Андрей Троицкий - Бумер-2: Большая зона

Углядев указатель и жестяной щит на столбе, Жлоб резко вывернул руль, съехал с трассы и погнал "опель" по дороге через лес. В дачном поселке Масловка жил Николай Николаевич Кучушев, знакомый доктор из районной больницы. Пару раз он штопал Жлоба, когда его пописали выкидухой какие-то залетные отморозки. И Кубе тоже как-то помогал. Хороший мужик. Главное, цену не ломит, берет по-божески. И умеет держать язык за зубами.

Кот лежал на чердаке, вдыхая запахи сена, тушеного мяса и гречневой каши, доходившие сюда снизу. Минут двадцать назад, в половине девятого, раздались шаги на крыльце, потом кто-то на всю катушку врубил радиоприемник, послышалась возня на кухне. Это явилась хозяйка и принялась собирать на стол. От этих запахов разыгрался какой-то волчий, звериный аппетит. Кот вытащил из рюкзака пару яиц, ломоть хлеба и пластиковую бутылку с водой. Жаль, что не догадался взять соли. Но и так сойдет.

За слуховым окошком стемнело, непогожий день плавно перетек в ненастный вечер. Кот не рискнул зажигать фонарь, в сумерках издали будет виден даже слабый свет на чердаке. Утолив голод, он снова лег на сено, закрыл глаза и стал слушать, как по железной крыше стучит дождик. Когда стрелки часов подобрались к десяти вечера, Кот подумал, что Чугур не явится ни сегодня, ни завтра. Но в вот сенях затопали сапоги, послышался мужской голос. Слов было не разобрать, но теперь стало ясно главное: Кум все же вернулся...

Чугур зашел в сени, скинул дождевик и китель. В спальне он переоделся в спортивный костюм, наскоро поужинал и стал собирать дорожную сумку.

– Ты чего так поздно? – равнодушно спросила его Бударина.

– Поздно? Это еще рано, – отозвался Чугур, укладывая полотенце и бритвенные принадлежности. – Все разъехались. На юга задницы греть. А те, кто остался, тупее сибирского валенка. На хозяйстве вместо себя оставить некого. Дела в Москве займут дней пять, не меньше. Значит, неделю меня не будет.

– А как же деньги? Ты ведь говорил, надо в банке заказывать? Заранее?

– Я сегодня пять раз звонил в эту фирму по продаже недвижимости. Все уточнял... Короче, чемодан с налом туда тащить не надо. Можно в Москве с книжки снять. А еще лучше оформить перевод со счета на счет. Как только деньги переведут, можешь сходить к своим подругам попрощаться. И деньги, что в долг давала, не забудь потребовать. А иначе это сделаю сам.

Кум перенес дорожную сумку из спальни в горницу. В Москве он остановится у одного старого приятеля Антона Васильевича Кленова, с которым вместе служили еще на севере. Теперь Антон перебрался в Москву, нашел теплое место в охранной структуре одной крупной строительной фирмы. И в хрен не дует. Знай себе купоны стрижет, шастает по бабам и квасит. Вот челюсть-то у Кленова отвалится, когда он узнает, по какому делу приехал в столицу бывший сослуживец. Чугур усмехнулся, присел к столу, вспоминая, все ли вещи собрал.

– Ты не маячь перед глазами, – сказал он Ирине. – Ложись и спи. Я себе в тут в комнате постелю.

Когда сумка была собрана, Кум присел за круглый стол в гостиной и засмотрелся в темное окно. За хлопотами тревоги последних дней отошли на задний план, вроде как забылись. А на ночь глядя, как всегда, снова всплыли в памяти. Скорей бы уж закончилась вся эта тягомотина с оформлением дома на Кипре, с отставкой. И на дом Будариной надо найти покупателя. Дел впереди – целый воз и маленькая тележка. Но свет в конце тоннеля уже виден. Кум успокоил себя мыслью, что на новом месте, у теплого моря оживет душой, стряхнет пыль неприятных воспоминаний и тревог. Но тут же поправил себя: до Кипра еще добраться надо, дожить до этого светлого дня.

Попугай Борхес, замерев на жердочке, угрюмо молчал, словно собирался сказать какую-нибудь новую гадость или выругаться, но не мог вспомнить крепкое словцо. Кум накрыл его черной шалью, чтобы этот оратор не вякал хотя бы ночью. Потом вышел в сени, проверил, не забыл ли задвинуть засов, когда заходил в дом. Он вернулся в комнату, разделся до трусов и майки. Перед тем как лечь, вытащил из кобуры пистолет, сунул его под подушку – для душевного спокойствия. Вытянувшись на диване, взял в руки книгу рассказов о Ленине и раскрыл томик наугад, на первой попавшейся страничке. Но скоро выключил свет.

