Татьяна Степанова - Все оттенки черного

— С годами болезнь усугубилась?

— Да, с годами такие болезни не проходят. Лера неоднократно лежала в больнице. Поверьте, я делал все, что мог. Но это наследственное. Как я узнал, и бабка Леры тоже страдала душевным заболеванием.

— А с Константином у вас как отношения складывались?

— Неплохо поначалу. Меня всегда радовал этот одаренный и серьезный мальчик. Я старался со своей стороны сделать все, чтобы перед ним открылась самая широкая дорога в жизни.

Белоконь явно имел в виду помощь при поступлении в престижнейший МГИМО.

— Но как же тогда вдруг получилось, что у вас не стало сына? С которым вы прожили столько лет, о котором заботились, которым руководили?

— Так получилось.

Повисла пауза. Затем Белоконь, кашлянув, спросил:

— У вас самого есть дети, молодой человек?

— Пока нет.

— Так вот, те вопросы, которые вы тут мне задаете, и те ответы, которых добиваетесь от меня, сейчас в силу целого ряда причин, например, в. силу вашего возраста… короче, что бы вы ни спросили — все равно они окажутся для вас непонятными.

— Я постараюсь понять, Виктор Сергеевич. Вы только объясните.

Но Белоконь молчал.

— Разрыву вашему ссора предшествовала, скандал? — ене унимался Колосов. — Быть может, вы жениться повторно хотели, а ваш приемный сын против был? Или, уж простите, имущество какое не поделили?

— Все возможно. Это что, имеет какое-то отношение к смерти Леры?

— Ваша приемная дочь, Виктор Сергеевич, хотя — я замечаю — вы упорно избегаете называть ее так, умерла от отравления. Понимаете? И у нас есть сомнения в том, что она выпила эту ядовитую дрянь добровольно, просто желая свести счеты с жизнью.

— Вы хотите сказать, что ее мог кто-то отравить?

— Да, это я хочу сказать! Когда вы виделись с Валерией и Константином в последний раз?

— Несколько лет назад.

— Сколько лет?

— Десять или девять.

Колосов запнулся. Срок давности, как говорят в милиции, солидный.

— Константина я, правда, как-то встретил зимой, — продолжил Белоконь. — В консерватории, когда Рената Скотт давала концерт. Он был с женщиной. Сделал вид, что мы не знакомы.

Колосову хотелось крикнуть: да почему? Черт возьми, чтя между вами произошло? Но спрашивать, кричать, идти в лобовую атаку было бесполезно. Белоконь был из тех людей, которые сами никогда не повышают ни на кого голоса, но и другим диктуют собственную манеру беседы. Метаморфоза чувств и отношений в этой семье оставалась для Колосова загадкой. Одно было ясно: у Сорокиных что-то произошло примерно лет десять назад. Причем настолько серьезное, что сразу же поломало весь привычный уклад жизни этой семьи.

— Все эти годы вы не помогали вашей приемной дочери материально?

— Она совершеннолетняя.

— Разве вы не оформляли опекунства, когда выяснилось, что…

— Нет. Ее опекуном стал Константин.

— А он оказался хорошим и верным братом для Леры — не находите?

«Не таким, как ты отцом, сукин ты сын», — недвусмысленно прозвучало в голосе Колосова.

— Вы только что, молодой человек, сообщили мне, что моя приемная дочь умерла от отравления.

— И что?

— Ничего. Но уж если вы настолько заинтересовались этим делом, если вам мерещатся в нем какие-то профессиональные перспективы, — Белоконь чуть усмехнулся, — я бы посоветовал вам прояснить этот вопрос детально.

— Какой еще вопрос? — Колосову вдруг вспомнилась старая сказка, где говорилось о том, что не следует доверять мужчине вот с такими густыми, сросшимися над переносицей бровями, похожими на мохнатую черную бабочку. «У таких, — вещала сказка, — дорога одна — в лес по февральскому снегу. Сросшиеся брови — верный знак оборотня».

— Проясните для себя, молодой человек, таким ли уж хорошим братом был Костя, — сказал Белоконь. Колосов заметил, как дрожат его пальцы, вцепившиеся в металлическую ручку подпорки, — то ли от напряжения, то ли от… — Вообще измерьте, если, конечно, сможете, уровень милосердия в этом создании. Думаю, вас ждет немало открытий на этом пути.

Как оказалось, начальника отдела убийств Катя изучила неплохо. Колосов объявился на даче Картвели вместе с вечерними сумерками. Черная колосовская «девятка» затормозила у калитки. Катя в это время обирала к чаю крыжовник с кустов, закрывавших собой забор. Колосов хозяйским жестом открыл калитку.

— Привет.

— Ой, Никит… А мы… так мы и знали, что тебя надо ждать сегодня к вечеру. Проходи.

