Уильям Холланд - Московские сумерки

В медицинском заключении содержался результат вскрытия, на рисунке показаны контуры человеческого тела в двух положениях – прямо и сбоку. В заключении отмечена только одна рана, аккуратно нарисованная красным карандашом на теле во фронтальном положении. Поля рисунка испещрены заметками патологоанатома.

– Какие же ваши выводы? – спросил полковник.

– Пока они носят предварительный характер. Никто из свидетелей не заметил, как его ударили, но расположение раны говорит, что удар нанес левша.

Полковник только хмыкнул:

– Давайте дальше.

– Убитый, по всей видимости, недавно поездил по многим странам, так как у него найдены различные деньги. Хотя, конечно, – добавил Чантурия, – их могли и подкинуть, чтобы затруднить опознание, а не способствовать ему. Или же он мог получить их в виде сдачи в магазине, где торгуют на валюту. Как вам известно, кассиры там склонны считать валюту всех несоциалистических стран взаимообратимой.

– У него также неплохой вкус. Я имею в виду женщину, – заметил полковник.

– Это уж точно.

Чантурия не хотелось снова упоминать о женщине, хотя он и полагал, что говорить о ней все же придется.

– А эта женщина, что была с ним, – кем она, по-вашему, могла бы быть?

– Боюсь, вынужден буду доложить, что пока нам ничего не известно.

– Не говорите «нам», товарищ капитан. Следствие ведете вы, а не я и не кто-то другой. От меня нечего ждать каких-то сведений, пока вы мне их не доложите.

– Я еще не установил личность этой женщины.

– Она проститутка?

Об этом и спрашивать не надо было. Кто же еще будет общаться с иностранцами? Чантурия тоже легко догадался о такой мысли полковника.

– По всей видимости, нет. Ее описание не соответствует ни одному докладу наших агентов. Кроме того, ее не знают и те две девицы, что крутили с японцами.

– А персонал кафе? Не видели ли они ее прежде?

– Все они в один голос говорят, что раньше она в кафе не заходила. По словам допрошенных, ее запомнили бы, внешность у нее броская.

– Как она выглядит?

– Блондинка с длинными волосами, глаза темные. Довольно бледная. Фигура полная, но стройная. Возраст не более тридцати. Обручального кольца нет – официант точно запомнил.

– Типичная русская красавица.

– Не совсем типичная, к сожалению.

Чантурия знал, что спорить с полковником Соколовым но поводу «русской красавицы» – дело рискованное, но после целого дня, дня, прошедшего впустую, он чувствовал, что должен согласиться и с таким определением. Безусловно, хорошеньких русских девушек было полным-полно, но редко кто из них сохранял девичью красу и очарование до тридцати лет.

– Не верю, что у симпатичного молодого офицера нет красивых женщин, – подковырнул полковник. – Особенно у офицера из Грузии.

Чантурия не отреагировал на эту реплику. Он понимал, что вступил на опасный путь. Полковник был русским, а когда русский задевает грузина, лучше сохранять осторожность.

– Ну, а этот так называемый «иностранец»? – поинтересовался Соколов.

– Товарищ полковник… – осторожно начал было Чантурия. Ему стало легче, когда переменилась тема разговора, но в голосе полковника звучала нотка раздумья, он как бы обкатывал новую мысль, а Чантурия было не до новых идей в деле, где у него не было ничего конкретного.

– Кстати, почему вы считаете его иностранцем?

– Все утверждали это с самого начала, товарищ полковник. Во всех показаниях отмечается, что он иностранец. Официанты, администратор кафе… Они просто убеждены в этом. Двое свидетелей считают, что он, скорее всего, американец…

– Американец? – Соколов научился произносить свои слова в насмешливом тоне, с нотками сомнения. Его голос при этом приобретал печальный оттенок – он выражал этим сожаление по поводу несмышлености своих подчиненных. – Почему они так думают?

– Ну, его манера говорить, его обращение с официантами, какое-то панибратство в общении с ними…

– А-а! Большие поборники равноправия они, эти американцы, – в голосе полковника чувствовалась насмешка.

