Леопольд Тирманд - Злой

— Добрый вечер, пан Калодонт.

И мужественный старик снова впал в какой-то гипноз.

— Дддобрый вввечер, — пробормотал он и, пытаясь вернуть себе самообладание, добавил:

— Чем могу ссслужить?

— Пачкой сигарет и своей дружбой… — услышал он серьёзный ответ. Голос был тихий, но звучный, немного суровый.

— Что-о? Что-оо эт-то значит? — пролепетали губы Калодонта под обвислыми усами. Неуверенным движением он положил перед собой пачку сигарет.

— Это значит: я очень хочу, чтобы мы стали друзьями, пан Калодонт, — проговорил неизвестный изысканно вежливо. — Я ищу друзей, пан Калодонт, и подумал именно о вас. Кажется, вовремя… — Калодонту показалось, что незнакомец жестом указал на камень, лежащий на одной из полок. Затем неизвестный положил деньги и взял сигареты. На указательном пальце его руки заблестел миллиардами огней огромный, великолепный бриллиант в массивной платиновой оправе.

Через секунду свет упал на изумлённое, испуганное лицо Юлиуша Калодонта. Возле киоска никого не было. Никого — только белая снежная тишина.

Длинный ряд автомашин стоял возле бензозаправочной станции на Польней. За небольшим «опелем» — большой «ФС Люблин», за похожей на утку машиной «ИФА» — стройный «Стар-20», за мощной «Варшавой» — чёрный «шевроле де люкс». Водители, сидя на подножках машин, с наслаждением курили. Был погожий день, конец марта, первым лёгким дыханием весны повеяло в Варшаве.

— Ну и как? — спросил чумазый парень с волосами цвета соломы. — Снова что-то?

— Ничего нового, — ответил немолодой седоватый мужчина в лоснящейся от машинного масла кепке. — После той истории на Садыбе у нас ничего нового…

— Постой, постой, увидите, — заявил, подходя, высокий худой шофёр в расстёгнутом кожухе, — не тут, так где-нибудь в другом месте. Увидите…

— Что за дела? — приблизился к собеседникам плотный шофёр в комбинезоне. — Я был там, когда произошло это побоище на углу Видок и Кручей… Что за дела?

— Холера его знает… — склонившись над мотором, ответил шофёр в форме какого-то министерства и войлочных туфлях.

— Но фраеры не перестают нападать, — снова откликнулся парень с соломенными волосами. — Даже страшно ездить ночью!

— Страх — это глупости, — возразил шофёр в комбинезоне. — Если успеешь схватить ключ, то не пропадёшь. Лишь бы успел схватить.

— Почему фраеры? — с вызовом бросил немолодой шофёр. — Откуда ты знаешь, что фраеры? Сколько их там, ты знаешь?

— Много, — ответил худой в кожухе. — Наверняка много. Слышно ведь то тут, то там. То под Варшавой, то в городе…

— Пока что шофёров не трогают, — сказал коренастый в комбинезоне, — но как зацепят, придётся советоваться. Сообща — это единственный способ…

— Холера его знает, что это за способ, — ответил шофёр в униформе. — Хуже всего, что ничего не знаешь.

— Полкило сахара, четыре яйца и овсяные хлопья, — попросила женщина у прилавка. — Пани, дорогая моя, слышали новости? — повернулась она к соседке.

— Что там снова, милая пани Ковальская?

— Да опять, опять на Маримонтской.

— Что скажете, пани Ковальская?

— Если дадите мне десять грошей, то я вам дам целый злотый.

— Вот, вот, моё золотко. А что на Маримонтской?

— Дайте мне, пани, уксус, дрожжи и порошок для печенья.

— Я даже сына боюсь отпускать, дорогая пани!

— А сколько же вашему сыну?

— Двадцать шестой идёт, но это такой ребёнок, никогда не уступит, всё бы только спорил.

— Так что же произошло на Маримонтской, пани Ковальская?

— Да приехали, избили, искалечили и уехали.

— А сколько их было?

— Наверное, человек тридцать.

— Для меня пять кубиков бульона, панна Зося…

— А кто их видел, этих людей?

— Никто. Приехали и уехали.

— И кого же так? Ожехощаков, пани, знаете? Такие хорошие ребята из седьмого номера на Коллекторской?

— Хорошие-то хорошие, но неплохо, что им хоть раз кто-то набил морду… Моего зятя в прошлом году чуть не убили, подонки…

— Такой был спокойный район этот Маримонт, а теперь чужие мерзавцы приезжают и дерутся!

— Спокойный, спокойный… Что вы глупости говорите, пани Ковальская, ничего себе, спокойный район, если карета скорой помощи восемь раз приезжала на последней неделе…

— Полчетвертушки масла, панна Зося, и горчицу…

Поручик Михал Дзярский смотрел на крыши из окна своей служебной комнаты. Было холодное, но ясное, ветреное утро. Из дома Команды милиции виднелись Арсенал, улица Длуга, угол Белянской и знаменитый колодец «Груба Каська» с медным столбиком и таким же шариком вверху.

