Владислав Куликов - Братство обреченных

Естественно, никто бы не разрешил пьянку (ну и что, что повод, как говорится, святой) в подразделении. Узнай об этом в управлении — головы бы оторвали. В переносном, конечно, смысле. Но и запретить офицерам помянуть товарища как-то не по-людски. Шеф это прекрасно понимал и потому просто закрыл глаза на происходящее.

— Гена, зайди ко мне, — бросил начальник Куравлеву.

— Есть. — Отчего-то у Геннадия стало тревожно на душе. Что это понадобилось шефу? Вряд ли сейчас могло быть какое-то поручение: он бы тогда позвал несколько бригадиров.

Куравлев шел вслед за начальником. Но перед его кабинетом остановился и постучал в дверь, остававшуюся приоткрытой.

— Разрешите? — спросил Геннадий. Таков был этикет: все-таки они люди служивые.

— Заходи, — ответил шеф, который и до своего кресла дойти не успел.

Они сели практически одновременно.

— Я понимаю, что сейчас не самый лучший момент для подобного разговора, — произнес начальник, закуривая сигарету.

Куравлев от этих слов напрягся.

— Но я хочу предложить тебе должность установщика… — договорил шеф.

У Куравлева словно камень с души свалился…

«А с чего ты взял, что ругать будут? — мысленно попенял он себе. — Эх ты, трусишка!»

— Это очень ответственный участок. Подумай. Взвесь свои силы. Справишься? — Взгляд шефа был совершенно отрешен.

— Приложу все силы! — бойко ответил Куравлев, мысленно прикидывая: «Это майорская должность. Насколько же повысится оклад?»

— Хорошо. Пиши рапорт.

Шеф нервно затушил сигарету, хотя сделал всего две-три затяжки, Он был единственным, кто мог курить в помещении конспиративной квартиры. Для остальных существовала курилка.

Куравлев, само собой, не знал, что поначалу шеф хотел предложить эту должность Шилкину. Но жизнь (точнее — смерть) внесла коррективы. На Куравлева выбор пал, в общем-то, случайно. Просто в день убийства он подвернулся под руку заму, который как раз думал, что неплохо бы установить девушек, сидевших во дворе. Геннадий отлично справился с задачей. Это было замечено.

Установщик — сотрудник, который по небольшим вводным данным (часто — просто по имени) должен узнать про человека как можно больше. Адрес, привычки, круг общения. Где работает, с кем спит. То есть всю подноготную.

Новая работа поначалу увлекла Куравлева. После скучной наружки, когда порой приходилось часами сидеть на месте, уставившись в одну точку, установка казалась настоящим живым делом. Ежемесячно Куравлеву спускали из управления по двадцать — тридцать заданий. На каждое — месяц сроку. А если стоял гриф «срочно», то на все про все десять дней. И крутись как хочешь. Хорошо, если в задании стоял домашний адрес. Бывало же — просто фамилия. Ну еще — год рождения. Поди догадайся, какой из десятка проживающих в Оренбурге Зайцевых (или, скажем, Медведевых) нужен всемогущему управлению.

При этом Куравлев не имел права заявиться к соседям «клиента» и махнуть корочкой. Мол, так и так, выкладывайте, что знаете. Ведь он по-прежнему оставался в негласном составе. Ни одна живая душа на свете не должна была догадаться, что это именно ФСБ интересуется неким Зайцевым или Медведевым. Для чего Куравлев наводил справки о человеке, он тоже не знал: не положено. Мог лишь догадываться. Проще всего было работать с теми, кто оформлялся на работу в контору. Таких Геннадий определял сразу. На них присылали полные данные, потому найти человека не составляло труда. Собрать же нужную информацию было уже делом техники.

Когда Куравлев сидел в своем кабинете и перелистывал составленные им дела, на него накатывало приятное чувство сопричастности чему-то великому. Внешне он — маленький и незаметный человек. Живет, как и все: дом, семья. По утрам уходит на работу. Вечером возвращается. Толкается, как и все, в общественном транспорте. Но на самом деле он входит в касту избранных. Потому ощущает превосходство над унылой толпой, бредущей по улицам. Он не просто допущен к государственной тайне. Он сам — государственная тайна.

Бесстрастный созерцатель мира, глаз власти — вот кем работал Куравлев. Через его руки проходили сотни ничего не подозревавших о том людей.

