Татьяна Ермакова - Двойное золотое дно

— Может быть, — кивнул Илья, задумчиво посмотрел на меня и вдруг шагнул ко мне.

Как завороженная, я поднялась под его взглядом. Несколько длинных и томительных минут мы молча стояли и смотрели друг на друга.

Чем это могло закончиться, узнать я не успела. Совсем не вовремя я вдруг зевнула, едва успев прикрыть зевок ладонью. Ужасно нехорошо получилось! Видимо, нервишки разыгрались. С чего бы это?

— Господи, Ксения! Простите мерзавца! Оказывается, уже так поздно, — опомнился Илья Владимирович и сразу же засобирался.

Останавливать его я не стала. На дворе уже была глухая ночь, и моему гостю действительно давно пора было удалиться: К тому же мне не понравились те тягучие секунды, когда мы смотрели друг другу в глаза. Я не знаю, что он собирался сделать в следующий момент (а непонятностей я не люблю).

Ельчанинов быстро оделся и ушел, дав мне возможность перекраивать историю его жизни, как мне будет угодно. Он был крайне вежлив и корректен, но мне почему-то показалось, что его уход скорее напоминал бегство...

Вполне вероятно, что это были мои домыслы...

Разбудил меня телефонный звонок. Подняв голову с подушки, я осознала, что она у меня просто раскалывается. Выражение же «разбитая» точно характеризовало мое состояние.

— Какая зараза! В такую рань! — простонала я в трубку.

— Ксеня, побойся бога! — возмутился Костя.— Рань! Скажешь тоже! Все нормальные люди обедать садятся.

— Это их проблемы, — отрезала я, совершенно не желая просыпаться.

— Брось, не злись. Самое главное, ты жива, хотя и не совсем здорова, — невозмутимо продолжал мой друг. — Вчера часов в двенадцать я мимо твоего дома проезжал. Видел свет, но решил не заходить — а вдруг ты не одна.

— Чтобы ты таким деликатным был по утрам! — съехидничала я. Настроение немного улучшилось, и для его поддержания я продолжила в том же духе: — Куда ж ты, милый, мимо меня проезжал?!

— Не важно, — замялся Антименко.

Однако случайно проехать мимо моего довольно изолированного дома просто невозможно. Для этого нужно специально заехать в один из четырех жилых муравейников, обрамлявших по периметру наш двор.

— Ладно, сволочь, приходи, — снизошла я.

Душ привел меня в чувство, две таблетки цитрамона справились с головной болью, и к приходу Котика я была почти белым человеком.

Антименко, чувствовавший себя в моей квартире как дома (если не лучше), бухнул на плиту чайник. Я в это

время принялась перемывать груду посуды, которую ночью, поленившись, свалила в мойку. Одновременно я давала Косте отчет о своем вчерашнем приключении.

Тем временем Котя набивал рот вчерашними деликатесами (язык не поворачивался назвать это остатками. Илья накупил такую гору продуктов, что, наверное, хватило бы на десятерых). Тщательно пережевывая пищу, Котя внимательно слушал меня.

— Еще пойдешь? — проглотив очередную порцию вкуснятины, спросил мой друг.

— Ой, Котик, скорее всего, нет. Здоровье уже не то,чтоб под утро ложиться, — вздохнула я. — Старовата, видать, стала для подобных приключений.

— Ага... Давно говорю — на свалке твое место. Пора старушка, пора!

Получив весьма ощутимый подзатыльник, Антименко обиженно засопел.

— Ты сама начала...

— Мне можно, а тебе — нельзя!

— Дискриминация! — хихикнул Антименко. — К старым друзьям так не относятся!

— Друзья так не шутят, — отрезала я.

Неизвестно, до чего могла довести нас эта перепалка,но тут зазвонил телефон.

— Ксения, —мужской голос обволакивал и завораживал. Борису Щербинину можно было не представляться.

— Здравствуйте, Борис Григорьевич, — моя душа пела и уносилась ввысь уже от самого факта его звонка.

Мой драгоценный Костик появился на пороге кухни и уставился на меня, покачивая головой. Все укоры и опасения отражались на его скорбном лице. Чтобы не видеть его постную мину, мне пришлось отвернуться.

— Ксюшенька, ну к чему этот официоз. Зовите меня Борисом, как договорились, — тон Щербинина был уверенным, повелевающим и немного снисходительным

(«Когда это мы на «ты» перешли, убейте — не помню!»). — Вы получили цветы?

— Борис, они великолепны, спасибо! — замяукала я. По большому счету к букетам я равнодушна. Конечно, это безумная красота, но дня на два, от силы на три. И удел хрупких созданий — мусорное ведро. Ничего нет печальнее увядших цветов. Но делиться своими рассуждениями с господином Щербининым я не стану.

