Петр Северцев - Афера хакера

Из протоколов, составленных по факту убийства, я выяснил следующее:

Кушнарский был застрелен неизвестным, поджидавшим его на лестничной площадке в районе десяти часов вечера. В момент, когда главбух открывал ключом дверь своей квартиры, киллер спустился с площадки верхнего этажа и произвел пять выстрелов в область головы и шеи жертвы. Смерть наступила мгновенно. Пистолет системы ПСМ был снабжен глушителем, поэтому выстрелов никто не слышал. Тело Кушнарского было обнаружено его сожительницей спустя пять минут после убийства. Она слышала, как тот вставлял ключ в дверь, и вышла посмотреть, почему Кушнарский не заходит в квартиру. Убийца скрылся с места происшествия и не найден.

Обстоятельства смерти Жамнова были следующими: поздно вечером, в районе десяти часов, он подъехал на своей машине «Ауди» на платную стоянку недалеко от дома. Поздоровавшись на входе с охранником, Жамнов поехал парковаться в дальний угол стоянки. Примерно через минуту в углу, где припарковался Жамнов, раздался оглушительный взрыв, разметавший «Ауди» в клочья. Взрыв причинил значительный ущерб стоявшим рядом автомобилям, многие из которых пришли почти в полную негодность, и проделал большую дыру в бетонном заборе. Сила взрыва составила 1,5 килограмма тротилового эквивалента. Следствие предполагает, что взрыв был произведен радиоуправляемым устройством, бомба была заранее заложена в автомобиль Жамнова. Скорее всего, преступники проявили некую гуманность и не нашли другого подходящего места для взрыва, чем пустынная стоянка автомобиля.

Прочитав протокол, я исполнился сочувствия к сотрудникам внутренних дел, которые с пластиковыми пакетами в руках собирали останки Жамнова по автостоянке.

Сам капитан Соловьев ничего существенного к прочитанному мною и известному мне от Филина сообщить не смог, если не считать его чрезмерно, на мой взгляд, оптимистических заявлений о том, что он надеется найти деньги вкладчиков. Я выслушал его заявления с самым серьезным видом и попросил оказать мне протекцию в беседе с представителями брокерских контор, занимавшихся продажей акций по поручению компании «Эверест». Соловьев сказал, что никаких проблем в этом он не видит. Он набрал номер и коротко переговорил с кем-то по телефону.

Филин с горячностью вызвался меня сопроводить. Обе брокерские конторы находились в одном здании, правда в разных его концах. Здание называлось «Волгоградская фондовая биржа». Оба директора контор (видимо, по взаимной договоренности, один был высокий, тонкий и с пышной черной шевелюрой, другой — маленький, толстенький и лысенький) вещали мне одно и то же. Суть их разъяснений сводилась к тому, что в 1994 году к ним обратился некто Кушнарский и попросил их реализовать акции нескольких предприятий, владельцем которых являлась трастовая компания «Эверест». Не в традициях этих двух фирм было спрашивать, с какой целью клиент просит это сделать, а, напротив, традицией обеих фирм является сохранение конфиденциальности дел клиента. Поэтому обе конторы, не вдаваясь в подробности, успешно реализовали бумаги на фондовым рынке, получив за это свой процент. Оба уверяли, что он был очень небольшим. Ни о каких подробностях, связанных с функционированием «Эвереста», им неизвестно и, мало того, просто неинтересно. Вкладчикам, безусловно, брокеры сочувствуют, но ничем помочь не могут. Вырученные деньги Кушнарскому были переданы наличными, сделка оформлена документально.

Я подумал, что особого смысла оставаться в Волгограде для меня нет. Задание Приятеля, на мой взгляд, было выполнено. Филин настоял на том, чтобы я заночевал у них и лишь утром отправился бы в дорогу, сославшись на то, что ночью ездить небезопасно. Я принял предложение профессора и уже вечером, сидя на его кухне и попивая неизменный чаек, поведал ему некоторые детали дела, которым я занимался. К нашей компании в этот вечер присоединился еще один человек, которого Филин представил как юрисконсульта Ассоциации обманутых вкладчиков Липицкого Григория Аркадьевича. Это был человек средних лет с тщательно зализанными назад волосами, в больших роговых очках.

Филин сказал, что Липицкий работает в Ассоциации на общественных началах, представляя известную в Волгограде юридическую контору, которая, отстаивая интересы вкладчиков, таким образом повышает свой престиж. Липицкий, несколько натужно улыбаясь, возразил, отметив, что отстаивание интересов вкладчиков — гражданский долг, а поднятие имиджа является побочным процессом.