Поручик был щуплый, невысокий, худощавый человек. Его сухое лицо с мелкими чертами, тёмными усиками и быстрыми, пронзительными глазами не привлекало к себе внимания. Коричневый вельветовый пиджак из универмага и самый обычный галстук позволял ему долго оставаться незамеченным во всех общественных местах.

Дзярский отошёл от окна и направился к письменному столу. В комнате, большой, аккуратно прибранной, довольно пустой, кроме письменного стола стояли столик и три корявых стула. На столике разместились четыре телефонных аппарата, на стене висел большой план Варшавы.

В дверь постучали, и в комнату вошёл плечистый старший сержант в мундире, с грубо вытесанным лицом. Под мышкой он держал картонную папку.

— Добрый день, сержант Мацеяк, — проговорил Дзярский. — Что нового?

Сержант по-военному вытянулся.

— Докладываю, гражданин поручик, что я уже закончил.

— Что закончили?

— Свою систему, гражданин поручик.

Дзярский незаметно усмехнулся.

— Покажите, — сказал он.

Мацеяк положил возле Дзярского картонную папку и стал рядом. На папке была каллиграфическая надпись «Система сообщений о нарушениях порядка. Проект разработал старший сержант Мацеяк».

Дзярский раскрыл папку: педантично выполненные чертежи и таблицы, путаница красных, зелёных и голубых линий, названия: «Сигнализация о драках», «Сеть сообщений об уличных скандалах», «Учёт приставаний к прохожим, ругани и нарушений общественного порядка», «Предупредительные меры против пьянства».

Дзярский внимательно просматривал всё, сдерживая улыбку. «Ценно то, — подумал он, — что Мацеяк соединяет в себе энтузиазм в борьбе за полезное дело со склонностью к солидному канцеляризму. Не будем отвергать систематизаторов, в нашей работе и так достаточно импровизации».

— Неплохо, — проговорил Дзярский, — но не очень реально. Пока что, во всяком случае, сержант Мацеяк.

— Почему, гражданин поручик? — Мацеяк нахмурился.

— Средств, которые сейчас есть, не хватит для такой широкой кампании. Очень печально, но у нас мало людей. Нужно действовать иначе.

Дзярский закурил сигарету.

— Садитесь, — приказал он. Мацеяк сел. — Сам принцип вашей системы — правильный, но пока мы не можем его осуществить.

— Я так радовался, получив назначение к вам, гражданин поручик, потому что уже давно интересуюсь этой проблемой. Мне кажется, очень важно, чтобы люди жили, работали и отдыхали спокойно.

— Рад, что вы так думаете, — улыбнулся Дзярский. — Перед нами большая и сложная проблема. Я тоже намерен бороться за спокойствие в этом городе, за то, чтобы атмосфера доброго согласия между людьми победила везде: на улицах, в трамваях, в кинотеатрах и на стадионах. Но, видите ли, тут нужны пока что другие средства. Многочисленные случаи безнаказанного хулиганства, которые мы регистрируем в последнее время, требуют иного подхода — не только сигнализации о пьяных скандалах. Это дело значительно сложнее, и его нужно хорошо обдумать.

— Разумеется, — согласился Мацеяк. — Что мне делать сегодня, гражданин поручик?

— Подготовьте показания доктора Гальского и других врачей скорой помощи, хорошо? Да, прошу установить постоянное дежурство в скорой помощи. С сегодняшнего дня один из наших людей должен выезжать в их машине на место каждого происшествия.

— Слушаю, гражданин поручик, — ответил Мацеяк.

— И вот ещё что, — вспомнил Дзярский. — Я бы хотел иметь подробный отчёт из отдела дорожных коммуникаций о зарегистрированных за последнее время частных английских автомашинах таких марок: «Аустин», «Моррис» и «Хильман».

— Так точно, — повторил Мацеяк, записывая.

Дзярский встал.

— Пока всё, сержант, — проговорил он.

……………………………………………………

В четыре часа Дзярский запер комнату на ключ, надел серое осеннее пальто и синюю шляпу, а затем покинул дом Главной команды милиции. Он прошёл по Длугой до площади Красинских и затем до Фрета, оттуда — по Мостовой, где стояли недавно восстановленные старинные каменные дома и новостройки, на улицу Широкий Дунай и, наконец, переступил порог небольшого ресторанчика на углу под названием «Рыцарский». Здесь Дзярский сел на неудобную скамеечку в зале с низкими сводами и заказал фляки и мясо под хреном. Потом вынул из кармана несколько машинописных страниц и принялся их перечитывать. Закончив читать, он проговорил вполголоса: