Татьяна Степанова - Готическая коллекция

Бывает так: спишь и видишь сон, что спишь. И видишь сон о том месте, где суша граничит с морем. Где гряда песчаных дюн кончается у самой воды. Неподвижная, мертвая луна цепляется за кроны сосен, чертит на волнах дорогу, прямую и четкую, как след мела на классной доске, касается тусклым лучом стен старой церкви за круглым прудом, затянутым ряской.

И тонет в наплывающих тучах.

Ветер гонит волну за волной в заливе и, словно клавиши фисгармонии, перебирает колокола на колокольне. Но они молчат. Ветер крепчает и приводит с собой прилив. Вода прибывает и, кажется, вот-вот разрушит единственную преграду — узкую полосу песка, именуемую Косой, защищающую от холодных волн церковь, пруд, старое, заросшее бузиной и боярышником кладбище и тропинку-змейку, уводящую в дюны.

Но постепенно ветер стихает, и все затихает вместе с ним — море, песок, луна. Серебряная полоса на воде снова выглядит четкой и прямой, словно указывает путь — из моря на сушу к старому пруду, похожему на потерянное в камышах зеркало. Лунные блики мерцают на черной, пахнущей илом воде. Но вот раздается громкий всплеск, точно крупная рыба ударяет хвостом. И снова все тихо. Легко плескаются небольшие волны у топкого берега, расходятся кругами от середины пруда, качают в камышах темной заводи мертвое тело, разбухшее и безобразное, объеденное рыбой и раками, мало уже похожее на человеческую плоть, больше на гнилую колоду, источенную червями.

И вот новый всплеск. В лунном свете что-то мелькает. Лунные блики. Или блеснула чешуя крупной прожорливой рыбы. А потом — руки (или это сон?), мощные сильные руки пловца, рассекающего гладь воды, подобно торпеде. И снова всплеск. И блеск чешуи Брызги и круги по воде. Как будто только что кто-то нырнул на самое дно — рыба, пловец?

И тишина снова смыкается над прудом. А потом ее разрывает тяжелый утробный гул мотора. На откос дюны из темноты выползает ржавый танк с бело-черным крестом, намалеванным на башне. Гусеницы взрывают песок, лязгают. Танк останавливается у самой воды. Мотор ревет, словно преодолевает препятствие, и гусеницы лязгают вхолостую. Но ничего не отражается в черной воде — ни угловатый силуэт бронированной башни, ни черно-белый крест, ни пушка, ни с грохотом откинутая крышка люка. Ничего. Гул мотора стихает, и танк, как мираж, начинает медленно таять, рассасываясь в лунном свете. И вот на его месте лишь облако пепельного тумана. Самого обычного тумана, окутывающего и дюны, и залив в предрассветный час. Хотя обычный туман вряд ли увидишь во сне.

Когда спишь и так ясно, так мучительно ясно понимаешь, что ты спишь и видишь сон, что спишь…

Человек, раскинувшийся на смятой постели, заворочался, застонал, повернулся на бок, протянул руку и пошарил на подоконнике у изголовья кровати, ища часы. Окно в комнате было открыто настежь, и ветер вздувал белые занавески, как паруса. Где-то в темноте над кроватью тонко гудел комар. Человек сел на постели. Отодвинул занавеску — над заливом клубился серый туман. Мутные клочья скрывали полосу берега, сосновую рощу, кладбище. Из тумана выступал лишь силуэт церковной колокольни. Доносилось звонкое кваканье лягушек. А потом послышался всплеск, точно кто-то с силой ударил по воде хвостом или лопастью весла. И лягушки испуганно смолкли.

Человек быстро потянул на себя створки окна, захлопнул их, защелкнул шпингалет. И плотно задвинул занавески.

Никому нельзя верить. В наше время легче потерять веру, чем телефонную карточку. Катя — Екатерина Сергеевна Петровская, в замужестве Кравченко — убедилась в этом на собственном горьком опыте. Нет, никому нельзя верить!

Даже мужу. Но все по порядку. Вадим Андреевич Кравченко, именуемый на домашнем жаргоне Драгоценным В.А., клятвенно обещал еще 31 декабря: будущий отпуск проведем вместе у моря. Наступил июль, и муж как отрезал: бери отпуск, айда. И Катя сломя голову кинулась по начальству подписывать разные служебные бумаги, потому что попробуйте иначе уйти в отпуск в разгаре лета в таком строгом госучреждении, как ГУВД Московской области, где весь личный состав на учете и всегда под ружьем на каком-нибудь очередном усилении. И пока она оформляла и подписывала бумаги (а на это ушло немало времени), муж вел себя весьма загадочно. Привозил домой какие-то странные громоздкие баулы, коробки. А однажды вечером объявил, что авиабилеты уже взяты на восемнадцатое июля. Катя обрадовалась, однако на все ее вопросы, куда, собственно, летим — в Сочи, в Ялту или, может, в солнечную Албену или в прикольный Дубровник — Драгоценный В.А. таинственно отмалчивался, веско обещая некий сюрприз.

И сюрприз состоялся. Да такой, что у Кати ноги подкосились, когда в Шереметьеве объявили регистрацию на рейс Москва — Калининград и Кравченко, подхватив впавшую в ступор подругу жизни, баулы, чемоданы и прочий громоздкий багаж, повлек все это с песней к регистрационной стойке. Уже в самолете, когда убрали трап и просто невозможно было покинуть борт «Ила», не сломав себе ноги, Катя узнала, что вместе с Драгоценным примерно через полторадва часа совершит посадку в этом самом Калининграде. И в аэропорту их встретит друг детства Кравченко Сергей Мещерский, и оттуда опять же с песней они на машине поедут в сторону Светлогорска и еще дальше, дальше, на Куршскую косу, на побережье студеного, хмурого, серого, жуткого, мрачного, дождливого, чухонского Балтийского моря. Где и проведут «потрясные» — Кравченко даже присвистнул от удовольствия, произнося это кощунственное слово, — две недели среди воды, сосен, песка и бодрящего северного ветра.

— Мы с Серегой еще месяц назад потихоньку начали готовиться, — сообщил Кравченко, пристально наблюдая за выражением Катиного лица. — Он обещает мировую рыбалку. Там даже катер есть.

Самолет вырулил на взлетную полосу. Разбег, отрыв и…

— Что в сумках? — спросила Катя, когда они набрали высоту.

— Так, мелочи. Серега просил кое-что подбросить — кое-какая аппаратура для дайвинга: акваланги, потом снасти, прикормка для рыбы.

— Удочки? — медленно спросила Катя, следя глазами за стюардессой, появившейся в проходе с тележкой, уставленной напитками.

— Ну да, вроде. — Кравченко снова внимательно посмотрел на жену. — Ты что будешь пить — сок, минералку?

— А динамита нет? — с надеждой спросила Катя.

— Чего?

— Динамита, чтобы рыбу глушить?

Кравченко с любопытством повернулся.

— Если есть, — продолжала Катя, — лучше сразу отдай — я все равно на эту косу умру — не поеду. Станем жертвами авиакатастрофы.

— Что желаете? — спросила подъехавшая со своей тележкой стюардесса.

— Белого вина и красного тоже, будьте добры, — Катя сумрачно кивнула на маленькие пластиковые бутылки. Забрала их у стюардессы, минуя алчно протянутую руку Драгоценного В.А. — Это все мне. А мужу, пожалуйста, если есть, боржоми.

Кравченко ненавидел боржоми с детства, когда по причине частых ангин его поили этой целебной бурдой пополам с отвратительно горячим молоком.

Катя протерла салфеткой пластиковый стаканчик и налила себе белого вина. Выпила. Кравченко взвешивал на руке бутылку боржоми. Не решался.

— Ну, мягкой посадки, — Катя чокнулась с этой его бутылкой вторым стаканом уже красного вина. — Радуйся, мерзавец, что нет динамита.

— И совсем не остроумно. Плоско, — буркнул Кравченко. — Хотел же как лучше. Сюрприз тебе. Мы с Серегой головы ломали, как бы классно отдохнуть, без напряга. Ну, потом он и подыскал вариант. Это ж русская Прибалтика, почти заповедные места. Понимать надо. Тишина, дюны, прибой. Рыбалка, катер — ах да, это я уже говорил…

— А где мы будем жить? — прошипела Катя. — Нору, что ли, выроем в твоей дюне под сосной, как кролики? Или.., только не пугай меня, ты что — палатку купил?

— Да нет, Серега все устроил, не волнуйся. Я вообще-то точно не знаю, но… У них там свой туристический маршрут.

— Акваланги-то зачем?

— Как?! За янтарем нырять!

— А ты разве когда-нибудь занимался дайвингом?

— А чего им заниматься? — Кравченко без всяких усилий пальцами сковырнул пробку с бутылки. — Плевое дело. Нырнул и дыши.

— Ну а я-то что там буду делать? — уже капитулируя, спросила Катя. — Вы по целым дням рыбу будете ловить, а я?

— А ты выйдешь с нами в море, наловишь трески и килек. Эх, шаланды, полные кефали… Да загорать ты будешь круглые сутки, на пляже коптиться, купаться.

Самый сезон в разгаре. Жара!

Катя с тоской вспомнила курортный кошмар детства — Юрмалу, Палангу, Дзинтари, Мерейрано, куда любили ездить родители. И везде, по всему Балтийскому побережью от Литвы до Эстонии, когда ни приедешь летом — ветер, комары, изморось с неба и сырость, пробиравшая до костей. И море — холодное и мелкое на два километра от берега, воробью утопиться. Где это они там собрались нырять с аквалангом?