Дерек Марлоу - Чья-то сестра

Хэл Иордан

Хэл Иордан

Хэл Иордан.

Машинально дописал еще одно имя и тут же быстро зачеркнул: такие завитушки могут дорого обойтись.

Хлебнув виски, он взял телефонную книгу, отыскал фамилию Иордан — их было несколько, — выписал всех подряд: цветочника, водителя такси — и захлопнул справочник. Иордан — имя, конечно, вымышленное. Иначе и быть не могло. Наконец, следуя споим мыслям, он вышел к «бьюику», взял фотографию, вернулся и пришлепнул ее на стенку. Внимательно вглядываясь в снимок, он видел только то, что и прежде: обнаженную девочку и улыбающееся лицо Билли. И больше ничего.

Зазвонил телефон.

— Уолтер? Это Херб.

— Хэлло, Херб. — Брэкетт присел на стол, не отрывая взгляда от фото.

— Как продвигаются дела?

— Так себе. А у тебя?

— Понимаешь… Слушай, Уолтер, я специально звоню, чтобы извиниться за сегодняшнее. Не помог тебе с пропуском, и вообще..

— Да ладно. Херб. Я уже забыл…

— Ты, конечно, считаешь, что я дерьмо…

— Да брось, — раздраженно прервал Брэкетт. — Забудь.

— Ну, в общем… хотел вот извиниться и узнать, как у тебя там вышло с загонами?

— Отлично, Херб, отлично.

— Вот и ладненько. Отлично, значит?

— Да. Отлично.

— Хорошо…

— А у тебя?

— О, мы завязли. Симмонс уже беседовал с наркоманами…

— И никакой ниточки?

— Ни волоска.

— Худо. — фальшиво посочувствовал Брэкетт.

— Если чем могу помочь…

— Послушан, Херб, — чуть помедлив, спросил Брэкетт, — тебе не знаком некий Хэл Иордан? Возможно, коп.

Долгая пуза. Брэкетт подумал, уж не разъединили ли их.

— Херб? Ты у телефона?

— Да. Иордан, говоришь?

— Угу…

— Нет. Ведь сейчас в Сан-Франциско полно новеньких. Всех и не знаю.

— Он не из новеньких. Да ладно, я спросил на всякий случай. Пока, Херб.

Брэкетт не клал трубку, пока не услышал щелчок. Он потянулся за пальто, но, одеваясь, вдруг опять разнервничался. Не от испуга или там дурных предчувствий. Волновался он, точно парень, отправляющийся на первое свидание. Ужасно нелепо. Может, поэтому он и решил позвонить Горовитцу. Так, подстраховаться…

— Сидней? Уолтер…

— А, Уолтер, — откликнулся запыхавшийся Горовитц; в трубке слышались голоса, кто-то попросил кофе. — Мне сейчас некогда. Знаешь, про девушку кое-что всплыло.

— Выяснили, кто она?

— Знаю только — отдел уголовных дел трясет. Минуточку… Что? Иду. Уолтер, меня зовут.

— Сидней, еще секунду! Встретимся попозже, а?

— Не могу… послушай, может, вырвусь, тогда прибегу. Куда?

— Я буду у «Джими», в Норт-Бич. Знакомое местечко?

— Да. Пока.

Брэкетт положил трубку, выключил свет и поспешил вниз.

В кулинарии Либерман подсчитывал дневную выручку.

— Мистер Либерман, если кто спросит, я буду в клубе «Джими». Можете запереть. Когда вернусь, пройду боковым ходом. Возможно, задержусь…

— Хорошо, мистер Брэкетт. Доброй ночи.

На улице шел дождь, но небо уже прояснялось. У Брэкетта мелькнула мысль, не захватить ли пистолет. Нет, чересчур мелодраматично, да и срок лицензии истек. Он забрался в «бьюик» и поехал в клуб.

Подушки. Большой зал клуба был завален подушками. Они наползали друг на друга, отвоевывая пространство, точно листья водяных лилий в декоративном пруду. Подушки и тела. Мужчины и женщины. Кто-то спал, кто-то обнимался, а иные просто подремывали. Подушки, тела и шум. Грохот музыки, взрывающий темноту, возбуждающий всех и вся. Свет явно не предназначался для чтения или писания писем матери, так, сумеречные подсветы, чтобы официантки (калифорнийские блондинки в маечках и джинсах — наряд Мэри Малевски) не наступили ненароком на чье-нибудь бедро или волосы. Никакого стриптиза, никаких «зайчиков», никаких танцовщиц, вихляющихся в бешеном ритме. Просто большая мансарда для неспешных бесед и наркоманов — у каждого своя кадильница, своя отрава.

Зал «Джими» не шел в сравнение ни с Сикстинской капеллой, ни с Версалем. Да здесь такое и не требовалось. Клуб служил определенным целям, возможно, противозаконным, и служил успешно. Брэкетт остановился в дверях, пока глаза привыкали к полумраку. Он поежился, чувствуя себя явно нежелательным гостем.

— Ну-ка. Чарли, стоп. Вход только для членов клуба.

