Сергей Донской - Конь в пальто

Борис Петрович неприязненно ожидал, когда наконец Зимин выложит из папки бумагу, ручку, деловито откашляется и произнесет неизменное милицейское: «Итак…» Дождался. Началось скрупулезное фиксирование в протоколе показаний Славина Бориса Петровича, «обнаружившего по месту проживания труп законной супруги Славиной Ирины Дмитриевны, носящий на себе явные признаки насильственной смерти».

– Но-ся-щей, через «е», – желчно сказал Борис Петрович, ткнув в написанное пальцем. – Мы имеем дело с женским родом.

– Мы имеем дело с трупом, – отрезал Зимин и отвел славинскую руку в сторону. – Не надо отвлекаться. Я спрашиваю – вы отвечаете. Понятно? Только по существу, пожалуйста… Во сколько вы появились на рабочем месте и кто может это засвидетельствовать?

– Ну… Приблизительно в десять тридцать, даже раньше. Вахтер уволился, так что при входе в НИИ меня никто не видел. Впрочем… Дашевский, да, Дашевский, мэнээс из экономического сектора. Он еще пиво нес и окликнул меня, давай, мол…

Зимин прервал Бориса Петровича:

– При чем здесь пиво? И что такое «мэ-нэ-эс», расшифруйте. Потом имя-отчество Дашевского, попрошу…

Так, с горем пополам, добрались до возвращения Бориса Петровича домой. Массируя кончиками пальцев виски, он заунывно начал:

– Я глазам своим не поверил, когда вошел… Боже, какой кошмар! Окликаю ее, а сам…

Черствый следователь прервал его воспоминания на этом драматическом моменте. Оказалось, что он хочет услышать распорядок сегодняшнего утра Бориса Петровича, начиная с того момента, как он свесил ноги с кровати и заканчивая тем, как вышел из квартиры, забыв ключи.

Шаг за шагом проделали этот путь, кое-где запинаясь, останавливаясь, а то и дважды прохаживаясь по одному и тому же месту. На милицейском языке это называлось: «подробненько, по порядочку».

И хотя повторение пройденного материала обычно идет на пользу, в случае со Славиным это произвело обратный эффект. Он стал путаться, сбиваться, забывать очевидные факты, а вспоминать, наоборот, пустяковые, ничего не значащие детали. Например, что напор воды в кране был слабым. Или что не удосужился позавтракать. Или как раздражает его вечная вонь на лестничной площадке.

– …Все, кому не лень, в подъезде мочатся, – бубнил он с таким видом, будто запах доносился и сюда, в квартиру. – Проходу нет от алкашей и хулиганья. А потом после них воняет… Вот вы, как представитель законности, что скажете по этому поводу?

– Аммиак, – пожал плечами Зимин.

– Простите?

– Моча обладает специфическим запахом аммиака. Это еще цветочки. Вам повезло, что не нужно опознавать труп в морге – вот там бы вы нюхнули чего похлеще. Трупы – они мастера пахнуть.

– Но нельзя же так цинично, в самом деле! – обиделся Борис Петрович. – Нужно же хоть немного уважать человеческие чувства! За стеной покойница, а вы…

– Мы отклонились от темы, Борис Петрович, – вежливо напомнил Зимин. – Вы рассказывайте. Я слушаю.

Зимин поймал себя на мысли, что ему хочется подмигнуть собеседнику. Ему был симпатичен этот вздорный интеллигент с седой бородкой, так бездарно удушивший свою жену. Убийство само по себе давно не вызывало у Зимина ни положительных, ни отрицательных эмоций. Убил и убил – значит, на то имелись причины. Славин был симпатичен ему потому, что наградил его не очередным «дохлым висняком», а, напротив, выгодным следствию быстрораскрываемым преступлением. Эффектное убийство, эффектное дело, о котором приятно отрапортовать начальству. Вот почему Зимин воспринимал убийцу как своеобразного коллегу, соавтора.

Уже при беглом осмотре места преступления ему стало ясно, что женщину прикончил кто-то из близких, свой. Замки и решетки оказались неповрежденными, если не считать последствий небольшого взлома, проведенного хозяином квартиры. Что касается захлопнутой двери, то это можно было сделать как изнутри, так и снаружи.

Ни в квартире, ни на трупе не наблюдалось следов, которые говорили бы о сопротивлении жертвы. А вы попробуйте среди бела дня проникнуть в дом крепкой горластой торгашки, заставьте ее раздеться, усадите на стул и свяжите – да так, чтобы соседи не слышали ни возни, ни криков, ни звуков борьбы!

