Татьяна Ермакова - Двойное золотое дно

— Итак, вернемся к нашим баранам, — ловко забросив окурок в урну, снова заговорил Илья. — Тему вы выбрали извечную. Но тем не менее вы заблуждаетесь. Подобные вопросы интересны не только женщинам, но и мужчинам... Правда, в несколько ином ракурсе.

Поняв, что я его не понимаю, Ельчанинов продолжил свою мысль:

— Я постараюсь пояснить свои слова, привести конкретный пример. Буду говорить о себе... Женился я по великой любви. Первой настоящей любви. Тогда мне казалось, что мое сердце когда-нибудь не выдержит и остановится от счастья. Я с ума сходил от одной мысли, что могу назвать эту девушку своей женой. И все бы было хорошо, но свадьба была явно не ко времени. Как ни любил я молодую жену, от армии отлынивать не собирался. В нашей семье очень сильны традиции, и воинский долг — одна из них. Через три месяца после свадьбы меня забрили в солдаты. Теперь, задним умом, я понимаю, что не нужно было жениться и оставлять ее на два года одну, но тогда казалось... что решение правильное. Как всякий нормальный влюбленный мужчина, я был страшно эгоистичен и боялся, что какой-нибудь ловелас уведет ее у меня. Ладно, это лирическое отступление... Короче, меня забрали в армию и мне очень повезло. Попал я в Афган...

Я вскинула голову и с изумлением посмотрела на Ельчанинова. В первый момент мне показалось, что я ослышалась. Я отчетливо помню, как забирали наших ребят в Афганистан: помню цинковые гробы, помню покалеченных, израненных молодых парней, вернувшихся из этого ада...

Со словом «повезло» служба в Афганистане в моем сознании никак не ассоциировалась!

— Ксения, не нужно так реагировать. Мне именно повезло. Мальчиком я был спортивным, выносливым, ничего не боялся... Смерти для меня и вовсе не существовало,.. Конечно, там я понял, что не бессмертен. Но... нигде, кроме как на войне, нельзя приобрести, найти таких верных друзей! Там сразу понятно, кто есть кто, кто ты сам... Боевое братство — это не пустые слова... Служил в разведке... Минуточку... сейчас я объясню, расскажу... Мы ходили на задание на территорию противника. Впрочем, это определение достаточно условно. Там везде чужая территория... Нам разрешали отращивать бороды, усы... Кроссовки вместо кирзачей там нормальное явление... Вот... Мы возвращались из рейда. Конечно, потные, грязные, уставшие, как черти. На головах — банданы, на носах — темные очки... Все было хорошо — мы вернулись все... Такое, к сожалению, бывало не всегда... На КПП нас предупредили, что прибыла очередная высокая комиссия из Союза. Дело достаточно обычное. Чуть приоделись-отряхнулись (на головы надели панамки, очки рассовали по карманам) и строевым шагом вошли в расположение части. Наш старлей отдал честь товарищу генералу и отрапортовал. Мы, как положено, ели начальство глазами... И тут московский гость сначала позеленел, а потом побагровел. — «Эт-то что такое?!!», —заорал он, — а сам пальцем на наши ноги тычет. «Почему не соблюдается форма одежды?!!» Поначалу мы даже не поняли, чего это он взъелся, а уж когда дошло... Пусть бы сам попробовал в тяжеленных сапогах по горам полазить!.. Наш старлей повернулся к нам и невозмутимо сказал: «Пошли, ребята!»

— Да-а, ваш старлей — хороший человек, но капитаном вряд ли станет, — вздохнула я.

Илья прервал свой рассказ и посмотрел на меня.

— Вы очень проницательная...

— Нет, — покачала я головой. — Просто понимаю — жизнь несправедлива. Часто действительно хороший человек не может продвинуться. Или не хочет, чтобы не уронить то, что называется честью...

— Да, он никогда бы не дослужился до капитана... Он хотел вернуть матерям мальчишек, которых ему доверили, а не угождать высокому начальству. Этот старлей — пример настоящего российского офицера...

— Он погиб. — Я не спрашивала, я утверждала. Мой голос дрожал.

— Да, — коротко кивнул Илья и взял меня за руку. — Спасибо. Вы все понимаете.

Его проникновенный тон заставил меня смутиться, и, сама того не желая, я жалобно пролепетала:

— Но вас тоже ведь могли убить. — Отчего-то эта мысль ужаснула меня.

— Ну, не убили же! — весело хмыкнул Ельчанинов. — Я жив.

— А она? — Ему не нужно было объяснять, о ком я спрашиваю.

