Татьяна Степанова - Демоны без ангелов

– Федюша, ты дома? Глянь, что Розанна испекла, пока я у нее сидела. Ох и кулинарка она, всех этих в телевизоре поваров за пояс заткнет. С мясом, как ты любишь, правда, с куриным. И яиц туда крутых порубила, и лука нажарила, фарша навертела, пока мы там с ней по рюмашке. Пока ля-ля да ля-ля о том о сем, уж и пирог в духовке поспел. Вот бы тебе такую жену, Федюнчик, с такой не пропадешь, нет. Я подумала: а что? Ей сорок всего стукнуло, баба она ягодка, ты на нее только глянь, хата у нее – три комнаты, сын в училище военном, потом все равно на границу ушлют служить. Ты бы у нее там как сыр в масле катался – накормит, напоит, к ящику тебя посадит – смотри футбол хоть день-деньской, а она тебе еще и тапки принесет. Уж очень ты ей глянешься, уж она мне сейчас и так и этак намекала. И «пирог-то берите, накормите своего», и пива-то полны руки, вон сколько бутылок. А что стара для тебя, так ты молодым что-то не очень, не очень глянешься, не больно-то схватили тебя. Это я как мать тебе родная скажу, хоть, может, и не понравятся тебе эти мои слова, как и вообще никакие мои слова тебе обычно не нравятся!

И тут мамаша Басова увидела Катю.

– Мать только за порог, а ты уж и девицу привел?

– Щас поговорим с тобой, я только оденусь, – Басов повернулся к Кате. – Мам, это по делу.

– Какие у тебя дела? Из ментовки и то выгнали!

– Мам, я прошу тебя… Жди тут, я сейчас оденусь. – Это уже Кате, слегка оглохшей.

– Я из главка, капитан Петровская, простите, что прямо домой к вам, но на стоянке, где ваш сын работает, мне сказали, что он уже…

– Что? И оттуда его уволили? Выгнать тебя и оттуда уже успели?

– Мам, я прошу тебя! – Голос откуда-то из квартирных недр.

– Нет, нет, что вы, его не уволили, он просто сменился – мне так сказали, – Катя испугалась, что стала причиной семейной свары. – Извините за беспокойство.

– Пирога хотите?

– Нет, спасибо.

– Он с мясом.

– Да нет, спасибо, я просто узнать… это по поручению полковника Гущина.

– Кого?

– Полковника Гущина из главка.

– Он вас ко мне послал?

– Не к вам, к вашему сыну.

– Ах к сыну… Вспомнил! Передайте ему, что я не нуждаюсь. И Федюнчик тоже не нуждается. Пусть провалится к чертям со всеми своими благодеяниями. Не мог даже так устроить, чтобы Феденьку на хорошую зарплату, в хорошее место. В полиции вон сколько платить обещаются. Бери пирог.

– Нет, нет, спасибо.

– Да бери ты, не ломайся. – Прижав пивные бутылки рукой к необъятной груди, мать Басова отломила чуть ли не половину куриного пирога и всучила сочный румяный кусок Кате.

– Пошли, на воздухе поговорим.

Катя обернулась – Федюнчик оделся и ждал ее на пороге распахнутой двери.

На волю! В пампасы! Катя вылетела из этой квартирки… логова как пробка из бутылки. А вслед ей неслось:

– Передай этой лысой сволочи, что я не нуждаюсь! О себе пусть лучше лысый черт заботится. А я как-нибудь со своим сыном и так проживу!

– Ну? – спросил Басов уже во дворе.

– Даже не знаю, что и сказать. Мама ваша, кажется, рассердилась. А пирог очень вкусный, – Катя откусила кусок пирога. – Это ваша подруга Розанна печет?

– Мать мне ее в невесты сватает, – Басов протянул мощную длань и простецки, словно они с Катей знали друг друга уже тысячу лет, отломил от ее пирога маленький деликатный кусочек. – Дай, что ли, попробовать. Пересоленный.

– Да? А я и не заметила. Это вы… это ведь ты выезжал тогда к Гнилому пруду в июне?

– Так точно.

– Я сегодня в отдел приехала, так там ничего не понятно. Ваш здешний священник признался в этом убийстве. А уже больше двух месяцев сидит этот Султанов Руслан, которого ты тогда как раз и задержал.

– Так точно.

– Ничего не понятно. Может, ты что подскажешь?

– Я про священника не особо в курсах, – Федор Басов взялся обеими руками за ремень джинсов. – Тебя правда ко мне Гущин послал?

– Да, очень настойчиво. Сказал, что мне наверняка помощь потребуется здесь у вас, в Новом Иордане, и ты мне ее окажешь, если я тебя об этом попрошу.

– И что тебе сейчас конкретно нужно? Какая помощь?

Катя воззрилась на него: он произносил все это веско, с запинкой, словно обдумывая, словно в голове его медленно и важно все это ворочалось, осмысливалось, принимало нужную форму в виде слов и вопросов. «Тугодум, – решила Катя. – Точно странный какой-то парень. Его ведь за неадекватность в полицию не приняли. Если он туго соображает, надо его чем-то озадачить».