– Ну и, конечно же, его одежда, содержимое карманов…

– Но бесспорных доказательств-то все же нет? Вашу служебную записку я прочел. Нет в ней никаких четких свидетельств, что он иностранец. Документов у него не было. В гостиницах никто из иностранных постояльцев не пропадал. На визовых фотографиях недавно прибывших в нашу страну иностранцев его не опознали. Все говорили с самого начала, что он иностранец, а если предположить, что все ошибаются? Он кому-нибудь сказал, что он иностранец? Нет, не сказал. Как все помнят, он говорил только на русском. На хорошем русском языке, хотя и с акцентом. С каким акцентом? Никто точно не знает. В Советском Союзе полно людей, говорящих с акцентом. Вы сказали, что он нордического склада, так почему бы ему не быть литовцем или эстонцем? Ну, а что касается его одежды и всякой мелочи в карманах, то сейчас немало людей могут себе позволить обзавестись ими. Да тот же администратор этого самого кафе «Зайди – попробуй», как мне докладывали, умудрился накопить аж миллион рублей. А может, наш «иностранец» тоже администратор кафе в Риге или где-то еще, где он научился бойко болтать по-русски? А если так, то разнообразие происхождения его личных вещей не покажется странным, не так ли? Как правило, иностранец носит одежду, изготовленную в его стране, советский же человек покупает заморские товары где только придется.

– Логично…

– Да, капитан, логично. А из всего можно сделать другой вывод, который без этих размышлений показался бы бессмысленным, – что наша контора не может установить личность иностранца, которого ухлопали во время непонятного, бесцельного нападения на кооперативное кафе в самом центре Москвы.

– Но если он не иностранец, то, конечно же, не дело Комитета государственной безопасности заниматься этим расследованием, – сделал вывод Чантурия.

Некое подобие улыбки промелькнуло на губах полковника Соколова:

– Именно так.

Чантурия на мгновение задумался, а затем предположил:

– В таком случае все материалы дела и его личные вещи следовало бы передать в прокуратуру для дальнейшего расследования.

– Не для дальнейшего расследования, а просто для следствия. У нас никакого следствия не велось, поскольку это дело находится вне нашей компетенции.

– Так точно, товарищ полковник.

– Хитрый ход, – рассмеялся Орлов. – Соколову не стать бы полковником, не будь у него воображения. Прокуратура пошлет нас… куда подальше, когда мы завернем все эти бумаги им назад. – Он продолжал упаковывать одежду и вещи убитого, прикрепляя на них инвентарные номерки. – А эту вещь жалко отдавать. – Он взял часы «Гермес». – Какой-нибудь помощник следователя сочтет, что у него выпал удачный денек.

С этими словами он записал инвентарный номер часов в опись имущества и небрежно швырнул их в коробку.

Чантурия был тоже уверен, что еще до следующего утра кто-то присвоит себе и наденет на запястье эти великолепные часы. Его-то начальство их не видело, но теперь ими будет распоряжаться прокурор.

– Итак, списываем убитого с себя и записываем его за прокуратурой, – сказал Чантурия. – Прихвати его шмотки.

Он вышел из кабинета, а Орлов поплелся за ним с картонной коробкой под мышкой. Чантурия вовсе не считал, что все идет как надо. Они остановились у лифта, чтобы спуститься в морг.

– Скажи мне, Леша, – спросил Чантурия, пока они ждали лифт. – Ты когда-нибудь слышал, чтобы у нас продавалось итальянское белье?

– Нет. Но тут и удивляться нечему: итальянское белье – большой дефицит. Даже советское-то нижнее белье трудно купить. Вероятно, нет более дефицитного товара, чем итальянское нижнее белье. Его раскупили бы мгновенно.

– А откуда ему взяться в Москве?

– Ну, приезжают же туристы из Италии. Они могут толкнуть кое-что.

– Даже собственное нижнее белье?

– А почему бы нет?

– А английский костюм? Какой солидный иностранный турист, который может себе позволить носить столь дорогой костюм, продаст его на улице, за рубли, как какой-нибудь хиппи? Да еще найдет такого, кому он пришелся бы как раз впору?

– Я что, должен понимать ваши слова как сомнение в правильности вывода полковника? А, товарищ капитан?

– Да нет же! Полковник, надо признать, пришел к блестящему выводу, что тот, из-за кого у нас заварилась такая каша, вовсе не иностранец и, стало быть, не наш подопечный, и им должен заниматься наш общий друг Филин, который, конечно же, жаждет этого еще меньше меня.

Наконец лифт остановился на их этаже, и Чантурия проскользнул в открывшиеся створки, придержав их, чтобы успел войти и Орлов. Он нажал самую нижнюю кнопку – в подвал. Лифт, постояв секунду-другую, медленно, с лязгом и скрипом, пополз вниз.

Внутри морга заспанный смотритель разыскал нужные бумаги на выдачу тела и протянул их Чантурия.