— Каждый раз, как мы встречаемся после недолгой разлуки, ты трогательно восклицаешь: «Ой, Никит!» Вот где мы, значит, отпуск проводим. Что же ты мне раньше не сказала?

— Ну, ты и не интересовался особо. — Катя делала вид, что всецело поглощена сбором ягод. Краем глаза она видела, что на крыльцо вышла Нина и взирала на них с живейшим любопытством.

Колосов вежливо поздоровался.

— Проходите в дом. — Нина тут же гостеприимно засуетилась. — Катюш, я самовар включаю, да? Зови гостя к столу.

— Ну и как она, дачная жизнь? — Колосов задумчиво жевал сорванную травинку. — Впечатляет?

— И не говори. — Катя выпрямилась. — Нас что, теперь в прокуратуру вызовут?

— Не исключено.

— Что показало вскрытие? Токсикоз?

Колосов только глянул на нее искоса. Сей взгляд мог означать лишь одно: поди ж ты, какая догадливая.

— Нина сразу обратила внимание на некоторые признаки, я тебе говорила. Она же врач, — словно оправдываясь, пояснила Катя.

— Терапевт? Педиатр?

— Стоматолог.

— А-а, хорошее дело.

— Идем в дом.

Колосов, однако, колебался. Катя сначала не поняла. Дошло до нее, лишь когда он осведомился самым равнодушнейшим тоном:

— Муж-то где? Рыбу, что ли, на речке ловит?

— Да я тут одна… То есть мы с Ниной вдвоем.

Никита хмыкнул — Кате показалось, удовлетворенно. За все эти годы они с Кравченко ни разу не встретились, хотя были знакомы заочно через общего приятеля Серегу Мещерского. Но лицом к лицу жизнь, как ни странно, до сих пор их не сталкивала. Быть может, потому, что ни тот ни другой не выказывали ни малейшего желания познакомиться ближе.

— Ты обедал? — спросила Катя самым заботливым тоном: долг гостеприимства обязывал.

— Вроде.

— Значит, будем ужинать. Мы с Ниной мяса нажарили на Маланьину свадьбу. Она все беспокоилась, понравится ли тебе.

— Верная подружка? — спросил он, усмехнувшись.

— Верный друг, — ответила Катя. — И у нас так заведено, Никит: мои друзья — ее друзья. И наоборот.

Она хотела сказать: никаких тайн и секретов от Нины Картвел и у нас с тобой, милый друг, не будет. Я знаю, что дружба — дружбой, а служба — службой, но и ты пойми меня тоже. И Колосов все понял. Катя знала, что ему не нужно повторять два раза.

За столом на террасе разговор поначалу не касался темы, которая их всех интересовала. Колосова провели по всему дому, показали дачку, затем накормили тушеной картошкой и жареным мясом, чаем напоили с крыжовником. Электрически» самовар на столе и блюдо с ягодами придавали встрече домашний уют. И Кате даже как-то не верилось, что вот сейчас разговор у них пойдет о смерти, быть может, об умышленном…

— Никит, мы с Катей от тревоги и от любопытства места себе целый день не находим, — наконец не выдержала Нина. — Вы какие-то новости привезли, да? Что с Лерой? Может, стоит за ее братом сбегать? Что-то… нехорошее с ней, да?

Катя краешком глаза наблюдала за начальником отдела убийств. Ну, и как ты будешь выходить из положения? Снова в молчанку сыграешь, строя из себя великого детектива? Строй, дорогуша. И от нас ничего не узнаешь. А ведь тебе хочется о многом узнать, по глазам твоим разбойным вижу… она кашлянула, поперхнувшись чаем. Или все же поступишь честно — сыграешь в открытую, выложишь карты на стол, взяв с нас страшную-престрашную клятву, что мы будем держать рот на замке.

Катя отлично знала: когда начальник отдела убийств брался за очередное дело, хуже смерти было для него, если обстоятельства складывались так, что он должен был делиться информацией с женщиной — следователем ли прокуратуры, экспертом, криминальным обозревателем, да хоть с самим генерал-майором в юбке! «Бабье» — этим для Никиты уже было все сказано. Бороться с подобной установкой словами, докалывая и убеждая его в чем-то, было абсолютно бесполезно. Бороться можно было только делом.

— Думаю, это убийство. — Колосов отодвинул чашку. Глянул на Катю. Видно было, что даже эта крохотная информация, точнее, полупризнание, что он уже готов выложить карты, дается ему очень нелегко. Он явно колебался, как поступить. Наконец, видимо, принял решение: — Хотелось бы мне послушать ваши впечатления о том, что тут произошло у ваших соседей, Но сначала — по глазам Екатерины Сергеевны читаю, что без этого мне не обойтись, — заслушайте и я кое-какую мою информацию. Думаю, что это небезынтересно.

Катя слушала затаив дыхание. Он сказал «заслушайте информацию», точно находился у шефа в кабинете на оперативке. Как же все-таки засорен язык Никиты этим бюрократическим формализмом!