– Я хочу взглянуть на этот ваш Гнилой пруд, – сказала Катя.

– Легко.

– Только я машину служебную уже отпустила.

– Вон моя машина, – короткий кивок в сторону стоянки во дворе «хрущевки», где с краю притулилась старенькая «пятнашка» баклажанного цвета. – У меня еще мотоцикл, можно и на нем сгонять.

– Нет, лучше на машине. Далеко это отсюда?

– Смотря как ехать.

Он открыл машину, усадил Катю, сам взгромоздился за руль, чуть ли не упираясь головой в потолок, и они покатили по Новому Иордану.

Смеркалось… Нет ничего прекраснее подмосковных вечеров в любое время года. И верно это в песне поется: «Если б знали вы, как мне дороги…» Зимой, осенью, весной, но летом… Летом там, в небесах над полями, лесами, домами, стройками, дорогами пылают такие закаты, такие краски. Катя как зачарованная смотрела в окно старенькой машины, подпрыгивавшей на ухабах. Эти пруды, эти дачи, эти ивы, романтично склоненные над заросшими травой берегами.

– Мне что, так и называть тебя «капитан полиции»? – спросил Басов.

– Я Катя.

– А я Федор.

– Почему ты с пистолетом дверь открываешь? Братков боишься?

– Башку хотел себе прострелить, – Басов по-детски шмыгнул носом. – А тут кто-то в дверь ломится.

– Шутишь? – Катя улыбалась. Она не верила ни единому его слову – потешный какой паренек.

– Пушка вот только дерьмо. Надо что-то другое изыскивать.

– Изыскивать? Где же ты пушку изыскивать станешь?

– А то мало мест.

– Здесь, в Новом Иордане?

– И Цин учит нас: уходить надо легко. Оставлять, ничего не жалея.

– Куда это ты уходить собрался?

– Вон Гнилой пруд.

Они миновали железнодорожный переезд и остановились. Справа от дороги начинался березняк. А слева – роща, ее ограничивала железнодорожная насыпь. В пейзаже тут не наблюдалось ничего живописного.

– Я не вижу никакого пруда.

– Вперед надо проехать маленько.

– Так езжай.

Старушка-машина заскрипела, застонала и тронулась медленно вперед. Старые деревья – они словно расступались. Спутанные сучья, многие из них сухие – не пережившие лютых зимних морозов, так и не вернувшиеся к жизни, лишенные листьев. Машина остановилась, будто наткнувшись на невидимую стену. Катя, выйдя из авто, пошла вперед.

Гнилой пруд показался ей похожим на помойную яму, заросшую бурой ряской. Здесь давно устроили свалку. В воде плавали старые покрышки, илистый топкий берег пестрел мусором. На сухом дубе сидела черная птица и хрипло каркала.

Каррр! Карррр!

– Труп бросили сюда, только он не утонул, застрял тут, коряг полно на дне, – Басов подошел сзади.

– Ты знал Марию Шелест?

– В городе видел, она в пятой школе училась.

– Я про Султанова читала в деле и про ту драку второго мая у кафе.

– Имела место драка.

– А ты там был?

– Тебе в отделе сказали?

– Нет, я просто подумала, раз драка… раз парни городские с чужими подрались, то…

– Ну был я там.

– Про ту историю с женихом, погибшим накануне свадьбы в ДТП, я тоже знаю, – Катя решила пока не заострять внимание на драке.

– Расскажи про священника.

Катя огляделась по сторонам. Пруд гнилой… замусоренная яма… Если это был отец Лаврентий, такую могилу он выбрал для нее?

– Собственно, я знаю очень мало, только то, что он сам явился с повинной к ее родителям, – сказала Катя Басову – коротко и сухо. – Меня с ним на переговоры послали. Но сегодня никаких переговоров мне вести не пришлось.

Басов слушал молча. Сумерки над прудом сгущались. Ворона или ворон на дубе наконец-то заткнулся, подавившись своим карканьем, и улетел. Потянуло холодом и сыростью, пора было уходить, но Катя чувствовала – Гнилой пруд, как магнит, тянет, тянет к себе подойти ближе, к самой воде, наклониться, коснуться ряски…

Что-то тут не так. Во всем этом деле что-то не так – и в месте происшествия, и в том задержании по горячим следам, и в этой явке с повинной. И в ней самой, в жертве. В этих ее женихах… женихах Сарры…

– Ордынский лес отсюда далеко? – спросила Катя.

Басов, не говоря ни слова, повернул к машине. Катя двинулась за ним, оглянулась на пруд раз, другой. Ноги прямо не идут, что-то держит здесь, словно тянет назад. Не уходи, тут так тихо. Скоро опустится ночь. И ворон не потревожит ночной тишины. Скоро над водой зажгутся огни, запляшут свой мертвый танец среди рваных покрышек и скользких коряг. И кто знает, что или кто поднимется со дна этой бездонной ямы. Что или кто… живой или мертвый…