Валерий Ильичёв - Убийство в Центре магии

«Странно, она говорит о своем счастье в будущем времени, будто не знает, что её ждет тюрьма, и надолго», — подумал Ильин. Здесь ему делать нечего. Эта женщина не имеет никакого отношения к убийству в Центре магии, так же как и её бывший любовник.

Они с Кондратовым уже стояли в дверях, когда женщина обратилась к ним:

— Прошу об одном: устройте мне поскорее очную ставку с Алексеем. Хочу сама ему все объяснить.

Выйдя из кабинета, Ильин сказал Кондратову:

— Человеческая душа — потемки. Я бы на её месте не рискнул встретиться с отцом погибшего мальчика.

Кондратов пожал плечами:

— Может, надеется, что он дождется её освобождения и женится?

— Да ты что? Так не бывает.

Кондратов усмехнулся:

— Всякое бывает. Поработаешь с мое, и не такое узнаешь. Внушит себе что-то человек, и тогда жди от него самых чудовищных поступков.

— Ладно, оставим это. Значит, Барановы к убийству в Центре не имеют никакого отношения?

— Я понимаю твой интерес. Но к сожалению, тут мы опять вытащили пустой номер.

— Ладно. Будем искать дальше.

Ильин попрощался и вышел на улицу. Постоял немного в раздумье и решил, что на сегодня рабочий день закончен.

Дома Ильин принял душ и лег спать, даже не включая телевизор: был сыт по горло впечатлениями. Несколько минут он лежал, стараясь остановить поток событий, запечатленных в сознании.

Наконец ему это удалось, и, ощутив приближение спасительного сна, он лишь успел подумать: «А Виринея-то оказалась не права, ребенка нет в живых». Постепенно мысли стали расплываться, теряя свою четкость, сознание подернулось легкой пеленой тумана.

И все-таки Виринея не ошиблась, о чем Ильин узнал уже на следующее утро.

Приехав на работу чуть раньше, Кондратов открывал кабинет и услышал нетерпеливо требовательную трель телефона. Звонил сотрудник местной оперчасти Алексеев.

— Привет, Кондратов, рад тебя слышать. Ничего, что я тебя с утра побеспокоил? Боялся, что ты ускачешь на территорию, а у меня для тебя есть новости. Бабу Маню знаешь? Так вот, настоятельно просится к тебе на разговор. Уверяет, что ты будешь рад. Ну, так что?

— Сейчас спущусь. Буду минут через десять.

И Кондратов, не спеша, отправился по узким полутемным коридорам. Да, он знал бабу Маню давно. В свои пятьдесят она имела четыре судимости: один раз, ещё в юности, за карманную кражу, а все остальные — за мошенничество. Эта толстая, неряшливая, беззубая женщина, выглядевшая гораздо старше своих лет, отличалась спокойным характером, любила пошутить и с работниками милиции всегда держалась уважительно. Когда бабу Маню задерживали по делу, она старалась зря не нервировать блюстителей порядка и, как правило, долго не запиралась. Последний раз её задержали два дня назад за мелкое и весьма забавное жульничество. Раздобыв белый халат, баба Маня прошлась по трем многоэтажным домам, собирая деньги на картошку и мед. При этом выписывала квитанции на устаревших бланках детского сада, найденных где-то на пустыре.

Она давала жильцам пробовать настоящий хороший мед из трехлитровой банки, специально приобретенный для сбора незаконной дани. Но кто-то из бдительных жильцов позвонил, и бабу Маню задержали. МУР не стал бы заниматься такой мелочью, но за последний месяц в Москве какая-то женщина, схожая по приметам с бабой Маней, «налепила» случаев семь «формазона», выдавая медную бижутерию за золотые изделия. И поскольку именно за такие преступления баба Маня и «тянула» раньше свои сроки, её перевели на несколько суток в МУР, чтобы проверить, не она ли взялась за старые дела.

«И находятся же ещё глупцы, покупающие медь за золото! Уж сколько пишут в газетах о мошенниках, а все равно простаки на удочку попадаются», — подумал Кондратов, входя в комнату, где его уже ждала баба Маня. Так эту женщину называли в течение долгих лет, и лишь в милицейских протоколах она значилась как Серегина Мария Федоровна.

— А, Кондратов! Давно не виделись. Лет пять, наверное. А ты слегка постарел. Вот и седина на висках и волос вроде поменьше стало.

— Ну-ну, баба Маня, осади назад слегка. Давно ли сама в зеркальце гляделась? — в тон женщине спросил Кондратов.

— Тут ты, Кондратов, в точку попал. На свою образину мне уже давно смотреть противно. В моем доме и зеркалов-то нет. Но моя жизнь уже в прошлом, а ты ещё кобель знатный, небось молодым жеребчиком по чужим конюшням скачешь.

— Тебе Маня отчет в письменном виде написать или так поверишь?

