Димитр Пеев - Седьмая чаша

– Я не убийца, а несчастный человек, – пробормотал Средков. – И готов понести заслуженное наказание. За тюремным замком.

– Для начала врежьте новый замок в собственную дверь. И ключ держите не под порогом, а при себе. Чтобы не находить больше никаких сюрпризов, – сказал Геренский.

Зазвонил телефон. Сняв трубку, подполковник услышал взволнованный голос капитана Смилова:

– Товарищ подполковник, я в квартире Паликарова.

– А санкция прокурора?

– Какая там санкция! Паликаров сам позвонил мне и умолял приехать немедленно. Осмотреть следы погрома, учиненного в его квартире неизвестными злоумышленниками.

– Пожалуйста, не клади трубку, – сказал Геренский и обратился к таможеннику:

– Вы получали в последнее время какие-нибудь письма?

– Письма? Никаких писем не получал. – Вы заглядывали в почтовый ящик?

– Нет. Мне и в голову не приходило. К тому же я вернулся поздно вечером.

– Посмотрите в почтовом ящике, Средков. И если найдете какие-нибудь письма – сохраните их, они нам могут понадобиться. – Подполковник встал. – Пока езжайте домой. Если вспомните, что вы не только заглядывали в раскрытое окно дачи Даракчиева, но, к примеру, были и внутри дома, хотя бы из чистого любопытства, обязательно сообщите мне. Договорились?

– Внутри не был, – растерянно сказал таможенник, глядя то на Геренского, то на появившегося в дверях милиционера.

– Проводите этого гражданина, – приказал подполковник, снова поднимая трубку. – Продолжай, Любак. Что за новая история?

– Здесь кто-то поработал, притом довольно нагло. Без вас я не разберусь…

– Сейчас еду, – сказал Геренский.

Прежде чем подняться на третий этаж к Паликарову, подполковник несколько раз обошел дом, внимательно разглядывая лепные карнизы, изысканные колонны, ажурные надстройки. Такие дома возводили в начале века – они были украшением так называемого «аристократического» квартала Софии.

Впрочем, Геренский разглядывал не только архитектурные красоты. Не поленился он подвергнуть придирчивому осмотру весь двор, а под конец заглянул даже в мусорную яму. Наконец дал знак двум сопровождавшим его экспертам и начал подниматься по широкой роскошной лестнице.

Еще с порога Паликаров обрушил на него свои жалобы, но Геренский предупреждающе поднял руку:

– Подождите! Сначала я люблю смотреть, а уж потом слушать.

Повреждений в квартире было много – выбиты стекла буфета, хрустальный сервиз сметен жестоким ударом, весь пол усеян обломками фарфора. В холле на стене вмятина с рваными краями – явно от удара тяжелым предметом.

Подполковник посмотрел на стоящего рядом пригорюнившегося хозяина и сказал участливо:

– Жалко… Придется тут повозиться с ремонтом – прошпаклевать, покрасить… А поскольку работа предстоит большая, позвольте сделать еще одно разрушение. – Он кивнул эксперту и указал на поврежденную часть стены: – Возьмите-ка пробу. Вытащите часть штукатурки со следами удара.

В спальне внимание Геренского привлекли флаконы из-под пенициллина на ночном столике. Их было девятнадцать.

– Вы коллекционируете пузырьки из-под пенициллина? – спросил он. – Что за хобби?

– Какое там хобби, товарищ Геренский. Весной я был тяжело болен. Настолько тяжело, что мне сделали сорок уколов пенициллина. Сорок уколов из двадцати пузырьков. С тех пор эти пузырьки я и храню на ночном столике. Чтобы всегда помнить: надо следить за собой, беречь здоровье.

– А кто вам делал инъекции?

– Сестра из нашей поликлиники, Милка. Можете ее спросить. Она подтвердит.

– Зачем же тревожить медсестру по пустякам. Не нужно. Я спросил просто так, между прочим. Не все ли равно, кто делал инъекции. А вообще-то я вам сочувствую. Сорок уколов – тяжкое испытание. Особенно для вас – такого нервного, чувствительного человека. – И, улыбнувшись, подполковник пошел к выходу.

Паликаров засуетился, будто не знал, идти вслед за ним или остаться. Наконец, одолев смущение, прокричал вслед Геренскому высоким фальцетом:

– Но ведь теперь их только девятнадцать, только девятнадцать! Куда подевался еще один? Ведь я вам сказал, их было двадцать! А теперь – девятнадцать…

Стоя на пороге, тот оглянулся.

– Вы уверены?

– Как я могу ошибиться?.. Именно двадцать! Странное дело! Кто мог его взять?