— Если у вас, Ксюшенька, нет других планов на вечер... — Щербинин сделал паузу.

— Я вас слушаю. — Нетерпение взяло свое, хоть я и понимала, что надо бы промолчать. Так сказать, набить себе цену.

— Как вы относитесь к театру?

— Обожаю, — выпалила я, ни на секунду не задумавшись. Шило в мешке не утаишь.

— Замечательно. Тогда я заеду за вами в шесть.

— Ой нет, нет, Борис!

— Почему? — Щербинин явно был удивлен.

— Вам покажется смешным... Но... я понимаю, что это глупо... — Я блеяла, как овца, которую ведут на заклание. Надо взять себя в руки. — Борис, простите, но у меня крайне любопытные и бестактные соседи. Мне не хочется попасть под перекрестный огонь их взглядов. Давайте встретимся у аптеки.

Несла я полнейшую ахинею и понимала это. Но что правда, то правда. Мои соседушки были любопытнее налоговой инспекции и гораздо ее бесцеремоннее.

Дом наш старый, единственная хрущоба во дворе. Заселялся еще в конце шестидесятых, и контингент с тех пор изменился не сильно, но сильно постарел. Глядя на своих одиноких старушек-соседок, я вполне разделяла значение выражения, что в нашей стране слабым полом нужно официально признать мужчин. Ярчайший пример — наш подъезд. Из двадцати квартир только пять занимают люди молодого и среднего возраста. В остальных же обосновались бабушки-старушки. Именно бабушки, дедушек у нас не наблюдается ни одного, повымерли все, аки мамонты. Так кто из нас сильнее, приспособленнее и жаднее до жизни? Именно! Самый сильный пол — мы, женщины (как ни обидно это звучит)!

Основное же развлечение старых перечниц — жажда знаний в результате подсматривания и подслушивания. Просто напасть какая-то!

Я с ужасом представила, что всю последующую неделю (а то и две!) наш подъездный КГБ будет всеми правдами и неправдами выпытывать у меня сведения о столь блестящем кавалере. Не-е-ет, только не это!

Мама воспитывала меня в духе почтения к старшим, и просто послать соседок подальше язык не поворачивался. Ну а если бы даже и повернулся, то сомневаюсь, что от этого был бы какой-то толк. Так и выходит, что проще пройти несколько сот метров, чем потом, вежливо улыбаясь, отделываться от вредных бабулек.

— Ксюшенька, вы прелесть и вы правы, — хохотнул в трубку Щербинин. — Личная жизнь она и есть личная, а не общественная.

Слава богу, Борис Георгиевич отнесся к моим закидонам с пониманием. Мы попрощались до вечера и закончили разговор.

— Ты никуда не пойдешь! — прервал мои радужные мысли визгливый Котин голос. Раньше за ним подобного не наблюдалось, поэтому я вытаращила глаза от удивления.

— Это что, Костя? Сцена ревности?! — Шутка, как правило, сглаживает напряженность,-но не в этот раз. Смеяться мой друг не собирался.

— Называй как хочешь! Но ты никуда не пойдешь! — Котин голос звенел, готовый сорваться на крик. — Это страшный человек, я тебя никуда не пущу! Ты хоть знаешь, с кем связалась?!

— Он что, криминальный отец города? — заинтересовалась я.

— Да нет, — замялся Антименко и отвел уже не сверкавшие гневом глаза.

— Хорошо. А почему ты сказал, что он страшный человек?! Котенька, ты сдвинулся?! И вообще, какого черта ты себе позволяешь? Ты мне отец, муж, любовник?! Какое ты имеешь право мне что-то запрещать? Я взрослая женщина, которой время от времени просто необходим мужчина! Ты это можешь понять?! Твоя глупая ревность... — Я замолкла на полуслове, задыхаясь от возмущения и обиды. Костин пунктик по поводу моего замужества начал принимать угрожающие размеры.

И вдруг я увидела, что Антименко сломался. Он жалко гримасничал, пытаясь улыбнуться. Кажется, я переборщика со своим праведным гневом.

— Костенька, милый, хороший, ну прости, — залопотала я, обнимая готового разрыдаться друга. — Я понимаю, ты меня любишь, боишься за меня, волнуешься. — Антименко кивнул, борясь со своими чувствами. — Котик, пойми, мой хороший, он мне очень нравится, но это же не значит, что я хочу за него замуж. Мы идем в театр, в общественное место, там будет полно народу. Ничего со мной не случится.

Я старательно взывала к логике и уму Константина Михайловича, только получалось плохо.

— Ксень, не ходи, ну не ходи... — заныл Антименко, и я просто поразилась. Все пятнадцать лет знакомства я не сталкивалась с таким ослиным упрямством с его стороны.

— Ну, это уже смешно! — решила я сменить тактику. — Ты знаешь о нем что-то плохое?