Ярослав Зуев - Будни рэкетиров или Кристина

Андрей польщено ухмыльнулся – бывает приятно послушать о своем рыцарском сердце, даже если это не совсем так.

– Ох, не дави из меня слезу.

– Пропадет… – Кристина заглянула в серые глаза Андрея своими чудесными, изумрудными.

«Вот было бы хорошо», – подумал Андрей, и открыл рот, пораженный неожиданной мыслью.

– Андрюша, о чем ты думаешь?

«О том, что неплохо бы толстому дуралею умереть. И Кристина моя, и машина моя. Моя квартира, моя банька. Фирма, опять же, моя. Столько всего моего, что глаза разбегаются, а на пути к процветанию – один старый мудак, который ну на хрен никому не нужен».

«Математику не обманешь, старина. На то она и точная наука».

– О чем ты думаешь, Андрюша? – с тревогой переспросила Кристина, глядя в сделавшееся жестоким лицо.

«Пожил сам – дай пожить другому». – Мысль была такая изящная в своей простоте, и такая очевидная, что Андрей просто не понимал, как это она раньше не постучалась в голову.

– Ни о чем, Кристя. Так, о ерунде разной.

– Понимаешь… – тон Кристины стал доверительным, – мне давно следовало тебе рассказать…

– Я тебя внимательно слушаю. – Андрей присел рядом.

– Может, это и не имеет значения. С другой стороны, – Кристина взяла Андрея за руку, – это так здорово, что ты согласился меня выслушать… Потому что без умения прислушаться друг к другу, нам никогда не достичь взаимопонимания. А без взаимопонимания…

Андрею оставалось только согласиться.

– Вася… Когда я была студенткой, – Кристина смущенно улыбнулась. – Я ведь была его студенткой, ты знаешь?

Андрей молча кивнул.

– Я из очень бедной семьи…

– Я помню, крошка.

Кристина ответила благодарным пожатием руки.

– В общежитии ткацкой фабрики мы с Анькой хлебнули лиха. Я рискнула, и поступила в институт. Не на ахти какой факультет, но, любой самый задрипанный институт много лучше фабричного цеха… На стационаре стипендия сорок рублей. Не зажиреешь, понятно. Большинство ребят получали посылки и бегали на почту за денежными переводами. Но, только не я. Так что, девки на танцы, а я за свою «Подольскую», и строчить, строчить, строчить… Как Анка-пулеметчица. Тому брюки подтачать, той юбку скроить. И тут, Вася. Он, как только меня увидел, сразу глаз положил. Поверь, было куда положить.

– Верю, – буркнул Бандура.

– Я это сразу почувствовала. И решила, почему бы и нет. Зарплата, квартира… Положение. Солидный муж…

– Брак по расчету…

– Не издевайся, пожалуйста. Возвращаться на ткацкую у меня желания не возникало. Лучше уж вены вскрыть…

– Понимаю.

– Нет, Андрюша. Не понимаешь. Ты на «ткачке» не горбатился. Он предложил мне руку и сердце, и я сказала «да». Без колебаний. Спасение утопающих, дело рук самих утопающих. Так, кажется, говорят. Со временем я поняла, что могу вращать Бонасюком, куда левая нога пожелает. Если бы у него была семья, он бы ради меня ее бросил. К счастью, семьи не было.

Прямо «Сватовство майора», – вставил Бандура, вспомнив знаменитое полотно Федотова.[11]

– Знаешь, Вася был занудным преподавателем. Постоянные придирки, извечное ворчание. Словно его предмет самый важный, и без него миру конец. Как будто кому-то его дурацкие формулы в жизни понадобятся. Ребята из общежития собирались устроить ему «темную»…

– Устроили?

– Только трепались. – Кристина усмехнулась. – Со студентами всегда так. Дальше болтовни редко заходят.

– Слишком студенты грамотные, для расправ.

– В первую брачную ночь он так разволновался, что у него ничего не вышло. Я старалась помочь, у меня к тому времени был опыт, да все бестолку. Остаток ночи он просидел в ванной. В общем, первый блин комом. А потом… Потом я увидела, что за внешней оболочкой педанта, за ширмой эдакого гения местного значения, скрывается совершенно не приспособленный к жизни великовозрастный ребенок.

– Ничего себе, ребенок!

– Но это именно так. Использованные носки с трусами Вася исправно складывал в пластмассовый короб для белья. Каждую субботу, пока он не женился на мне, приезжала его мама, и все это барахло стирала. Родители Василька жили в пригороде. Разобравшись со стиркой, мать готовила еду на неделю вперед. Раскладывала по баночкам, и, в холодильник. Васе оставалось только разогреть.

– Идиотизм. – Бандура покрутил у виска.

– Я не спорю. Но именно так все обстояло в действительности. Я искала каменную стену, чтобы укрыться за ней от невзгод, а приобрела нытика, зануду и тютю. Правда, с приличной зарплатой, квартирой, и прочими материальными ценностями, какие на дороге не валяются. И, самое важное: Вася любил меня. Любил так, что это перевешивало большинство минусов. Впрочем, не знаю, кого он во мне ценит в первую очередь, жену или маму… Но, как бы там ни было, он врос в мою жизнь, и я не знаю, что с этим делать.

– Я понимаю, – пробормотал Андрей.

Кристина обняла его за шею:

– Иди ко мне, милый.

Вскоре Вась-Вась выпал у обоих из головы.

В начале декабря Кристина, помаявшись в нерешительности, обратилась к Андрею с просьбой:

– Андрюша?… Мне нужно съездить домой. То есть, я хочу сказать, на Оболонь.

Андрей почесал затылок:

– Ты ведь могла мне не говорить…

– Могла. Но я не хочу обманывать…

– Когда ты вернешься? – спросил Андрей.

– Скорее завтра, чем сегодня. Приберусь в квартире. Перестираю все, что он накопил. Я тебя уверяю – там горы грязных тряпок валяются.

«Прими мои соболезнования».

– Знаешь, милый? Это так замечательно, что мы ничего друг от друга не таим. Это необыкновенно важно.

– Угу.

– Наготовлю на месяц вперед…

– Можешь даже трахнуться…

Кристина дернулась, как от пощечины:

– Зачем ты так?!

– Извини. Вырвалось. В конце концов, он ведь твой муж, а я так, с боку-припеку. Погулять вышел.

Кристина поднялась на ноги.

– Я предлагал тебе сделать выбор, – продолжил Андрей, чувствуя, что если перегнет палку, она может вообще не вернуться. – А воз и ныне там. Раз мы живем в условиях «треугольника», по твоей вине, если ты его обслуживаешь, как дебила, а я помалкиваю в тряпочку, то почему бы тебе с ним не спать. Знаешь, любовнику как-то не с руки ревновать к законному супругу. В конце концов, что я могу поделать? Связать тебя по рукам и ногам? Я тебя связывать не намерен. Так что, делай как знаешь.

Оговоренный день растянулся в три. Кристина вернулась на четвертый.

– Бедненький, – вздохнула она, заглядывая в пустой, словно заброшенный склеп, холодильник. – Чем же ты питаешься?

– Твоими обещаниями. – Андрей надвинулся со спины. Его руки легли на талию, в то время как рот целовал затылок.

– Погоди. Дай я что-нибудь приготовлю…

– Успеется. – Бандура расправился с молнией на юбке, и та полетела на пол. Кристина сама сбросила трусики, и он взял ее прямо на кухне.

– Холодильник перевернешь!

– Он все равно пустой.

Потом они переместились в комнату.

– Вот теперь я хочу есть, – сказал Андрей. За окнами наступили сумерки.

– Я еще никогда не делала этого в кухне… – призналась Кристина.

– Большое упущение, детка. Я открываю школу сексуального дизайна, а ты моя единственная дипломница…

Кристина хихикнула:

– Звучит заманчиво.

– А то. Секс на кухне, в ванной, верхом на стиралке, наконец.

– Подозреваю, будет гораздо интереснее курса «Деталей точных механизмов», который, помнится, читал Василий Васильевич.

– Точные механизмы говно! – заверил Бандура. – Вообще другой подход. Минимум теории, и валом практики. Коллоквиумы и коллоквиумы. Первый сегодня вечером. Но, после ужина. – Андрей плотоядно задвигал челюстями. – Протоплазма! Хочу протоплазму!

– Это откуда?

Из Шекли.[12]

Накинув халат, Кристина отправилась готовить еду.

– Я на прошлой неделе купила пакет муки, – обронила она на ходу.

– Где поставила, там и ищи, – отозвался с дивана Бандура. – В твое отсутствие, детка, я еще не дошел до той степени голода, чтобы жрать муку всухомятку. В следующий раз, возможно, дойду.

Кристина предпочла не расслышать. Она взялась за стряпню и через каких-то двадцать минут Андрей уплетал восхитительные блины, смазанные сливочным маслом и сваренными всмятку яйцами.

Предновогодняя неделя целиком осталась за Андреем. Они с Кристиной ездили за подарками. Город охватила предпраздничная лихорадка. Таков уж наш неписаный закон. Пускай после Нового года придется потуже затянуть ремешки, а кое-кому вообще положить зубы на полку, это дело двадцатое. Новый год – праздник расточительности, гостеприимства и чревоугодия. Водке положено литься рекой, а столам ломиться от еды. А потом: хоть бы и трава не росла.

– Наши у Армейца собираются, – сказал Бандура. – Хочешь, пойдем, а нет, мне и дома с тобой не скучно.