Ричард Паттерсон - Степень вины

Пэйджит сел.

Следующие несколько минут остались в его памяти обрывками впечатлений: стук молотка судьи Мастерс, смягчившееся выражение лица Карло, слова благодарности, которые бормотала Мария, Кэролайн, покидающая судейский стол под какофонию звуков, в которую вылилось долго сдерживаемое напряжение публики.

Все это казалось нереальным, сомнению не подлежало лишь одно: он верил в то, что говорил. Пока было достаточно и этого. К действительности его вернула Терри, коснувшись его руки.

— Вам уже можно идти.

Он обернулся к ней. Какое-то мгновение всматривался в ее лицо, как будто надеялся найти что-то еще, кроме веры.

— Куда? — спросил он.

С некоторых пор Кристофер Пэйджит стал вспоминать Андреа, свою бывшую жену.

В сумятице зала суда его вопрос, обращенный к Терри, утонул в хаосе звуков. Они и двух слов не успели сказать друг другу, как были окружены журналистами. Пэйджиту ничего не оставалось делать, как только вместе с Марией, Терри и Карло проталкиваться к выходу, увлекая за собой толпу репортеров. Встретивший их у входа во Дворец правосудия Джонни Мур сказал, что забирает Карло в школу, Терри исчезла вместе с ними. Репортеры со всех сторон забрасывали их вопросами.

Ему показалось, что было бы лучше, если бы Карло остался с ним, и в то же время он боялся, что между ними может начаться разговор, неуместный здесь, поэтому в глубине души он был даже немного рад, что Джонни увел отсюда Карло. Мальчик исчез в толчее, а Пэйджит и Мария остались наедине с нацеленными на них камерами.

Мария выглядела необычайно подавленной. Пэйджит запомнил из всего сказанного ею только то, что она очень благодарна ему за все сделанное им для нее и что все остальное теперь в руках судьи Мастерс. Она не убеждала в собственной невиновности и даже не просила, чтобы к ней отнеслись с пониманием. Потом, бросив на него последний взгляд, исчезла в лимузине, оставив адвоката наедине с репортерами.

Он почти ничего не сказал; ему хотелось бы, заверил он, чтобы его последний довод остался у них в памяти. Но не добавил при этом, что смутно помнит, о чем говорил на процессе. Вместо лиц он видел пятна.

Как доехал домой, он не помнил.

Дом был пустынен, как помещение, подготовленное для музея, музея той жизни, которая когда-то кипела здесь. Поднявшись по лестнице в свою спальню, он остановился и, как завороженный, смотрел на кровать под балдахином.

Ее выбрала Андреа. Кровать не нравилась ему, но когда Андреа, так и не привыкнув к ребенку, уехала в Париж, оставив Пэйджита и Карло в трехэтажном доме, кровать осталась с ними. Тогда у него было чувство, похожее на изумление: ему надо было многое обдумать, хватало хлопот с мальчиком — до кровати ли было? Так она и стояла в спальне. У Пэйджита появилось ощущение: убирать ее — все равно что ворошить прошлое, с его болью и разочарованием; ни одна женщина за это время не появлялась в его жизни на такой срок, чтобы узнать о присутствии в ней Андреа или оставить след самой. Кровать была не просто предметом мебели, она была экспонатом, свидетелем прошлого.

Воспоминание об Андреа было отчетливым и волнующим. Пэйджит замер в дверях, устремив неподвижный взгляд на кровать, и стоял так, пока не прошло оцепенение.

Он вспомнил о кассете, о голосе Марии, говорившей, что Карло не его сын; воспоминания вернули его к тому времени, когда он принял решение, что мальчик будет жить с ним, несмотря ни на что. Застыв в дверях, он чувствовал себя в начале того пути. Время вернулось к своим истокам: вот уже восемь лет нет в его жизни Марии, Андреа Ло Бьанко снова его жена, и та жизнь, что была теперь невероятной, невозвратной, снова стала возможна для него. Может быть, когда завершится карьера Андреа и они по-новому смогут взглянуть на свою жизнь, они решатся завести ребенка. И столько хорошего ждало их впереди! Но чувство, навеянное воспоминаниями, улетучилось. Он не знал, где теперь Андреа, позволил ей исчезнуть бесследно. От этого было ощущение пустоты в душе. Когда-то он любил ее и мог представить, что они проживут вместе всю жизнь; а вот теперь она могла умереть, и он даже не узнал бы об этом. Он представил ее себе — балерину, что осанкой так походила на Марию, на мать сына, про которого он не знал тогда, чей он на самом деле.

Но все это в прошлом, Андреа уехала навсегда, а Карло — теперь он знал это совершенно точно — был вовсе не его сыном. Он подошел к туалетному столику, открыл верхний ящик. Там были кассеты. Он положил их сюда за несколько минут до того, как Карло нашел его внизу, пьющего вино в темной библиотеке. Он не представлял, что с ними делать.