Мне захотелось с ехидцей спросить, как далеко продвинулся Липицкий на этом благородном поприще и сколько денег удалось вернуть, но все же сдержался и не спросил ничего. Своим собеседникам я объяснил, не вдаваясь в подробности, что в нашем городе убит влиятельный человек, политик и бизнесмен. В ходе расследования убийства, отработав несколько версий, мы вместе со своим Приятелем (я не стал пояснять, кто это) пришли к выводу, что корни этого дела лежат в Волгограде и, возможно, связаны с трастовой компанией «Эверест». Я не стал отвечать на бурю возникших после этого заявления вопросов со стороны Филина и Липицкого, да и не мог этого сделать по причине малой своей осведомленности в логических ходах Приятеля, заставившего меня совершить вояж в Волгоград. Я лишь заверил моих собеседников в том, что как только обстоятельства дела более или менее прояснятся и я получу какие-либо доказательства вышеуказанной связи, я немедленно их проинформирую. И несколько неожиданно для себя выразил надежду, что это произойдет достаточно скоро.

В отличие от Липицкого, который просто молча задумался над сказанным мною, Филин отреагировал очень эмоционально. Он заявил, что завтра же утром отправляется вместе со мной в Тарасов. В подтверждение серьезности своих намерений он набрал номер заведующего кафедрой института и категорично заявил, что берет отпуск за свой счет на неделю. Как я ни пытался отговорить старика от поездки, тот был непреклонен.

Ранним утром следующего дня мы были уже

на пути в Тарасов.

В душе я никогда не был поэтом, и осень для меня не является чем-то вдохновляющим, скорее, наоборот, особенно это стало чувствоваться с годами. Однако ландшафты, пробегавшие вдоль дороги, были настолько живописны и радовали глаз, что я часто с трудом отрывал свое внимание от них и переключался на дорогу. Мой горластый попутчик не унимался всю дорогу. Даже почтенный возраст не мог сморить его хотя бы в получасовой дреме, чтобы дать мне отдохнуть. Он рассказывал мне о фактах своей биографии, значительных и не очень, о взаимоотношениях на кафедре и неправильности преподавания истории в институте и еще обо всякой всячине, интересной и не слишком.

— Да, вы знаете, Валера, — после непродолжительной паузы вновь затрубил Филин, — когда возникла первая финансовая пирамида?

Я пожалел, что не купил какие-нибудь затычки, неважно для чего, чтобы заткнуть свои уши еще в Волгограде. Я был уверен, что даже при полной их закупорке я бы хорошо слышал своего собеседника.

— Нет, не знаю, — ответил я.

— А я вам объясню, — снисходительно сказал Филин. — Это было во Франции во времена регентства герцога Филиппа Орлеанского. Некий шотландец по имени Джон Лоу, весьма талантливый молодой человек, почти не имевший образования, кроме церковно-приходской школы, пошлявшись по миру, осел наконец во Франции. Он и предложил Филиппу Орлеанскому, обремененному в то время проблемами наполнения государственной казны, состояние которой было плачевно, интересный бизнес-проект в качестве способа добычи денег. Он предложил ему поначалу лотерею. Сейчас это стандартная вещь, но тогда это было, мягко говоря, не слишком распространено. Лотерея была проведена, были собраны значительные средства, которые, как вы понимаете, были гораздо больше затрат на призы. Я уж не знаю, что там были за призы — сейчас дарят стиральные машины и пылесосы, а тогда, видимо, в ходу были повозки, возможно, оружие. Победители лотереи были награждены публично и с большой помпой. Люди уже тогда понимали значимость рекламы как двигателя торговли.

Филиппу проведенная акция понравилась, и он сказал Лоу: «А давай-ка, милый Джон, еще что-нибудь!». И Джон не подвел — он предложил схему, которую сейчас экономисты называют финансовой пирамидой. По стране были распространены псевдоценные бумаги наподобие нынешних «мавродиков», которые принимались к оплате через определенное время в разных частях Франции с бешеными процентами. Представьте себе, что сегодня вы отдали сто ливров, а через месяц получили двести… Абсолютное большинство французов втянулись в эту игру начиная от дворян и кончая последними простолюдинами. Играли все. Но, как вы понимаете, долго это продолжаться не могло. В какой-то момент эти фантики перестали принимать, и тогда случилось страшное. Возникла массовая паника, все, кто мог, требовали свои деньги. Некоторым это удалось: в частности, герцог де Шеврез приехал во дворец, где жил Джон Лоу, и, банально приставив шпагу к его горлу, потребовал свои деньги обратно. Джон Лоу не смог проигнорировать столь вежливый и тактичный намек. Герцогу нагрузили телегу денег, и он отбыл восвояси. Однако большинство французов оказались менее удачливыми. Джон Лоу был вынужден бежать в Италию, откуда был выдан, посажен в тюрьму. В общем, жизнь его закончилась трагично — он умер в нищете.