Дмитрий Черкасов - Записки Джека-Потрошителя

— Будем надеяться, что такие найдутся и что они захотят говорить, — кивает Бакстер. — Что там, по-вашему, произошло?

— Я не думаю, что это было случайное убийство в ходе ссоры или ограбления. Я не нашел следов борьбы, на пальцах нет ссадин, которые бывают, когда срывают кольца. Правда, на лице было несколько кровоподтеков.

— Да и эти два синяка на нижней челюсти, которые упомянуты в отчете. По ним создается впечатление, что ее держали за подбородок — возможно, душили.

— Может быть, но мы не могли этого установить, поскольку рана на шее была очень глубокой.

— Но если доктор Лльюэлин ошибается, и ее убили на Бакс-роу, то почему никто ничего не слышал? Неужели все просто не хотят говорить?

Инспектор Спрэтлинг так не считает. Его люди уже опросили жильцов ближайших домов — небольшого домика под названием «Новый коттедж», стоящего рядом с конюшенным двором, напротив Эссекского причала, что на другой стороне улицы. [8]

В Эссекском причале с детективами разговаривал Уолтер Паркисс, управляющий складом, проживающий там вместе с женой, детьми и служанкой. Мистер Паркисс, как и его супруга страдали бессонницей, и, если бы на улице раздавались крики или звуки борьбы, они бы их услышали.

В «Новом коттедже» живет вдова по имени Эмма Грин вместе с двумя сыновьями и дочерью. Как и Паркиссы, миссис Грин неважно спала, и любой шум на улице непременно привлек бы ее внимание. Но она узнала об убийстве только в четыре часа, когда в ее дом позвонила полиция. Были опрошены сторожа шерстяного склада и из школы, стоящей рядом с местом убийства, а также констебль, дежуривший в будке во дворе Большой Восточной железной дороги в пятидесяти ярдах [9] от Бакс-роу Никто из них ровным счетом ничего не слышал.

— Доктор Лльюэлин утверждает, что она умерла сразу, и мне достаточно было взглянуть на рану, чтобы с ним согласиться. Я думаю, она просто не успела закричать. Кроме того, мы не нашли на соседних улицах следов крови, которые свидетельствовали бы о том, что тело тащили. Правда, на Брейди-роуд и Коммершл-стрит было найдено несколько подозрительных пятен, но, откровенно говоря, мы не можем сказать, что это такое.

В поисках констеблям Спрэтлинга помогали коллеги из Н-дивизиона, и, помимо жителей Бакс-роу, были опрошены содержатели кофейных палаток на Уайтчепел-роуд, торговавшие ночь напролет, а также местные трактирщики, проститутки и ночные сторожа. Правда, без какого бы то ни было результата… Никто не видел эту женщину ни в ночь убийства, ни раньше.

Впрочем, спустя сутки несколько посетительниц морга заявили, что встречали ее в ночлежке на Трол-стрит. Обитательницы ночлежки опознали ее как некую Полли, которая три недели в августе, со 2-го по 24-е число, проживала там в одной комнате с тремя женщинами. Оставшуюся неделю до убийства, как выяснится позднее, она провела в другой ночлежке под названием «Белый дом», что на Флауэр-энд-Дин-стрит. В этой ночлежке мужчинам и женщинам разрешается спать в одной постели (!), чем, естественно, пользуются проститутки вроде Полли.

Вечером накануне убийства она снова появилась в «Белом доме» и, хотя денег у нее не было, попросила оставить для нее кровать, сказав, что скоро раздобудет нужную сумму. Управляющий, разговаривавший с ней, мог сообщить только, что в тот момент она была уже пьяна:

— Нет, я не знаю ее фамилии, здесь очень много народа, мы не спрашиваем их фамилии, нам это ни к чему!

Эмилия Холланд, сорокалетняя женщина, одна из соседок Полли по ночлежке на Трол-стрит, сообщает, что встретилась с ней вечером накануне убийства:

— Я видела ее на углу, недалеко от церкви Святой Марии… Она шла по Осборн-стрит, сказала, что ее не пустили в ночлежку, потому что денег не было. Я хотела, чтобы она пошла со мной, у меня хватило бы для нас двоих.

— Она была пьяна?

— Да, я уговаривала ее пойти со мной, но Полли сказала, что сама добудет денег, и ушла.

— Куда она пошла?

Холланд видела, как Полли повернула на Уайтчепел-роуд и нетрезвой походкой поковыляла в сторону Лондонской больницы. Больше ничего она сказать не могла, кроме того, что покойная отличалась очень тихим и скромным нравом. К ее показаниям присоединяются показания нескольких завсегдатаев трактиров, которые видели Полли на Уайтчепел-роуд и в трактире «Сковорода» на Брик-Лейн. Ни в том, ни в другом случае с ней не было никого. Эмилия Холланд была последней из свидетелей, кто видел Полли живой. Между их встречей и убийством прошло немало времени, и как именно Полли провела его, все еще неясно. Кроме того, до сих пор неизвестно ее настоящее имя — Эмилия Холланд не знает фамилии своей знакомой; однако вскоре у полиции появляется более надежная свидетельница.