Чугур долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок, не ко времени вспоминая все дела, что успел переделать за долгий день. Набралось порядочно... Полежав на спине четверть часа, он решил, что переутомился, поэтому и сон не идет. Невольно его мысли перекинулись на завтрашний хлопотный день. В Москву поездом он доберется уже после обеда. И, чтобы не терять день, сразу двинет в агентство, там его уже будет ждать некто Жаров, старший менеджер по продажам недвижимости за границей. Конечно, доверять этим фирмачам нельзя. Сидит у них в конторе сволочь на сволочи и жулик на жулике. Тюрьма по ним плачет. Только и думают, как простого человека объегорить, деньги халявные загрести. А этот Жаров, видно, там основной, козырную масть держит.

Эх, промурыжить бы его недельку на зоне, да еще в кандей засунуть на несколько деньков. И подсадить к нему какого-нибудь голубца, самого грязного, больного сифилисом. И строго наказать этому голубцу, чтобы он и Жарова того, опустил. Тогда бы этот хренов менеджер по-другому запел, зараз цену на дом сбросил, а то и вовсе обнулил.

Мобильник зазвонил в тот момент, когда, вцепившись мертвой хваткой в руль, Жлоб на темной узкой дороге разогнал тачку до девяноста километров. Пришлось сбавить газ. Услышав голос Постникова, Жлоб поморщился. Как некстати этот разговор именно сейчас.

– Ну, где вы пропали? – выпалил Постный. – Какого хрена не звоните? Я жду как опущенный, а ты язык проглотил.

– Вот как раз хотел, – виновато буркнул Жлоб.

Но Постников не стал слушать:

– Или вы стали настолько крутыми, что и докладываться не надо?

– Да, Павел Митрофанович, – невпопад ответил Жлоб, он не успевал следить за темной дорогой.

– Что да? Крутыми, мать вашу, заделались?

– То есть, нет, Павел Митрофанович.

– Что ты заладил: Пал Митрофаныч, Пал Митрофаныч? Говори, как дела?

– Все плохо. Куба обгорел. Сильно очень. Когда вспыхнул огонь, он оказался рядом... Сейчас его к доктору везу. К Кучушеву на дачу.

– Я не о здоровье Кубы спариваю, – заорал Постный. – Я спросил: как наши дела? Ты что, тупее материной задницы? Уже русских слов не понимаешь?

– Забегаловка сгорела. Дотла. Все тип-топ.

– Ну, с этого и надо было начинать, – Постников сбавил на полтона: – Отвезешь Кубу к коновалу, а потом обязательно мне звякни. В любое время, хоть ночью, хоть утром. Только в больницу не суйтесь. Понял меня? В больницу ни ногой.

– Все понял, – отозвался Жлоб.

Кроткие гудки. Жлоб бросил трубку на пассажирское сиденье и прибавил скорость. Дорога сделалась чуть шире, в просветах между деревьями открылось небо. Еще два поворота, и они на месте.

– Шестьсот долларов, – громко и внятно сказал с заднего сиденья Куба. – Слышь? Шестьсот...

– Чего шестьсот? – проорал в ответ Жлоб.

Он чувствовал, что в груди бешено бьется сердце, руки сделались слабыми и вялыми, а на глаза наворачиваются слезы.

– Баксов наварили... Шестьсот баксов... За мою жизнь...

Куба зашелся каким-то диким нечеловеческим смехом, похожим на рыдание. От этого смеха мурашки по коже побежали. А потом он затих и, сколько ни звал друга Жлоб, тот не отзывался. "Опель" съехал на обочину, Жлоб вывалился из салона, распахнул заднюю дверь. Куба лежал на боку между сиденьями и, казалось, не дышал.

Жлоб, с детства боявшийся покойников, почувствовал дрожь в коленях. Он метнулся к багажнику, открыл крышку и долго шарил внутри, пока не нашел китайский фонарик с длинной рукояткой. Пересилив страх, Жлоб с ногами забрался на заднее сиденье, посветил в черное лицо друга, потормошил его за плечо. Никакой реакции, только голова мотнулась из стороны в сторону, как у трупа.

На коже столько сажи и копоти, будто Куба из печной трубы вылез. От рубахи и штанов остались обгоревшие лохмотья, и они еще дымились. Опаленные огнем волосы превратились в нарост на голове, будто череп покрылся темной коростой. Кожа на щеках и губы потрескались, в этих трещинах выступила желтоватая сукровица. Почувствовав тошноту, Жлоб вытащил из-под сиденья последние две бутылки пива, открыл пробки зубами. И полил пивом Кубу. Потер рукой его лицо и грудь ладонью и снова полил пивом из второй бутылки. Толку чуть, только копоть размазал.

– Чего? – Куба широко открыл глаза, и стало еще страшнее.

Глазные яблоки у него, казалось, тоже закоптились, сделались какими-то серыми.

– Ничего, братан, – сказал Жлоб и не услышал своего голоса. – Как ты?

– Деньги забрать хочешь?

– Ты лежи, – прошептал Жлоб. Слава богу, друг жив, только поджарился как картошка на костре. От нестерпимой боли у него с головой полный разлад. – Лежи. Мы к доктору едем. На месте будем уже минут через десять. Потерпеть надо.