Виталий Гладкий - Талер чернокнижника

Он был одет, несмотря на теплую погоду, в длинный плащ из темно-фиолетовой ткани, сильно выгоревшей на солнце. Плащ гляделся таким старым и ветхим, что, казалось, вот-вот рассыплется прямо на плечах странного незнакомца. И он был застегнут на все пуговицы.

Аскетическое лицо человека в лодке, изуродованное двумя шрамами, покрывала щетина недельной давности, его длинные сальные волосы почти до плеч, уже изрядно тронутые сединой, по моему заключению, видели мыло и воду как минимум месяц назад.

И вообще, весь он был каким-то непромытым, пыльным, что ли – словно пришел с караваном, который скитался по пустыне очень долгое время. А как на меня, так несколько веков, потому что покрой его одежды никак нельзя было назвать современным.

Так мы глазели друг на друга, словно завороженные, минуты три, пока волны и усилившийся ветер не отнесли лодку с незнакомцем в длинном плаще за мысок, поросший ивами.

Клипер что-то болтал, но я совершенно его не слышал. Я был в каком-то трансе. Круглые черные глаза незнакомца, бездонные как самый глубокий омут, висели в воздухе передо мной даже тогда, когда он исчез с моего поля зрения.

– Ник, Ник, ты что уснул? – Клипер дергал меня за рукав.

– А, чего?

Я смотрел на него так, будто увидел в первый раз.

– Что с тобой, Ник!? – встревожился Клипер. – На тебе лица нету. Какой-то бледный… Тебе плохо? Может, в больничку отвезти? Так это мы мигом. Стоянка такси рядом.

– Не надо… В больницу не надо… – Я тряхнул головой, прогоняя наваждение. – Лучше налей… выпьем еще по единой.

– Золотые слова! – обрадовался Клипер.

Мы выпили. Я постепенно приходил в себя. Что со мной случилось? – думал я в страшной тревоге. И все время косился в ту сторону, где еще совсем недавно плыл челн со странным пассажиром.

Кто этот человек? И почему из всех сидящих на веранде он вперил свои зенки в меня?

Завтрак, который плавно перешел в обед, вылился мне в хорошую копеечку. Но мне к концу нашего с Клипером застолья на это было наплевать. Мы даже песню какую-то спели, когда уходили с веранды. Я так наклюкался, что из головы на какое-то время вылетели все мои тревоги и заботы, а жизнь показалась совсем лазурной.

Расставшись со своим теперь уже компаньоном, я направил стопы домой. Меня ждал нелегкий телефонный разговор с беременной зазнобой, и я хотел, чтобы моя подогретая спиртным отвага не испарилась. Нужно было расставить все точки над «i».

Человек предполагает, а Бог располагает. Если нужно морально щелкнуть по носу самоуверенного человека, то это выражение в самый раз.

Я шел и мысленно прокручивал в голове весь наш предстоящий разговор. И в конце концов решил, что с задачей справлюсь. Главное – отбрыкаться. А там видно будет. Ну не хочу я себя связывать семейными узами, и все тут! Потом, когда-нибудь… может быть…

В конечном итоге я решил, что даже готов платить алименты, если моя подружка надумает рожать. Не я первый, не я последний.

И вообще, какого хрена я об этом думаю!? Это ее проблемы. Я говорил ей, что нужно поберечься, а она все что-то там считала, высчитывала и убеждала меня, что в такие-то и такие дни предохраняться не нужно, что действует она по науке.

Наука, блин! Кто в здравом уме поверит, что процесс зачатия – это наука? Говорят, что браки заключаются на небесах. По-моему, и дети рождаются не по нашей прихоти и уж тем более не согласуясь с различными научными теориями. Пришло время – и ты появляешься на этом свете.

Хочется кому-то этого, или не хочется, а когда выпадает жребий, то не помогут никакие ухищрения. И захомутают мужика, да так, что он даже не поймет, как это случилось, и родят ему, сколько положено, и будет он, как вол, тащить свое ярмо до гробовой доски. (Если, конечно, вовремя не спрыгнет).

И вообще – как я мог довериться женщине!? Бред…

С такими мыслями я подошел к дому и уже вознамерился зайти в подъезд, но тут мне преградила дорогу женщина лет сорока с хвостиком. В ее лице было что-то знакомое, и я машинально сказал:

– Здрасьте.

– Здравствуйте, – ответила она сдержанно. – Вы Никита Бояринов?

– Да… – Признаться, я немного опешил.

– Я жду вас больше двух часов…

В ее голосе послышалась укоризна вперемешку с тревогой. Только теперь я заметил, что у нее глаза больного человека – красноватые, с лихорадочным блеском.

– Зачем? – спросил я, усиленно соображая, что за известие мне придется сейчас услышать.