«Вот, к примеру, гражданин Ахламонов страстно любит бильярд. — Геннадий улыбнулся, перечитывая собранное им досье. — Все бы ничего, да только гражданин Ахламонов не умеет играть в бильярд. Вот и в минувший вторник проиграл двести баксов. А жене сказал, что его ограбили. Ай-яй-яй, гражданин Ахламонов: нехорошо врать. Или возьмем Пустобрехова Мефодия Кузьмича. Он повесил на работе фотографию тещи и метает в нее дротики для дартса. За что же вы ее так не любите, а, Мефодий Кузьмич? Знаю за что. Вот на следующей странице у меня записано… О-о… Прямо скажем — за дело не любите. Листаем дальше. Кто следующий? Так-с: Костик Шалопаев. Подал документы в пограничное училище. Это не в задании было написано, это ваша мама сантехнику проболталась. А сантехник работал на меня. Но это не важно. Хороший ты парень, Костик. Но как же быть с твоими дружками? В грязное дело они тебя втянули: колеса с машин по ночам снимаете. Думаешь, в пограничных войсках нужны такие?»

Вскоре Куравлев понял: если бегать каждый раз самому, то можно копыта отбросить. Поэтому он стал вербовать агентов. В их числе были электрики, водопроводчики, даже один пожарный инспектор.

Через некоторое время на Куравлева работала одна из лучших агентурных сетей в управлении. Ему пришлось даже назначить резидента, державшего на связи восемь агентов. При этом и сам Куравлев направлял работу доброго десятка секретных помощников.

Дело спорилось. Убийство Шилкина понемногу начало забываться. От следствия — никаких известий. Начальники получили положенные нагоняи, но усидели на местах. Последние взыскания, наложенные после той трагедии, сняли на День чекиста. А Куравлеву на общем собрании отделения в честь праздника вручили медаль «За безупречную службу».

Через пару дней в подразделении снова случилось ЧП. Многострадальный Михалыч, уголовное дело которого вроде бы спускали на тормозах, вновь заступил на службу. Его друзья опять взяли машину. Сначала Тюничев с напарником просто охотились (так они сами называли частный извоз). Но ближе к ночи их тормознули две веселые девицы. Попросили подвезти. Но разговорились, познакомились. У девушек тут же поменялись планы. Да и Тюничев с другом решили, что за этот вечер уже заработали больше, чем достаточно. Потому взяли пива и стали просто кататься по городу.

Во втором часу ночи их машину остановил милицейский патруль.

— Отвали, командир. — Тюничев показал подошедшему инспектору спецталон.

Девицы, сидевшие в машине, чему-то громко засмеялись. Инспектор заглянул в салон. Там — дым коромыслом. От водителя разило за версту.

— Пройдемте со мной, — строго сказал милиционер Тюничеву, который сидел за рулем. Ведь видно же, что оперативным заданием тут и не пахло…

— Да пошел ты, козел. — Тюничев резко захлопнул дверь и ударил по газам.

Милиционеры бросились в погоню, запросив по рации подмогу. Но и чекисты не зря работали в наружке. Петляя в знакомых переулках, они несколько раз отрывались от преследователей. На одном из поворотов высадили девочек и помчались на конспиративную квартиру. Но по городу уже был объявлен план «Перехват». Патрули прочесывали Оренбург по секторам и то и дело садились на хвост чекистам.

В районе родной базы Тюничев вновь оторвался от погони и подъехал к воротам особняка.

— Михалыч, твою мать, открывай быстрей! — яростно крикнул он, ударив руками об руль.

Но дежурный замешкался. В это время на соседний перекресток выехал патруль. Беглецов заметили и блокировали прямо на въезде во двор конспиративной квартиры.

— Мужики, какие проблемы? Мы из ФСБ. — Тюничев буквально наехал на подошедших милиционеров. — Ты чего хочешь, лейтенант? Если мы что-то делали, значит так надо! Понял меня, лейтенант?! Тьфу, козлы!

Милиционеры, однако, долго еще разбирались и выясняли: что да как, кто такие? Потом дежурный по УВД позвонил дежурному по УФСБ, мол, ваши сотрудники безобразничают. А тот тут же набрал домашний номер начальника оперативно-поискового отделения.

Шеф мигом примчался на конспиративную квартиру. От ярости он сжимал кулаки так, что казалось — вот-вот набросится на подчиненных. В голосе звучали громовые раскаты.

— Мать вашу, так-растак, через пень-колоду, что же вы такие козлы?

Сотрудники стояли перед ним, понурив головы.

— Мне надоело с тобой возиться, — обратился шеф к Михалычу. — Один раз тебя спас, второй раз. Ты ничего не понимаешь, да? У тебя голова работает? А? Что молчишь? Передавай дежурство: я снимаю тебя.

— Василий Петрович… — умоляющим тоном начал Михалыч, но шеф оборвал его.