Андрей Стрельников - Я — убийца

— Спасибо, — Максим усмехнулся, — я знаю. Лифт, конечно, не работает? — Он посмотрел в конец коридора, где находилась лифтовая шахта. Оттуда не доносилось ни звука.

— Лифт? — изумилась девушка-сержант в окошечке, выпучив на него густо накрашенные глаза. — Он что, когда-то работал?

— Н-да, — пробормотал Максим. — Давно, в другой жизни. Вас тогда еще не было.

Он поднялся на третий этаж, помассировал занывшую вдруг ногу и направился к кабинету с табличкой: «Анатолий Иванович Петелин. Следователь по особо важным делам». Постучавшись, толкнул дверь.

За столом сидел немолодой, сутулый мужчина, с проседью в волосах, с проплешинами. На нем был мышиного цвета костюм, столь модный в полуноменклатурной среде середины семидесятых. Да и весь он выглядел каким-то замшелым, случайно занесенным в конец века. Трудно было представить на его лице какие-либо эмоции. Именно так, по мнению Максима, полагалось выглядеть тем, кто скрупулезно собирал толстые досье на диссидентов и, «чувств никаких не изведав», отправлял их в психушки — «мозги прополоскать».

— Здравствуйте, Максим… э-э-э… — мужчина глянул в бумажку, — Андреевич. Слушаю вас внимательно. Проходите, присаживайтесь. — Голос Петелина полностью соответствовал его внешности: ни тонов, ни красок, ни модуляции — абсолютно бесцветный голос.

Максим сел и, пытаясь преодолеть неприязнь к этому человеку, заметил:

— Там, в фитнесс-центре, нас опрашивал другой следователь…

— Все течет, — тусклым голосом проинформировал Петелин и замолчал, уставившись на Максима давно потухшими глазами.

Максим собрался с мыслями и немного нескладно, — совиный взгляд следователя очень раздражал, — пересказал свою беседу со вдовой Генина. Закончив рассказ, передал Петелину визитную карточку свидетеля. Петелин молча кивнул и что-то быстро записал на листке календаря. Затем — по-прежнему уставился на Серова.

— У меня, собственно, все, — неуверенно пробормотал Максим.

Петелин отрицательно покачал головой и буркнул:

— Мысли. Мне, Максим Андреевич, интересны ваши мысли по этому поводу.

— Мысли, Анатолий Иванович, — это наше дело. Мое дело — проинформировать нас. А вы уж, пожалуйста, думайте сами.

Петелин неожиданно улыбнулся, и выражение его липа изменилось до неузнаваемости стало вдруг каким-то растерянным и даже обаятельным. Впрочем, только на миг.

— Будь на вашем месте кто-то другой, я бы и не спрашивал. Но вы-то, Максим Андреевич, — наш. Наш, наш, не спорьте. Все я о вас знаю. И о ваших «пирамидальных» причудах, и о прежних делах. — Заметив на лице Серова неподдельное изумление, он добавил:

— Это же моя работа. Так вот, Максим Андреевич. Кровель — в несознанке, потому мы обязаны проверять все другие версии. И пара-тройка толстячков у меня в загашнике имеется. Смотрим, нюхаем. Пока, признаться, впустую. — Он вздохнул, и лицо его опять приобрело вполне человеческое выражение. — Так что не стесняйтесь, Максим Андреевич, рассказывайте.

Максим без разрешения закурил (ваш — так ваш). Заметив на лице Петелина ухмылку, он, наконец, решился.

— Там, в вашем загашнике, не фигурирует такая фамилия — Нефедов?

В глазах следователя зажегся огонек. Он медленно проговорил:

— Я вижу, вы основательно увязли в этом деле. Фигурирует. Сразу за Кровелем. Есть еще, конечно, Баргузов, но его мы вынуждены вывести за рамки наших поисков — вы ему обеспечили железобетонное алиби. Так что там насчет Нефедова?

Максим осторожно, с оговорками рассказал о своей беседе с Алексеем. После длительного молчания и чирканья карандашом в блокноте Петелин внимательно посмотрел на собеседника.

— Мне кажется, вы не верите в виновность Нефедова и очень не хотите, чтобы убийцей оказался именно он.

— Не верю, — согласился Максим. — И не хочу. Но факты, увы, — вещь упрямая. Алиби у него нет. Пока.

Петелин кивнул, позвонил куда-то и сухим голосом проговорил:

— Бурко? Здравствуй, Петелин. Слушай меня внимательно. Нефедов курит только на балконе. Погуляй по квартирам в доме напротив, поспрашивай: может, кто его в то утро и видел. Да понимаю я, понимаю! Четыре месяца, да, это много. Но ты погуляй, погуляй. Не ленись! Все, пока. — Он посмотрел на Максима. — Посмотрим, поищем. Бурко, если вцепится, на Луне кого угодно найдет. Одно плохо: таких мотивов для убийства Генина, как у Нефедова, нет больше ни у кого.

— Н-да, — неохотно согласился Максим. — Это я понимаю. Пожалуй, все. Я могу идти?

— Конечно. Всего доброго. Давайте пропуск, распишусь. — Следователь вывел свою фамилию какой-то причудливой старославянской вязью.

Сергей не вошел, а влетел в квартиру. Не разуваясь, прошел на кухню.

— Танюха, кричи «ура»! Лившиц нашел клинику в Израиле, где берутся сделать операцию за весьма умеренную плату!

Татьяна подставила ему для поцелуя щеку, потом другую, после чего они молча с минуту стояли посреди кухни. Стояли обнявшись.

— Умеренную — это сколько? — спросила наконец Татьяна, осторожно освободившись из объятий мужа.

— Там, понимаешь, довольно хитрая схема, — смутившись, начал объяснять Сергей. — Пятьдесят надо отдать сразу, а остальное зависит от результатов операции и сроков реабилитации.

— Но у нас же нет таких денег, Сережа, — в растерянности пробормотала Татьяна.

— Давай считать вместе, — бодро заявил Сергей. — Сейчас у нас двадцать две тысячи. Кира даст еще восемнадцать. Итого — сорок. Мне на работе обещали три. Юра Лившиц готов помочь — у него есть две. Сорок пять, Неужели мы не найдем еще пятерочку?

— Ты говоришь о пятерочке тысяч долларов? У тети Даши, что ли, одолжим? До получки, да? А еще — билеты, проживание в гостинице, питание! И чем потом все это отдавать? Хорошо, если ты получишь этот гранд. А если нет?

Сергей молчал, глядя прямо перед собой. Потом со вздохом проговорил:

— Извини, Таня. Я об этом даже не подумал… Но что делать? Не отказываться же?

— Нет, конечно, — успокаивала Сергея жена. — Надо как следует все продумать и решить, как быть дальше. Кстати, позвоню-ка я Кире.

— Алло, Кирюша! Это Таня. Как твои дела?

— Ничего хорошего. — Голос у Киры был усталый, тусклый. — А что у вас?

— У нас, кажется, получше. Лившиц нашел клинику. Срочно нужны деньги, Кирюша.

После долгой паузы Кира ответила каким-то чужим и очень неприятным голосом:

— Деньги, Татьяна, нужны всем. Увы, здесь я ничем не смогу тебе помочь. Денег у меня сейчас нет и в ближайшее время не предвидится.

— Но как же..? — Татьяна ничего не понимала. — Ты же обещала… Срок уже давно истек.

— Странная ты. Я же не отказываюсь от своих слов. Хотя, честно говоря, могла бы это сделать, и ни один суд меня бы не тронул. По документам — дача моя. Государство оценивает ее в десять тысяч новых рублей. Я тебе уже отдала в пятнадцать раз больше. Была бы я нормальным человеком — сделала бы тебе ручкой, и все дела. Но я честная, и признаю — восемнадцать штук за мной. Но отдать я их смогу не раньше, чем они у меня появятся. Я достаточно ясно излагаю?

— Я не понимаю, Кира… — В глазах Татьяны стояли слезы, и она готова была разрыдаться. — Нам ведь Илюшку отправлять в Израиль… Что же нам делать? Ведь только ради этого дачу продавали.

— Мне очень жаль твоего сына. Если бы я могла, я помогла бы вам. Но сейчас, повторяю, сейчас я не могу вам помочь. Займи где-нибудь. Квартиру продайте. — И после минутной паузы: — Ладно, Тань, извини. Я очень занята.

— Но ты же ограбила нас! И Илюшку убила! Как ты можешь!? — кричала Татьяна, обливаясь слезами. Трубка отвечала равнодушными гудками.

Сергей налил стакан воды и заставил жену выпить. Усадив ее на стул, он минут десять пытался дозвониться до Киры. Трубку никто не поднимал.

Совершенно оглушенные, они до темноты молча просидели на кухне. Уже утихли во дворе детские голоса, когда Татьяна с усилием проговорила:

— Интересно, сколько может стоить наша квартира?

Выходной день Максим решил посвятить важному занятию. Выпив с утра традиционные три чашки кофе с несколькими сигаретами, он спустился к метро и купил в киоске кипу свежих газет. Вернувшись домой, сложил их аккуратной стопкой на стуле. Рядом со стулом поставил холодную бутылку колы и, облачившись в длинный махровый халат, залег на диван — читать. Сначала прикончил «Спорт-экспресс» и «Клаксон», потом перешел к темам более скучным. Телефонный звонок не позволил ему до конца изучить славную трудовую биографию нового (но немолодого уже) премьера-академика, написанную в замечательном стиле старорежимной «Правды».

Телефон продолжал трезвонить, и Максим, поморщившись, потянулся к трубке. Телефонные беседы в его сегодняшний распорядок не вписывались, и он окончательно расстроился, сообразив, что придется вставать — рука не дотягивалась.