Нужно было очень постараться, чтобы запугать женщину до полного паралича воли. Какие-нибудь жуткие киллеры в вязаных колпаках с прорезями для сверкающих глаз? Ну да, вломились в квартиру, угрожая автоматами, непонятно зачем устроили дурацкий стриптиз, укокошили хозяйку и бросились сгребать ее барахлишко. Абсурд! Только случайные, неопытные налетчики могли проявить такую неразборчивость в выборе вещей: аппаратура, пара побрякушек, носильные вещи. А сумочку, дамскую сумочку, которая лежала на самом виду – в прихожей на тумбочке, – никто из грабителей не удосужился открыть! Это пришлось сделать Зимину, и он был вознагражден за любопытство, разбогатев на целых две тысячи долларов…

Вспомнив об этом, Зимин не расплылся в улыбке, а нахмурился. Не было в сумочке никаких денег и нет, значит это не факт, установленный следствием, а так, миф, о котором можно будет поразмыслить на досуге.

А пока что предстояла работа по раскалыванию орешка, оказавшегося насквозь гнилым. Зимин убедился в этом, когда опера шепотком вызвали его из кухни и похвастались сумкой с «добычей», обнаруженной в кладовке. Подозрительную кассету вставили в зев видеомагнитофона и просмотрели, азартно толкая друг друга локтями и прыская в ладони, словно на экране демонстрировались проказы Бенни Хилла или еще более комичного персонажа, очень похожего на самого Генерального прокурора России, называющего себя просто Юрой.

Киносеанс приятно разгорячил Зимина. Позабавила и гражданка Славина, которая при жизни, оказывается, выкидывала ого-го какие фортеля, и гражданин Славин в первую очередь – он, сексуальный выдумщик и доморощенный киллер, обеспечивший следствие уликами, о которых можно только мечтать.

Энергично поводя руками по штанинам, как бы удостоверяясь в их наличии, Зимин возвратился в кухню и устроился на табурете, с любопытством наблюдая за комичными попытками Славина изобразить убитого горем мужа. По-видимому, он полагал, что для этого необходимо прерывисто вздыхать и придавать бровям трагический излом. Картину довершала ладошка, прижатая к груди, плавно переходящей в живот.

– Болит? – осведомился Зимин сочувственным тоном.

– Немного, – признался Славин и тут же мужественно добавил: – Ничего, потерплю.

– А вы соды, соды. Помогает.

– Сода? От сердца?

– Сердце? – удивился Зимин в свою очередь. – Тогда руку приложите повыше, сюда… Вы же за желудок держитесь, Борис Петрович. Я решил, у вас гастрит.

Не выдержал Славин простенький следовательский эксперимент. Не возмутился, промолчал, лишь обиженно засопел в две ноздри. А тестирование только начиналось. Зимин был классным специалистом, знающим все тонкости игры в кошки-мышки. Его внимание уже включилось в автоматический режим анализа речи и поведения подозреваемого. Артикуляция. Мимика. Жесты. И т. д. и т. п. Азбука, без которой невозможен мало-мальски грамотный допрос.

Напустив на лицо многозначительное выражение, Зимин неспешно извлек из кармана красную резиновую перчатку, прихваченную в гостиной, натянул ее на правую руку, задумчиво пошевелил пальцами.

– Размерчик не ваш, Борис Петрович. Мне и то тесноваты.

Славинский взгляд скользнул прочь, через секунду возвратился к перчатке, потом опять переметнулся.

– Разумеется, – выдавил он из себя. – Это не мои перчатки.

– Вы хотите сказать, что они только сегодня появились в вашей квартире? Раньше вы их не видели, так? Смотрите сюда, внимательно смотрите!

Красные пальцы продолжали шевелиться, напоминая щупальца осьминога, подманивающего загипнотизированную рыбешку. Стараясь сохранять серьезность, Зимин наблюдал за собеседником. Глазки: морг-морг. Губки: дерг-дерг. Сердечко: скок-поскок. Но еще хорохорится, пытается сопротивляться.

– Ну, смотрю! И узнаю! Это наши перчатки!

– Как же так, Борис Петрович? Неувязочка получается. Вы же только что сказали, что это не ваши перчатки. Я уже и запротоколировал.

– Не мои – в смысле не мои, а Ирины, Ирины Дмитриевны! – почти плаксиво выкрикнул Славин. До истерики ему оставалось всего ничего.

Зимин тонко улыбнулся:

– А не находите ли вы странным, что убийца воспользовался не собственными перчатками, а вашими? Откуда он мог знать, что таковые обнаружатся на месте преступления?

Тут Славин растерял остатки самообладания, вскочил с места, зацепив угол стола, заорал, затопал ногами, размахивая руками и брызгая слюной. Не глядя на него, Зимин невозмутимо черкал что-то в своей протокольной анкете. Пропустил мимо ушей и «произвол», и «грязные инсинуации», и даже сакраментальное «я на вас управу найду». Дождался, пока Славин заткнется, вернется на место, и сказал бесцветным будничным тоном: