Татьяна Степанова - Сон над бездной

– Как вас зовут, я не расслышала второпях?

– Меня Вадим, а это вот мой напарник Сергей. Чугунов Василий Васильевич, мой шеф…

– Вадим, он звонил мне, я отказалась с ним говорить. Я ни с кем не могу сейчас говорить. Все равно мне никто не поверит.

– Не поверит? Чему не поверит? – спросил Кравченко.

– Тому, во что я сама верю не до конца. В то, что он не умер.

– Кто?

– Петя. – Она резко вскинула руку, словно отсекая все их изумленные возгласы. – Пожалуйста… Я должна ненадолго отлучиться. Пройдите в гостиную. Я скоро вернусь, и мы продолжим. Анджей, проводите их.

– Ты понимаешь что-нибудь? – спросил Мещерский Кравченко, когда шофер провел их и оставил в просторном зале с угловыми диванами, помпезными лампами и темными картинами на стенах в тяжелых золоченых рамах.

– Сейчас я своему Чугуну позвоню. Дамочка-то, кажется, совсем того… на нервной почве. – Кравченко достал телефон. – Накокаинилась с горя, а теперь… Ах ты черт, его спутниковый отключен… Ладно, Пашке-секретарю звякну. – Он кивнул Мещерскому: – Погоди, сейчас получим инструкции.

Мещерский слушал его разговор с секретарем Чугунова вполуха. Он все время прислушивался, ожидая возвращения этой странной рыжеволосой женщины – жены Шагарина.

– Ну что? – спросил он Кравченко, когда тот закончил переговоры.

– Чугун в «Лесных далях», туда кто-то от ЛДПР приехал. Ну, они там отдыхают. То-то он на звонок не отвечает, старая колода. Пашка, его секретарь, насчет дел шагаринских вообще не в курсе. Ну, это мне шеф лично поручал, так что…

– Что делать-то будем, Вадик?

– Если мы через час не отправимся отсюда на аэродром в Мельник, то в три часа ночи мы не пересечем украинскую границу, – Кравченко хмыкнул. – До чего ж я ненавижу эту нашу неорганизованность, Серега!

– И ты еще шутишь? – Мещерский покачал головой. – А что она, по-твоему, имела в виду, когда сказала, что он не умер?

– Я имела в виду именно это, молодые люди!

Они вскочили с дивана – Елена Андреевна стояла в дверях гостиной.

– Вам снятся сны? – тихо спросила она.

– Иногда конечно, – ответил Кравченко.

– Мне каждую ночь снится один и тот же сон. Ужасный. – Она медленно подошла и опустилась на диван. Пашмина ее соскользнула с плеч. – Он стоит у моей кровати, протягивает ко мне руки. Я вижу следы от инъекций, они кололи его там, на улице… Делали массаж сердца… Он пытается коснуться меня и не может. Господи, какое у него лицо… Он просит, он умоляет меня, чтобы его не закапывали, не засыпали землей. Я просыпаюсь от его крика и сама кричу. Каждую ночь.

– Елена Андреевна, но это же только сон, кошмар, – осторожно сказал Мещерский. – Нельзя же воспринимать его буквально.

– Нельзя? Вы приехали помочь мне похоронить его там, на Украине?

– Ну да, вашего мужа необходимо похоронить. Мертвые должны быть преданы земле.

– Вы считаете, что ко мне по ночам приходит мертвец?

– Ничего мы не считаем, Елена Андреевна, – твердо сказал Кравченко. – Я начальник личной охраны Василия Васильевича. И приехал сюда по делам охраны и помощи вам. А такие разговоры вам следует вести с…

– Психиатром? – Елена Андреевна закрыла глаза. – Вы вошли, заговорили, я подумала – вот наши ребята приехали, соотечественники, русские. Слава богу. Наконец-то. А то все эти здесь… Я реанимацию вызвала. Так они скандал затеяли, вместо того чтобы попытаться оказать помощь. А когда я возмутилась, пригрозили вызвать полицию. А повар-немец вообще удрал. И двое охранников-чехов вчера тоже попросили расчет. Тоже считают, что я сошла с ума.

– Для чего вы вызвали сюда реанимацию? – спросил Кравченко. – Кому?

– Ему, – Елена Андреевна произнесла это так, что у Мещерского по спине снова поползли мурашки.

– Так он, ваш муж, что же… не в морге, а здесь, в этом доме?

– Да, я забрала его. Они хотели везти его в морг. Я запретила.

– Но ведь неделя уже прошла! – не выдержал Кравченко.

– Хотите его увидеть?

– Тело вашего умершего мужа?!

– Он здесь, в подвале. Я бы перенесла его сюда, но боюсь, что Илья испугается. Он и так уже на пределе. А я… я не сплю уже вторую ночь. Я боюсь спать. Я никак не могу понять, как же все это случилось. Он был здоров, чувствовал себя нормально… Нет, вру, у него горло немного прихватило, врач сказал – легкая ангина. Мы ехали с ним в машине. Хотели вместе провести вечер. Потом ему позвонили из Москвы, самый обычный деловой звонок, и вдруг… Я даже сначала не поняла, думала, это обморок… А они сказали, что, когда приехали врачи, он уже был мертв. Так почему же я так ясно вижу его во сне живого? Почему он приходит ко мне ночью и просит не хоронить его?!