Об этом он не мог сказать Терри. Не мог объяснить, чего боится: если по следу кассеты выйдут на нее, а Пэйджит к тому времени уничтожит их, ей придется отвечать вместе с ним. Только при условии, что это ничем не грозит Терри, Пэйджит мог сделать так, что Карло никогда не услышал бы запись на кассете.

Он не мог теперь распоряжаться своей жизнью и даже в своем отношении к ней был не волен. Он медленно задвинул ящик. «Куда ему идти?» — спрашивал он Терезу Перальту.

Пэйджит поймал себя на том, что не может оторвать взгляд от календаря. Он повесил его над туалетным столиком, чтобы календарь напоминал о его делах и делах Карло. Он так и не перевернул январский лист, который был испещрен пометами о баскетбольных матчах Карло. Пэйджит делал эти пометы в декабре, когда игры были только что намечены. Январь глядел на него теперь немым упором — Пэйджит не бывал на играх с тех пор, как мать Карло застрелила Ренсома.

«Какое же решение примет Кэролайн Мастерс?» — подумалось ему.

Завтра, в два часа, она объявит его. Он не пытался угадать, что скажет судья, знал только, что, как и сегодня, он выступит в защиту Марии Карелли.

Сегодня 19 февраля. Сегодня утром он проснулся с мыслью, что знает теперь правду о себе и Карло.

Он перевернул январский листок календаря.

19 февраля у Карло финальная игра.

Джонни туда его повез?

Это казалось невероятным — мальчик смог пойти на игру после всего этого. Впрочем, смог же он сам заставить себя выступать на процессе сегодня утром. У каждого возраста свои страхи, и встречаем мы их так, как нас научили. Как Пэйджит заставил себя пойти на процесс, так и Карло заставил себя пойти на игру. Возможно, мальчик уже давно берет пример с него, Пэйджита.

Но куда же ему идти?

На игру. Куда же еще?

Приехав в зал, где проходили соревнования, Пэйджит почувствовал растерянность.

Зал, красные знамена с белыми буквами «Академическая школа», круговорот самой игры — все это скользило тенями на периферии его сознания; людской шум напоминал фоновое урчание допотопного приемника. Но на открытых трибунах было несколько знакомых взрослых лиц — родители, он запомнил их с прошлых игр. Сидевший в одиночестве Джонни Мур посмотрел на него с радостным удивлением.

— После обеда небольшая разрядка?

— Как минимум. — Пэйджит сел. — Сделай одолжение, Джонни. Если собираешься кого-нибудь убить, подожди хотя бы с недельку. И не убивай никого, кто не знаком мне лично.

Мур не снизошел до ответной улыбки. Они молча наблюдали за игрой.

Среди спортсменов в красной форме Пэйджит увидел Карло. Лицо его было мокрым от пота. Он оттянулся от центра площадки в защиту, смахнул рукой густые черные волосы со лба, бросил взгляд на свалку красного и голубого, потом взглянул на часы. Пэйджита он не видел.

Тот понял, что мальчик на несколько мгновений вышел из активной игры. Повернувшись к Муру, спросил:

— Как он выступает в этом году?

— Я бы сказал: хорошо. — Мур продолжал наблюдать. — Он быстрее других растет как игрок — бьется жестко, под прессингом не дрейфит. У него, у единственного в команде, настоящий характер.

Пэйджит помолчал в задумчивости.

— Он не распространяется об этом. Я не знал, что у него что-то получается.

— Он стал игроком, которого уважают. И, глядя на него, никогда не подумаешь, что с его матерью что-то случилось, — он все в себе держит. Он даже собранней стал.

— Не знаю, хорошо ли это.

— Будь иначе, было бы гораздо хуже. Крис, тебе на самом деле понравится наблюдать за ним. Он особенно любит играть, когда сильный прессинг.

Пэйджит снова помолчал. Потом, кивнув на голубую форму на другой половине площадки, спросил:

— А кто «плохие парни»?

— Лесная школа. — Мур присмотрелся к игрокам в голубом. — Видишь того пацана?

— Уг-гу.

— Это Тони Фэрроу. Он играет так, что не все ребята из его команды понимают его. — Мур улыбнулся. — Позор, что ты пропустил последнюю игру Лесной.

— Да я, наверное, даже не слышал о ней.

— Карло выиграл игру у Фэрроу. — В голосе Мура послышались теплые нотки. — Во время атаки перехватил у него мяч с отскока, купил его на финт, скользнул ему за спину и забросил мяч в корзину за мгновение до того, как дали финальный свисток. Такое в фильме показывать!