Брэкетт оглянулся — существо, вид которого говорил, что в процессе рождения его малость помяли.

— Я ищу одного человека, — объяснил Брэкетт.

— А мы все люди, скажешь, нет? Выход — вот он.

Брэкетт удостоил существо взглядом и небрежно произнес:

— Я — друг Хэла Иордана.

Слова подействовали мгновенно Кем бы ни был Иордан, на побегушках он тут наверняка ни у кого не бегает.

— Как тебя зовут?

— Брэкетт.

— Не слыхал.

— Зато Иордан о тебе услышит, — посулил Брэкетт, делая вид, что уходит.

— Да ладно тебе, постой… — Брэкетта удержали за руку. — Погоди минутку. — Быстро оглядев полумрак, существо тихонько спросило: — Взамен Лумиса, что ли, будешь?

— Уже прослышал про него?

— Кто ж не слышал?

— Видел его вчера?

— Да. — Больше существо ничего не прибавило. Бормотнув, что нужен в баре, человечек торопливо вышел, бросив Брэкетта среди хаоса. Брэкетт наблюдал, как он перебросился парой слов с девушкой, потом с парнем, похожим на кубинца, тот оглянулся, и все трое затерялись в толпе. Зеленые подсветы сменились красными, пурпурными; рыжеволосая девушка с блестками на щеках предложила Брэкетту выпить, кто-то затянул песню, и тут Брэкетт увидел ямайца. Черный и толстый, одет неряшливо, как пианист из бара низшего разряда. Шагая через ноги и подушки, он направлялся к двери.

— Вроде Муррей? — спросил Брэкетт, рыжеволосая кивнула.

Угловая дверь открылась, и Брэкетт разглядел, что там туалет.

Переждав минутку, он двинулся следом. Никто его не остановил, ни о чем его не спрашивали. Он открыл дверь и, войдя в туалет, запер ее за собой.

Маленькая умывальня, загаженная, грязная; разбитый кафель, надписи карандашом, обрывки оберточной бумаги, баллончики аэрозоля, замызганная серая раковина, автомат с противовенерологическими таблетками («купи меня и спасешься») и единственная кабинка, которая была занята. Брэкетт двинул плечом, послышался треск, испуганное «ой!». Ямаец попытался подняться, но рука Брэкетта опустилась ему на голову, а нога тяжело наступила на край брюк. Ямаец принялся отбиваться, выкрикивая, что он не виноват. Брэкетт объяснил, что он не коп, и толкнул ямайца обратно.

— Так кто ж ты? — завизжал ямаец. — «Гомик» какой-нибудь?

— Нет, Муррей. Я ее друг.

Брэкетт сунул снимок в лицо ямайцу. Взглянув на фотографию, тот перевел глаза на Брэкетта и больше не сопротивлялся.

— Знал ее? — спросил Брэкетт.

До ямайца вдруг дошла неблаговидность его позы, и он нервно скрестил руки на животе.

— Не упрямься, Муррей, и я тебя скоро отпущу.

Муррей плотно сжал губы, Брэкетт убрал фотографию и аккуратно засунул двадцатидолларовую бумажку в карманчик рубашки ямайца.

— Ну, Муррей, выкладывай!

Ямаец покосился на деньги, на Брэкетта и покачал головой.

— За двадцать долларов ничего не знаю. Даже сколько сейчас времени, не знаю.

— Послушай, дверь заперта. Здесь только ты и я. И больше никого. Поразмысли.

Размышлял Муррей полминуты. Может, гадал, есть ли у Брэкетта пистолет. Он понимал, что продавать ему особо нечего: секретов ему не доверяли даже мелкие сошки. В лучшем случае он любитель-толкач, продающий пакетики коки мальчишкам из коттеджей и обществам детских садов, которые с таким же успехом могли покупать тальк. Не в таком он положении, чтобы торговаться с кем-то, даже с домашним торговцем овощами. А уж тем более с Брэкеттом, который, похоже, ни во что не ставит его жизнь, как сам он ни во что не ставит жизнь других. Отдав дань гордости, Муррей покорно поплелся за здравым смыслом.

— А ты точно не наркоман?

— Если тебе от этого легче, считай, что наркоман.

— Да нет, — Муррей вгляделся в Брэкетта. — Те не дают, а берут.

— Имеешь в виду кого-то определенного?

— Из тех, кто берет? Разыгрываешь? — Ямаец расхохотался.

— Иордан? — поинтересовался Брэкетт.

— Река в Библии, — без задержки выдал Муррей. — Отгадывать, пока не набавишь до сорока?

Брэкетт улыбнулся. Ему понравилась выбранная тактика.

— Послушай, дай хоть брюки натянуть, — попросил Муррей.

— И так хорош. Расскажи про девушку.

— Парень, да не могу же я так!

— Рассказывай, Муррей!

— Я ничего не знаю, — вздохнул Муррей. — Тут таких девчонок полно.

— Вчера она заходила?

— Когда?

— Часов около четырех утра?

— Ах да! Забегала, верно. Но всего минут на десять.

— Видел, как она уходила?