— А ты лучше в картинках нарисуй. В цветных, — засмеялась женщина, прикрывая рукой беззубый рот.

— Так, значит, ты теперь только картинками интересуешься?

— Обижаешь, Кондратов. Я хоть и без зубов, а кое в чем молодухам не уступлю.

Кондратов понял, что промахнулся: женщина в любом возрасте женщина и обижается, когда её со счетов сбрасывают. И, чтобы загладить неловкость, заметил:

— Это я так, чтобы тебя подзадорить. Знаю, женщина ты горячая и ни одного стоящего мужика не пропустишь без отчета.

— Ну это ты хватил через край, Кондратов. Но сам знаешь, некрасивых баб не бывает, водки бывает мало. А я живу весело, что ни день, то праздник. Мужички частенько заглядывают водочки выпить. Ну и начинает их тянуть на подвиги. А я тут как тут. Но ты не думай, все довольные остаются, утром даже на похмелку денег не жалеют.

— Рад за тебя, Маня. Но мы ведь встретились не нашу с тобой личную жизнь обсуждать. Ведь так?

— Так-то оно так, да не за так. Сам знаешь, Кондратов, жизнь нынче пошла развеселая, да овес сильно подорожал. За «просто так» ничего не бывает.

— Ну, так чего ты хочешь?

— Да, в сущности, пустячок, ребята ваши меня заволокли сюда за какие-то пустяшные «фармазоны», но я к ним никакого отношения не имею. Медом в природе не существующим, каюсь, торговала. Но больше ничего за мной нет. Так пусть не арестовывают, а отпустят до суда, взяв подписку о невыезде. Куда я, старая, денусь.

— Маня, сама знаешь, от меня это не зависит. Если ты не сбывала медь вместо золота, то похадатайствую. У тебя следователь кто?

— Пименов — строгий мужчина. Все стращает, что живой из колонии я не вернусь. А я и без него знаю, что с моей печенкой долго не протяну. Помоги, Кондратов, Христом-Богом прошу, дай хоть до суда пару месяцев на свободе погулять.

Последнюю фразу Маня, отбросив наигранно шутливый тон, произнесла с исступленным отчаянием. И Кондратов понял, как жаждет эта немолодая, больная женщина вновь оказаться, пусть не надолго, на воле. Он почувствовал жалость к этой несчастной, чья жизнь, начиная с первой судимости в ранней юности, пошла наперекосяк.

— Хорошо, Маня. А что взамен? Ты пришла ко мне, зная, что не подведу, что могу сделаю. Но и твоя подсказка должна быть весомой, это тебе не мед продавать легковерным гражданам.

— Ладно, Кондратов. Тянуть не буду. Со мной в камере сидит молодая баба. Ну та, что сынка своего полюбовника из детского сада украла. Так она вас дурит, говоря, что пацаненка убила. Не решилась она на это. Он ей стишки стал читать, ну баба и разнюнилась. Отвезла его к своей тетке в Калужскую область. Сказала, что родители мальчика уехали в отпуск, а ей поручили его опекать. Она теперь смеется над вами, говорит: «Я на их рожи самодовольные посмотрю, когда заявлю на суде, что ребенок жив и в деревне свежим воздухом наслаждается. Вот будет умора».

Кондратов здорово разозлился. Это был настоящий прокол, узнают в управлении — обхохочутся: раскрыли, называется, преступление.

— А что, если девка врет, боится, как бы сокамерницы с ней не расправились за её подлость?

— Да нет. Вряд ли. Она говорит, что, может быть, дело до суда не дойдет, если на очной ставке её любовник согласится в обмен на живого мальчишку развестись и жениться на ней.

«Так вот почему эта стерва требовала очной ставки с любовником. Вот дура! До тридцати лет дожила, а ума не нажила. Разве можно добиться счастья насильно, заставив мужика на себе жениться? А главное, она не понимает, что само по себе похищение уже считается преступлением, предусмотренным Уголовным кодексом, и никакое соглашение с любовником не освободит её от суда и ответственности».

Размышления Кондратова прервала баба Маня:

— Ну что, Кондратов, помогла я тебе?

— Да, Маня. Спасибо за шпаргалку. И если за тобой, кроме меда, ничего нет, я поговорю с Пименовым. Он следователь опытный, всегда готов пойти сыщикам навстречу, конечно, если мы не преступаем закон. И хотя стопроцентной гарантии дать не могу, но постараюсь его уговорить, чтобы отпустил тебя до суда на волю.

Поднимаясь к себе в кабинет, Кондратов прикидывал, с чего начать: устроить очную ставку этой бабы с Барановым или прямо сейчас вызвать её из камеры и поговорить напрямую? Подумав, что в присутствии Баранова разговорить её будет легче, Кондратов решил срочно вызвать незадачливого любовника сюда, на Петровку 38.