— Она меня ждала... Не очень верно, как потом выяснилось, но ждала. — Илья прикурил новую сигарету. — Я вернулся, и все было не так уж плохо. Но доброжелатели... этого... везде хватает... доложили мне, с кем встречалась жена, пока я был в армии. Стиснув зубы, помучился-помучился и простил. Вот только она... она не смогла со мной жить... Нет-нет, я ее не осуждаю... Понимаете, мы все возвращались оттуда какие-то сдвинутые; У меня был знакомый, улыбчивый приятный парень, но когда на него накатывало... Мы вчетвером висели на нем... Да я и сам просыпался по ночам с криком «Ложись!»... все время снилась... — он не договорил.

Но мне этого было уже не нужно. Я все поняла...

— Не надо. — Моя тихая просьба оторвала его от воспоминаний, и мужчина виновато улыбнулся.

— Как же иначе мы сможем помочь вашей подруге, если я ничего не расскажу?.. Понимаете, эта война искалечила не только солдат. Она исковеркала жизни наших жен, невест, матерей... всех близких. Врачи, уже тогда знавшие о «вьетнамском синдроме», обнаружили позже и афганский... Однако ни одно светило психиатрии не додумалось до того, что необходимо приводить в чувство нас и наших родных... Я совершенно серьезно считал, что это мы нормальные, а весь остальной мир — нет!... Когда жена ушла, и я понял, что навсегда, я тоже ушел... — Илья горько улыбнулся. — В загул ушел. Водка в немереных количествах, девочки и все в таком духе. Только однажды моя мягкая и добрая мама, поутру, после очередного безобразия, посмотрела на меня так, что я почувствовал: лучше уж было остаться в Афгане... Потом она надавала мне пощечин... Ни разу в жизни она даже не шлепнула меня... Было не больно, но унизительно...

— Стыдно, — закончила я за него.

Ельчанинов умолк, взял мою руку и пристально посмотрел в глаза. Потом, ни слова не говоря, загнул край моей перчатки и поцеловал запястье, а когда я попыталась отнять руку, ненадолго задержал ее в своей.

Что-то мне после этого совершенно разонравилась мизансцена... В душе зрело что-то непонятное, щемящее и пугающее...

Самоанализ и самокопание — одно из моих любимых, но неприятных занятий. Дело, конечно, хорошее, однако...

— Илья Владимирович, скажите то, что говорили раньше.

— Вы о чем? — забеспокоился собеседник.

— Давайте вернемся к машине — замерзла, — тоскливо протянула я.

— Господи, конечно, — выдохнул он с облегчением. — Какой же я дурак!

«Судя по моему опыту, вы все такие!» — хотела я подтвердить его слова, но поняла, что сделать это не в состоянии, как морально, так и технически. Ноги в тонких ботинках окоченели, а зубки дружно лязгали, подтверждая, что на дворе не май месяц. Безумно хотелось в тепло и даже на неизбежность дышать табачным дымом было наплевать.

В хорошем темпе мы вернулись к сверкающей лаком «Мицубиси». Я и не заметила, что наш прогулочный маршрут все время вертелся в районе «Кинга».

Забравшись в машину и опустившись на холодное сиденье, я поняла, что если так пойдет и дальше, я на практике узнаю, что такое пляска святого Витта. Мои челюсти уже не просто лязгали, а выбивали сумасшедшую чечетку...

— К-куда мы едем? — с трудом выговорила я, когда Ельчанинов стал выезжать из подворотни. Из печки в салон текло блаженное тепло, и мои зубки постепенно умерили свой пыл.

— Сейчас вам необходима рюмочка коньяку и чашка горячего чая, — не отрываясь от дороги, проговорил мой персональный «шофер». — Так как я виновник вашего состояния (простите, увлекся), приглашаю в гости.

— Ой, нет, — глянула я на часы (двадцать один десять). — «Уж лучше вы к нам!» — мелькнуло в голове. Соображения мои были достаточно эгоистичны. Уже почти ночь. Где проживает господин Ельчанинов, я понятия не имела. За свою «женскую честь» я не опасалась, но плюхать ночью, возможно, через весь город как-то не улыбалось. К тому же Илья Владимирович, скорее всего, окажется гостеприимным хозяином и предложит остаться переночевать. Вот это совершенно ни к чему. Я, как тот кот, привыкла в любом состоянии ползти до дома и спать на своем диване.

Но разговор нужно закончить именно сегодня, иначе господин Ельчанинов в дальнейшем может прекратить откровенничать.

— Принимается, — не стал возражать Илья. — Командуйте.

— На перекрестке налево, до магазина «Эльф», затем сразу направо и возле аптеки снова направо, — скороговоркой выпалила я. — Но предупреждаю, есть у меня нечего.

— Выходит, вы живете одна. И готовить вам попросту не для кого, а себе — лень.

— Удивительно тонкое замечание, — недовольно буркнула я и спрятала нос в шарф. Что-то Илья Владимирович необычайно прозорлив.

— Да я по себе знаю, — улыбнулся Ельчанинов. — Живу один, питаюсь в ресторанах и полуфабрикатами.