– Вашему мужу делали вскрытие? – спросил Кравченко. – Там, в пражской больнице?

– Нет, я не позволила.

– Но по таким делам вскрытие, насколько я знаю местные законы, обязательно.

– Я заплатила деньги и забрала тело, – ее голос снова зазвенел истерикой. – У вас еще есть ко мне вопросы, молодые люди?

– Пойдемте в подвал, – Кравченко встал. – Сережа, ты останься, пожалуйста, здесь.

– Нет, я с тобой, – ответил Мещерский. Раз уж пошли такие дела и здесь, на этой шагаринской вилле, сумасшедшие, куда же они друг без друга?

Следом за Еленой Андреевной они прошли через холл. Снова появился шофер Анджей. Двери под лестницей вели в коридор, уходящий в недра дома. Звук шагов глушили мягкие ковровые дорожки. Где-то в глубине дома послышался бой старинных часов – двенадцать ударов, полночь. Мещерский ожидал, что они будут спускаться куда-то вниз, но они, напротив, поднялись по небольшой лестнице и очутились на открытой террасе позади дома. Повеяло легким ночным ветром. Мещерский коснулся перил террасы. Только это прикосновение сейчас и было реальностью. С веранды открывался вид на склоны холма. В синем ночном небе, как летучий корабль, плыла по канатной дороге кабинка фуникулера. Вот она заслонила собой луну. Мещерский вгляделся в даль – на фоне темного неба смутно вырисовывались контуры Пражского града, похожего на скопление черных айсбергов. Или на призрачный замок. Замок… Внезапно Мещерский остановился, точно споткнулся обо что-то. Сердце сжало предчувствие беды, близкой и грозной опасности. Он был не в состоянии отчетливо объяснить себе это ощущение, просто знал, что наилучшим выходом сейчас будет выйти вместе с Кравченко из этого дома, сесть в такси, вернуться в отель, позвонить оттуда в Москву Кате, а потом немедленно ехать в аэропорт на ближайший аэрофлотовский рейс.

«Что ты, в самом деле? – одернул он себя. – Мало ли… И потом, кто сказал, что такое возможно? Просто, может быть, дело в другом и все это – странные безумные слова его жены – только часть инсценировки. Да, инсценировки, ведь этого Шагарина хотели выдать, а он таким вот образом решил перехитрить всех, инсценировал собственную смерть и… поэтому ни о каких похоронах и речи быть не может. Ну конечно же!»

Это была еще одна версия событий. Мещерский позабыл, что за последние два с половиной часа таких взаимоисключающих версий у него появилось уже три.

Шофер Анджей открыл дверь в конце террасы. Она не запиралась ни на замок, ни на ключ. Тяжелая дубовая скрипучая дверь. Вообще в этом доме, выстроенном еще при Габсбургах, было слишком много мореного дуба, картин и второсортных охотничьих гравюр.

Ярко освещенная лестница привела их в подвальное помещение. Они прошли через прачечную и винный погреб с пустыми стеллажами. За стеллажами было еще одно помещение. Елена Андреевна и Вадим вошли туда первыми.

– Пожалуйста, – Анджей вежливо пропустил перед собой Мещерского. Тот заметил, как бледен шофер и как он хочет всем своим видом показать – ничего такого особенного не происходит. Подумаешь, мы в подвале, но мы все равно в Европе. А в Европе ничего такого быть просто не может!

Посреди небольшой комнаты с низким бетонным потолком стояла медицинская каталка. На ней лежало тело, закрытое белой простыней. Рядом стоял медицинский стол из нержавеющей стали на колесиках. Обычно в клиниках на таких столах полно инструментов, пробирок, лекарств. Но этот стол был пронзительно гол, свет лампы отражался на его никелированной поверхности.

Мещерский глянул на Кравченко. В подвале работал мощный кондиционер, было прохладно. И никакого запаха тления. Кравченко под взглядом Елены Андреевны подошел к каталке. Постоял в нерешительности. Потом откинул простыню. Они увидели лицо на подушке – с заострившимися чертами, в обрамлении всклокоченных волос. Мещерский в первое мгновение не узнал в покойнике Петра Шагарина. Человек, прежде так часто мелькавший по телевизору, был этаким живчиком, смутно похожим на гоголевского Чичикова. Что-то и привлекало к нему, и одновременно отталкивало. А здесь… здесь на каталке лежал кто-то совсем другой – скорбный, застывший, равнодушный и к этому ослепляющему электрическому свету, и к любопытным взглядам. Мещерский почувствовал дурноту – он искал на этом мертвом лице следы разложения, распада, все эти ужасные трупные пятна, но не находил.