Но в голове все еще звенели фанфары и гулял балдеж, поэтому здравые мысли пока находились на отдыхе. Лишь где-то далеко вдруг диссонансом прогудел варварский рожок, от которого, как круги на воде от брошенного камня, начала волнами исходить пока еще неосознанная тревога.

– Я мама Веты, – сказала женщина, как-то странно сглотнув – будто протолкнула застрявший в горле комок.

Я опешил. Какой Веты!? У меня девушек с таким именем отродясь не води…

Стоп! Вета… Это сокращенное от Елизаветы, насколько мне помнится. Лиза-Лизавета, Элизабет… Бет! Это было имя моей подружки. Обычно я звал ее Лизаветой, но чаще всего Бетти или Бет. Мне нравилось звучание этого слова. Бет и Ник – это емко, кратко и вообще, клево. Бетти не какая-то там провинциальная Лизка, которая коз пасет.

Так это значит, Ветой мою подружку звали домашние, а передо мной стоит будущая теща? Тьфу, тьфу, изыди! Неплохо бы плюнуть через левое плечо, да как-то неудобно. Я все же воспитанный человек… местами.

Но к своим потенциальным тещам отношусь как к тем личностям, что летают на метлах. Я их просто боюсь. Мои бывшие подружки много раз пытались затащить меня к себе домой на смотрины, но я отбрыкивался от этой чести, как только мог.

Соврать, что к ее Вете-Лизавете я не имею никакого отношения? Ну, это уже будет слишком. Я не мальчик и меня такой компромат мало волнуют. Тем более, что у нас с Бет все было по согласию.

Неужто она подослала для разборок мамашу? Не похоже. Бетти девочка самостоятельная и не по годам смышленая. Она сама пасть порвет, кому хочешь.

Тогда зачем эта женщина здесь? Нехорошее предчувствие вдруг сыпануло мне за шиворот несколько горстей снега. Я даже вздрогнул.

– Очень… приятно, – ответил я с запинкой.

– Скажите, Вета… Лиза у вас? – Похоже, моя собеседница все-таки сообразила, что домашнее прозвище дочери ее друзья-товарищи могут и не знать.

Ни фига себе заявочки! Значит, Бет не ночевала дома… А где она провела ночь? И с кем? Блин!

Я вдруг почувствовал дикую ревность. Для меня такое состояние было новостью. И тем не менее, я неожиданно ощутил себя злостным частником, мужиком, которому наставили рога.

Это же надо так – с одной теплой постельки в другую! Ну ладно, дорогая Бетти, я с тобой разберусь…

– С какой стати? – ответил я грубо.

– Извините, я не понимаю…

– Что тут непонятного? Вашей Лизы, – сказал я с нажимом, – у меня нет.

– А где она? – На лице женщины появилось выражения какой-то детской обиды и недоумения.

– Вопрос не по адресу.

– Но она была у вас вчера вечером…

Это женщина сказала утвердительным тоном. Значит, Бетти докладывала мамаше, где находится. Разумно. Ну, а мне деваться некуда – нужно колоться.

– Да, была. Но потом вызвала такси и уехала.

– Куда?

– До сих пор я думал, что домой.

– Но дома ее нет!

– Может, она у кого-то из подруг? – высказал я маловероятное предположение, все еще во власти ревности.

Я знал, что Бет своих подруг особо не жалует. Уж не знаю, почему. И тем более, никогда у них не ночует. Это мне известно с ее слов. И думаю, что она говорила правду. Зачем ей было врать в этом вопросе?

Будь она похитрей, себе на уме, сказала бы, что для нее ночевка у подружек – привычное дело. Так иногда поступают даже замужние дамы, чтобы скрыть от супругов свои похождения.

Подруга не выдаст… по идее.

– Я опросила всех, – устало сказала женщина. – Вчера Лиза даже не звонила им.

Понятное дело, подумал я. Нам было не до звонков…

– А ей самой вы звонили? – задал я совершенно глупый вопрос.

– Конечно. Много раз. Но ее мобилка не отвечает. Отключена.

Это меня не очень удивило. Бет терпеть не могла звонков из дому, которые иногда раздавались в самый неподходящий момент. Поэтому ее мобильный телефон чаще всего не подавал признаков жизни – когда она была у меня, то понятно, почему, а когда уходила, то просто забывала его включить.

– Странно, – сказал я задумчиво. – И непонятно. Куда она могла запропаститься?

– Где моя Лиза!? – вдруг истерически вскричала женщина и схватила меня за грудки. – Где она!? Что ты с ней сделал!?

Ну, этого только и не доставало… Похоже, мамаша, как и майор Ляхов, хочет записать меня в маньяки. Заманил, извращенец, к себе бедную юную глупышку, а потом, поиздевавшись над нею вдоволь, убил и закопал где-нибудь за городом. Ход мыслей несчастной матери мне был понятен.