Ее зовут Мэри Энн Монк. Полиция привозит Мэри Монк из Ламбетского работного дома в половине восьмого вечера, и та опознает убитую как Мэри Энн Николе, или Полли Николе, как ее чаще звали на улицах. Весной того года они жили вместе в работном доме, пока Николе не устроилась в качестве прислуги в семью респектабельного клерка. Место было найдено для нее работным домом, который по возможности трудоустраивает своих подопечных.

— Я знала, что она не задержится там надолго! — добавляет Монк с грустной усмешкой. — Так что нисколько не удивилась, когда встретила ее снова.

— Когда это произошло?

— Месяц с половиной тому назад, — уверенно заявляет Монк. — Как раз была середина июля, помните, как было холодно? Вот я и сидела в трактире на Нью-Кент, согревалась, а тут вижу — Полли идет. Она сказала, что ничего не крала, и будто ее напрасно оговорили, но я ей, конечно, не поверила.

Монк переступает с ноги на ногу и смотрит на инспектора слезящимися глазами — в последнее время у нее ухудшилось зрение. Поэтому Спрэтлинг просит ее еще раз посмотреть на убитую, чтобы не оставалось сомнений.

— Я понимаю, что это неприятно…

— Да что вы, сэр! — тараторит Монк. — Я видела мертвых, хотя с такими ужасными ранами, конечно, никогда… Но я вас уверяю, сэр, — это она, Полли!

К утру первого сентября в полицию являются еще несколько свидетелей. Один из них — владелец кофейной палатки на Кембридж-роуд — сообщает, что в три часа ночи к нему зашла женщина, похожая по описанию на убитую. По его словам, с ней был мужчина в пальто и котелке; он вел себя слегка суетливо, заплатил за кофе для спутницы, но себе ничего не попросил. Торговцу запомнились черные усы и бакенбарды незнакомца, которому он давал лет тридцать пять.

Спрэтлинг приободряется — дело, кажется, сдвинулось с мертвой точки, но надежда оказывается напрасной. В морге владелец кофейни заявляет, что женщина в гробу не его посетительница — у той было гораздо более худое лицо.

Следующий посетитель, Джеймс Скорер, — торговец с рынка Смитфилд — пришел в морг, потому что накануне в вечернем выпуске «Стар» было выдвинуто предположение (без особых на то причин), что фамилия убитой могла быть Скорер. Жена мистера Скорера оставила его одиннадцать лет назад и, насколько он знал, время от времени бывала в Ламбетском работном доме. Он также знал подругу последней по имени Полли Николе.

Отношения между Скорером и бывшей супругой, по всей видимости, никогда не были теплыми — он даже не смог сказать полицейским, какого цвета были ее глаза. Тем не менее мысль, что именно она стала жертвой преступления, повергает Джеймса Скорера в трепет.

Констебль сопровождает его к гробу.

— Нет, это не она.

— Вы уверены?

— Вы что, смеетесь? Конечно, я знаю, как выглядит моя жена! Это не она и не Полли Николе, во всяком случае, не та Полли Николе, которую я знаю!

Инспектор Спрэтлинг не слишком разочарован — полиция уже навела справки о родственниках Полли Николе. У этой женщины, уличной проститутки и бродяги, как оказалось, есть муж и пятеро детей. Из них четверо живут со своим отцом Уильямом Николсом, в то время как старший сын проживает вместе с дедом — кузнецом Эдуардом Уокером по адресу: Мейдсвуд-роуд, 16, Камберуэлл.

Уокер прибыл в морг утром, вместе с констеблями, пригласившими его на опознание. Это невысокий седой мужчина с широкими плечами, он крепок и степенен, как и полагается тому, кто посвятил себя кузнечному делу. Спрэтлинг подводит его к мертвой дочери. Старик бросает на нее взгляд и делает шаг назад. Ему не хочется показывать свои чувства перед полицейскими, но, пересилив себя, он снова смотрит в бледное лицо покойницы.

— Да, это моя дочь, Мэри Энн. Ей сорок четыре, джентльмены, но никто никогда не давал ей ее лет. Так странно. Я хочу сказать, что ее мать рано состарилась, но наша дочь выглядела так, словно всегда будет вечно молодой. Я помню, что сказал об этом ее матери, и она попросила меня больше так не говорить, поскольку была очень суеверная. Ей казалось, что я могу накликать беду на девочку, и вот как оно вышло на самом деле…