Артуро Перес-Реверте - Королева Юга

– Это ложь! – возмущенно воскликнул он. – Ты же была здесь, со мной. Я спас тебе жизнь… Я помог тебе убежать.

– Я говорю не о том времени. А о том, когда вы пожалели об этом.

– В нашем мире, – возразил он, чуть помолчав, – дела очень сложны. – И воззрился на нее, пытаясь оценить эффект своих слов, как врач, наблюдающий за пациентом, принявшим успокоительное. – В любом случае, – прибавил он наконец, – я бы понял, если бы ты хотела свести счеты со мной. Но связываться с гринго и с этими трусами, которые хотят вышвырнуть меня из правительства…

– Вы не знаете, с кем я связалась.

Она произнесла это мрачно и так твердо, что он задумался, сидя с сигарой во рту, прищурив глаза от дыма. По комнате бегали красные и синие огни.

– Скажи мне одну вещь. В ту ночь, когда мы виделись, ты ведь читала книжку, правда?.. Ты знала про Блондина Давилу… И все-таки я не догадался. Ты обманула меня.

– Мне повезло.

– А зачем было раскапывать все эти старые истории?

– Потому, что до недавних пор я не знала, что это вы попросили Бэтмена Гуэмеса оказать вам услугу. И потому, что Блондин был моим мужчиной.

– Он был негодяем из ДЭА.

– Пусть негодяем, пусть из ДЭА, но он был моим мужчиной.

Она расслышала, как, поднимаясь, он приглушенно выругался – крепко, по-крестьянски. Его крупное тело, казалось, заполнило собой маленькое помещение часовни.

– Послушай. – Он смотрел на изображение Мальверде, словно призывая святого покровителя наркомафиози в свидетели. – Я всегда вел себя хорошо. Я был вашим крестным отцом – и его, и твоим. Я любил Блондина и любил тебя. Он предал меня, но, несмотря на это, я спас твою симпатичную шкурку… То, другое, случилось гораздо позже, когда наши с тобой жизни пошли разными дорогами… Теперь минуло время, я вышел из всего этого. Я старый, у меня даже есть внуки. Мне нравится заниматься политикой, и сенат позволит мне сделать еще многое. В том числе в пользу Синалоа… Что ты выиграешь, если подсечешь меня? Поможешь этим гринго, которые потребляют половину наркотиков в мире и при этом норовят решать по-своему, когда такие люди, как я, хороши, а когда плохи? Тем, кто во Вьетнаме поставлял наркоту партизанам-антикоммунистам, а потом явились к нам, мексиканцам, клянчить ее, чтобы оплачивать оружие никарагуанских контрас?.. Послушай, Тересита. Те, кто сейчас использует тебя, помогли мне заработать кучу долларов на «Нортенья де Авиасьон», а потом еще и отмыть их в Панаме… Скажи мне, что тебе предлагают эти мерзавцы… неприкосновенность?.. Деньги?

– Дело ни в том, ни в другом. Это гораздо сложнее. И труднее объяснить.

Эпифанио Варгас снова уставился на нее. Он стоял рядом с алтарем, и тени от огоньков свечей, падая на лицо, делали его гораздо старше.

– Хочешь, я расскажу тебе, – настойчиво произнес он, – у кого на меня зуб в Соединенных Штатах?.. Кто в ДЭА больше всех усердствует?.. Один федеральный прокурор из Хьюстона, по фамилии Клейтон, очень тесно связанный с Демократической партией… А знаешь, кем он был до того, как его назначили прокурором?.. Адвокатом, который защищал мексиканских и американских наркоторговцев, и близким другом Ортиса Кальдерона, начальника службы воздушного перехвата мексиканской Федеральной судебной полиции. Теперь Ортис живет в Соединенных Штатах как защищаемый свидетель, но он успел прибрать к рукам миллионы долларов… А на этой, на нашей стороне под меня копают те же самые, кто в свое время делал дела с гринго и со мной: адвокаты, судьи, политики, которые теперь хотят отмазаться, подставить меня козлом отпущения… Это им ты хочешь помочь, ставя мне подножку?

Тереса не ответила. Он долго смотрел на нее, потом беспомощно качнул головой:

– Я устал, Тересита. За свою жизнь я много работал и много боролся.

Это была правда, и она знала, что это правда. Крестьянин из Сантьяго-де-лос-Кабальерос в свое время ходил в грубых кожаных сандалиях и выращивал фасоль. Ничего не давалось ему даром.

– Я тоже устала.

Он по-прежнему пристально вглядывался в нее, стараясь найти хоть какую-нибудь щелку, сквозь которую можно было бы рассмотреть, что у нее на уме.

– Значит, это никак нельзя уладить, – заключил он, помолчав.

– Сдается мне, что нет.

Вспыхнувший огонек сигары осветил лицо дона Эпифанио.

– Я пришел, чтобы повидаться с тобой, – снова заговорил он, теперь уже другим тоном, – и объяснить тебе все, что потребуется… Может, я должен был это сделать, а может, и нет. Но я пришел, как пришел двенадцать лет назад, когда был тебе нужен.

– Я это знаю и благодарна вам. Вы никогда не причиняли мне зла, кроме того, которое считали необходимым… Но у каждого свой путь.

Воцарилось долгое молчание По крыше все так же барабанил дождь. Святой Мальверде невозмутимо смотрел своими нарисованными глазами в пустоту.

– Все это – то, что там, снаружи, – не гарантирует ровным счетом ничего, – сказал наконец Варгас. – И тебе это известно. За четырнадцать или шестнадцать часов много чего может случиться…

– Мне наплевать, – ответила Тереса. – Сейчас ваш черед отбивать удар.

Дон Эпифанио кивнул, повторив:

– Отбивать удар, – как будто этими словами она точно определила положение вещей. Потом воздел обе руки и уронил их вдоль тела жестом отчаяния. – Надо было убить тебя в ту ночь, – посетовал он. – Прямо здесь. – Он сказал это ровным голосом, очень вежливо: просто сообщил. Тереса смотрела на него со скамейки, не шевелясь.

– Да, надо было, – спокойно произнесла она. – Но вы этого не сделали, и теперь я заставляю вас за это расплачиваться. Может, вы правы насчет того, что счет чересчур велик. На самом деле он относится и к Блондину, и к Коту Фьерросу, и к другим мужчинам, которых вы даже не знаете. А в итоге за всех приходится расплачиваться вам. И я тоже расплачиваюсь.

– Ты сумасшедшая.

– Нет… – В свете отблесков, врывавшихся в часовню с улицы, и красноватого пламени свечей Тереса встала. – Я мертвая. Ваша Тересита Мендоса умерла двенадцать лет назад, и я приехала похоронить ее.

Она прижалась лбом к запотевшему стеклу, чувствуя, как его влажное прикосновение освежает кожу. Струи дождя сверкали в лучах прожекторов, установленных в саду, превращаясь в тысячи светящихся капелек, которые летели вниз среди ветвей деревьев или мерцали, повисая на кончиках листьев. В пальцах у Тересы была зажата сигарета, бутылка «Эррадура Репосадо» стояла на столе рядом со стаканом, полной пепельницей и «зиг-зауэром» с тремя запасными магазинами. В стереоустановке пел Хосе Альфредо. Тереса не знала, что это за кассета: одна ли из тех, которые Поте Гальвес всегда ставил для нее в машине и в номерах отелей, или она принадлежала бывшему хозяину этого дома:

Она провела так уже несколько часов. Текила и музыка. Воспоминания и настоящее, лишенное будущего.

Она допила стакан, налила снова и, захватив его, вернулась к окну, стараясь встать так, чтобы не слишком вырисовываться на фоне освещенной комнаты. Постояв, она вновь пригубила текилы и, ощущая на губах ее вкус, принялась подпевать песне:

– Все ушли, хозяйка.

Она медленно повернулась. Ей вдруг стало очень холодно. В дверях стоял Поте Гальвес. Без пиджака. Он никогда не появлялся перед ней в таком виде. В руке у него был радиопередатчик, на поясе – револьвер в кожаной кобуре, и он выглядел очень серьезным. Смертельно серьезным. От пота его рубашка местами прилипла к грузному телу.

– Как это – все?

Он взглянул на нее почти с упреком. Зачем вы спрашиваете, если сами понимаете. «Все» значит все, кроме вас и вашего покорного слуги. Все это она прочла в его взгляде.

– Федералы – наша охрана, – наконец пояснил он. – В доме нет никого.

– И куда же они ушли?

Он не ответил. Только пожал плечами. Все остальное Тереса поняла по его глазам. Поте Гальвесу не требовалось радара, чтобы почуять псов.

– Погаси свет, – сказала она.

Комната погрузилась в темноту, разрезаемую лишь светом, падающим из коридора и из окон, выходящих в сад, где горели прожектора. Стереоустановка щелкнула, голос Хосе Альфредо умолк. Тереса, укрываясь за рамой, осторожно выглянула наружу. Вдалеке, за решеткой ворот, все выглядело нормально: в свете уличных фонарей были видны машины и солдаты. Однако в саду она не заметила никакого движения. Федералов, обычно патрулировавших его, не было нигде.

– Когда они сменились, Крапчатый?

– Пятнадцать минут назад. Пришла новая группа, а те, другие, ушли.

– Сколько их было?

– Как всегда: трое в доме и шестеро в саду.

– А радио?

Поте дважды нажал кнопку передатчика и показал его Тересе.