется с мелкими бытовыми неудобствами. У мистера Бантера была профессиональная привычка оценивать людей не по тому, как они встречают великие потрясения, а по их отношению к повседневным неурядицам. Он видел, как одна леди чуть не лишилась благосклонности его светлости (включая содержание и appartement meublé на авеню Клебер) за то, что в его присутствии несправедливо отругала камеристку, – но к женам подобные меры неприменимы. Мистер Бантер также беспокоился о том, как все пройдет у герцогини. В глубине души он не верил, что без его помощи хоть что-то можно сделать как следует.

Он испытал невыразимое облегчение, когда увидел, что такси прибыло, и убедился, что ни один газетчик не восседает на запасном колесе и не прячется в автомобиле поодаль.

– Вот и мы, Бантер. Все в порядке? Молодец. Я сяду за руль. Ты точно не замерзнешь, Гарриет?

Мистер Бантер подоткнул плед вокруг колен невесты.

– Ваша светлость не забудет, что мы перевозим портвейн?

– Я буду вести так осторожно, как будто это грудной младенец. Что это там на пледе?

– Несколько зерен, милорд. Я позволил себе убрать из ручной клади примерно один и три четверти фунта зерна, а также некоторое количество разнообразной обуви[41].

– Это, должно быть, лорд Сент-Джордж, – сказала Гарриет.

– Скорее всего, миледи.

Миледи – она никогда всерьез не думала, что Бантер признает ее новое положение. Кто угодно, только не Бантер. Но он, по-видимому, принял ее. А раз так, то невероятное действительно сбылось и она в самом деле замужем за Питером Уимзи. Она сидела и смотрела на Питера, пока автомобиль плавно скользил, временами ныряя в поток. Четкий орлиный профиль и узкие ладони на руле уже давно были ей знакомы, но сейчас это были лицо и руки незнакомца. (Св. Петр с ключами от рая и ада… Писательская привычка ко всему подбирать литературные аллюзии.)

– Питер?

– Да, милая?

– Я просто хотела проверить, узнаю ли я твой голос, – твое лицо почему-то стало чужим.

Она увидела, как дернулся угол его вытянутого рта.

– Я не похож на себя?

– Да.

– Не беспокойся, – невозмутимо ответил он. – Утро вечера мудренее.

Гарриет была слишком опытна, чтобы удивиться, и слишком честна, чтобы изобразить недоумение. Она вспомнила, что произошло четыре дня тому назад. Он привез ее домой после театра, они стояли у камина, и она что-то сказала, смеясь, – обычную ерунду. Он обернулся и произнес, неожиданно хрипло:

– Tu m’enivres![42]

Сочетание слов и голоса ударило как молния, показав прошлое и будущее в одной огненной трещине, от которой было больно глазам и за которой последовала густая, черная, бархатная темнота… Когда их губы нехотя расстались, он сказал:

– Прошу прощения, я не хотел будить весь зоопарк. Но, черт побери, я рад, что он есть и в нем нет облезлых тигров.

– Ты думал, что во мне проснется облезлый тигр?

– Я думал, что он, возможно, будет слегка недоверчив.

– Чего нет, того нет. Похоже, тигр совершенно новый. Раньше у меня его не было – было только доброе отношение к животным.

Питер продекламировал:

Кажется, никто другой не подозревал о существовании тигра, подумала Гарриет, кроме, конечно, старика Поля Делагарди, от чьего язвительного взгляда ничто не укроется.

Последней фразой Питера было:

– Я полностью выдал себя. Никогда не мог найти для этого ни английских слов, ни английских женщин. Кроме одной. Вот все, что я могу сказать в свое оправдание.

Огни Лондона постепенно оставались позади. Автомобиль разгонялся. Питер оглянулся через плечо:

– Бантер, мы не нарушаем сон младенца?

– В данный момент сотрясения крайне незначительны, милорд.

Эта мысль пробудила ассоциации.

– К слову о детях, Гарриет. У тебя есть твердое мнение по этому вопросу?

– Честно говоря, не знаю. Я выхожу за тебя не ради детей, если ты об этом.

– Слава богу! Не хочется рассматривать себя – или быть рассматриваемым другими – в этом сельскохозяйственном свете… Ты не особенно любишь детей?

– Детей вообще – нет. Но не исключаю, что когда-нибудь захочу.

– Своих?

– Твоих.

– А! – сказал он, немного ошарашенный. – Я понял. Это несколько. Ты когда-нибудь задумывалась, какой из меня будет отец?

– Я это точно знаю. Легкомысленный, извиняющийся, сомневающийся, обожаемый.

– Если я и сомневаюсь, Гарриет, то исключительно из-за глубокого недоверия к себе. Наш род уже довольно старый. Есть Сент-Джордж, совершенно бесхарактерный, и его сестра, совершенно безжизненная, не говоря о следующем за Сент-Джорджем и мной наследнике, он наш четвероюродный брат и совершенно безумен. И если ты вспомнишь, что я сам, по словам дяди Поля, весь – нос и нервы.

– То вспомню и как Клэр Клэрмон сказала Байрону: “Я навсегда запомню мягкость твоих манер и необузданную оригинальность твоих черт”.

– Нет, Гарриет, я серьезно.

– Твой брат женился на двоюродной сестре. А вот твоя сестра вышла за простолюдина, и с ее-то детьми все в порядке. Ты ведь не один этим займешься, а я отнюдь не голубых кровей. Что не так со мной?

– С тобой все в порядке, Гарриет, ты права. Ей-богу, права. Проблема в том, что я боюсь ответственности и всегда боялся. Милая, если ты хочешь и готова рискнуть…

– Не думаю, что это такой уж большой риск.

– Хорошо. Тогда решай сама. Если захочешь и когда захочешь. Когда я спрашивал тебя, я скорее ожидал услышать “нет”.

– И ужасно боялся, что я скажу: “Да, конечно!”