– Например, тот, кто изуродовал вашу прелестную квартиру. Или кто-либо из ваших друзей. На память. Навещают же вас друзья, верно? Или подруги… Не беспокойтесь, найдем ваш пузырек. Между прочим, я тоже хотел бы взять одну такую скляночку. Вы не против?

– Конечно, забирайте хоть все.

Геренский сунул пузырек в карман и подошел к изящному столику в углу. Там лежала кипа номеров «Юманите диманш».

– Я жил когда-то во Франции, – объяснил Боби. – А газету читаю, чтоб язык не забыть. Между прочим, «Юманите» – единственная французская газета, которую можно купить в Болгарии.

– Любопытно. Не дадите ли несколько номеров на время? – попросил Геренский. – Возьмусь-ка и я за французский.

– Берите – хоть насовсем. Сейчас мне не до языков, – ответил Боби.

Спустившись вниз, они вновь оказались во дворе, и здесь Смилов спросил:

– Товарищ подполковник, для чего вам «Юманите»? Насколько мне известно, единственное французское слово, которое вы знаете, – это «мерси»!

Геренский таинственно улыбнулся. Потом извлек из папки газеты. У одной была оторвана половина страницы.

– Оглянитесь-ка, – обратился он к одному из экспертов. – Видите мусорную яму? Да, под акацией, видите? Там несколько ведер с мусором, и из одного торчит железный прут. Возьмите эту железку и отнесите в лабораторию. Пробу со стены и газеты, – он протянул эксперту номер «Юманите», – туда же, на срочную экспертизу. Что нужно выяснить? Во-первых, не этим ли прутом сделана вмятина в стене. Во-вторых, не был ли обернут прут именно этой газетой. Задача ясна? Выполняйте. – Геренский повернулся к капитану Смилову: – А ты, Любак, займись пузырьком из-под пенициллина.

– Ясно, товарищ подполковник. Иду к медсестре – взять у нее отпечатки пальцев.

– Я тебя немного провожу. Надо кое в чем разобраться.

Они медленно шли безлюдными, тихими улочками, молчали, и каждый пытался разобраться в запутанной игре, которую вел против них неведомый преступник, обнаруживая при этом железную логику и непоколебимую уверенность в собственной непогрешимости.

– В чем же смысл нового хода нашего мистера Икс? – спросил как бы про себя Смилов. – Отвлечемся пока и от Средкова, и от Паликарова. Допустим, это сделали не они, кто-то другой… Значит, настоящий убийца дрогнул, нервы не выдержали, и он начал принимать защитные меры?

– Возможно! Очень возможно, Любак! Предположим, убийца решил направить нас по ложному пути. На ночном столике у Боби стоят двадцать пузырьков. Можно не сомневаться, что на каждом из них есть отпечатки пальцев Паликарова. Итак: украсть пузырек, всыпать цианистый калий, подсунуть Средкову, позвонить в милицию.

– Действительно, хитро! – откликнулся Смилов. – Таким образом убийца поставил нас перед выбором: либо Паликаров сваливает вину на таможенника, либо таможенник – на Паликарова. Третьего не дано…

– Тогда вполне возможно, что Паликаров сам устроил погром в своей квартире, – задумчиво сказал Геренский. – Заметив исчезновение одного пузырька, он подумал, что тот, кто его украл, готовит ему какую-то неприятность. Этим мнимым нападением он хочет привлечь наше внимание: если потом где-нибудь обнаружится роковой пузырек, у него, дескать, стопроцентное алиби… В сетях страха бьются сейчас все подозреваемые, весь этот сброд, именуемый консорциумом. Никто из них не знает, чего ждать друг от друга, и ради собственной безопасности они наводят тень на бывших своих сообщников и приятелей. Затевают черт знает какие нелепости. Анонимка против Дарговой, падающие с неба кирпичи, теперь вот погром у Паликарова…

– Вы правы, шеф, – сказал Смилов. – Сейчас они боятся друг друга еще больше, чем нас, вот и строят козни… Поликлиника тут рядом, за углом. Если застану медсестру, через час-полтора выяснится все и с отпечатками пальцев.

– Жду тебя в управлении, – сказал Геренский и взглянул на часы.

Подполковник не ошибся в своих предположениях, экспертиза установила, что злоумышленник орудовал в квартире Боби прутом, который нашли в мусорном ведре. Ничьих отпечатков пальцев на пруте не обнаружилось: орудие было предусмотрительно протерто лавандовым спиртом. Зато не осталось никаких сомнений, что мельчайшие бумажные волокна на пруте – от того самого номера «Юманите диманш».

Когда через час десять капитан появился в кабинете, Геренский встретил его заготовленной фразой:

– Догадываюсь, Любак! Пузырек побывал именно у этой медсестры?

– Именно у этой – весьма, кстати, миловидной, – улыбнулся Смилов.