Чингиз Абдуллаев - Искусство выживания

Так продолжалось до нашей первой размолвки, когда я не смог приехать в очередной раз из-за срочной репетиции. Меня вводили в спектакль вместо заболевшего актера, а она перенесла свои выходные, чтобы встретиться со мной. Мы разговаривали на повышенных тонах, и я первым отключился, но следующие несколько часов был сам не свой. Еще через три часа, поняв, что не могу больше ждать, купил билет на самолет и поехал в аэропорт. Уже когда приземлился в Минске и включил свой телефон, то увидел сразу три ее звонка, которые она сделала за время моего полета. Я поспешил к ней домой. Женя встретила меня заплаканная, оказывается, она переживала еще больше. В эту ночь мы почти не спали. Она плакала у меня на плече, а я чувствовал, что сам еле сдерживаюсь от слез, ведь мы могли ненароком разбить наше счастье, такое хрупкое и недолговечное. После этой ночи мы поклялись никогда не обижаться на слова и действия друг друга. Мы были уверены в своих чувствах и не допускали мысли, что когда-нибудь расстанемся. Но белая полоса не может длиться вечно.

Моя белая полоса продолжалась больше двух лет и затем закончилась. Закончилась в тот день, когда ночью во сне умер режиссер Маулиньш – мой настоящий наставник и учитель, единственный режиссер, который поверил в великовозрастного актера и дал ему второй шанс. Маулиньша нашли уже днем, когда он не пришел на очередную репетицию. Жена его была в Риге и приехала только на следующий день, а дочь оставалась в Лос-Анджелесе и не прилетела на похороны, ограничившись пустой телеграммой с выражением своего соболезнования. Если подумать, она была даже права. Они с отцом не виделись последние лет пять, его успехи или неудачи ее не волновали, она ими просто не интересовалась. А лететь на похороны отца из такой дали, да еще тратить деньги на билеты ей явно не хотелось. Маулиньш, оказывается, завещал, чтобы его кремировали, а прах развеяли над Рижским заливом. Что мы и сделали.

И с этого дня началась моя очередная черная полоса.

Часы показывали ровно половину второго. И эта медсестра сидела перед моей палатой за столом, словно суровый конвоир, отвечавший за мое содержание под стражей. Очевидно, она получила строгие инструкции от Арвида. Интересно, каким образом она сможет помешать мне уйти отсюда, а врачу, которому заплатил деньги Хейфиц, войти в мою палату? Может, поднимет шум, начнет кричать, и откуда-то появятся добрые молодцы, которые будут помогать ей остановить врача Шейкина. Или это всего лишь мои фантазии, и медсестра просто исполняет свой долг, а врач Шейкин всего лишь обычный доктор, который остался дежурить в больнице на эту ночь и поэтому попал в поле зрения людей Хейфица?

Впрочем, это были не мои проблемы. Телефон подозрительно молчал, и я все время смотрел на аппарат, не понимая, почему он молчит. Это меня даже немного тревожило. Самое страшное, что могло произойти в моем случае, – это если две противоборствующие стороны решат договориться. На самом деле на их месте я бы давно так и поступил. Просто созвониться и выяснить, что этот подлый чернозадый кавказец обманывает обе стороны и пытается вытянуть из них деньги. Но для этого хотя бы один должен был поступиться собственными амбициями. Понятно, что ни Палехов, считавший себя гением продюсерского мастерства, ни Хейфиц, привыкший обманывать всех, в том числе и своих коллег, не могли поступиться принципами и первыми пойти на переговоры со своим злейшим противником. В шоу-бизнесе и в творчестве ненавидят гораздо больше, чем в другой профессиональной среде или даже в мафии. Среди бандитов все понятно. Там убивают не потому, что руководствуются личными чувствами мести, обиды, ревности или зависти, убивают из-за корыстных интересов своего бизнеса, а личные разборки категорически не допускаются.

А вот в творческой среде и в шоу-бизнесе именно личные амбиции, именно суетливое чувство тщеславия, зависти, соперничества вызывают невероятную ненависть. Талантливого художника почти всегда ненавидят коллеги. Популярный писатель вызывает дикую злобу у своих товарищей по перу. Успешный композитор нервирует своих собратьев по творческому цеху. А успехи в шоу-бизнесе просто невозможно пережить. Ведь всякий успех конкретного исполнителя означает как минимум меньший успех другого исполнителя. И здесь уже не церемонятся. В ход идут подкупы, интриги, сплетни, все, что поможет остановить чужого исполнителя и обеспечить благоприятные возможности собственному протеже.

И именно поэтому я был почти уверен, что ни Глеб Мартынович, ни Леонид Иосифович не пойдут на перемирие, и с этой стороны мне ничего не может угрожать. Я просто лежал на кровати и ждал. Прошло примерно полтора часа с тех пор, как меня доставили на другой этаж в другую палату. Как я уже говорил, часы показывали половину второго ночи. Если бы я только мог предположить, что именно сейчас происходит, то, наверное, не лежал бы так спокойно и не ждал, пока мне позвонят. Я бы попытался что-то предпринять, сбежал бы из своей палаты, придушил бы своими руками эту медсестру, которая так бдительно охраняла меня у моей палаты.

Но я ничего не знал. И вообще выяснилось, что я сильно недооценивал всех этих ребят. Нельзя столько лет выживать в таком криминальном шоу-бизнесе и оставаться ангелом, неизбежно теряешь часть своей души. Выживание в любых условиях – всегда трудная задача. Выживание в шоу-бизнесе – это задача со многими неизвестными. И почти никто не дает гарантии, что вы сможете победить в этой изнурительной схватке. Сколько их – талантливых, одаренных, творчески озаренных, внешне состоявшихся актеров и певцов, музыкантов и композиторов, художников и писателей, которые когда-то довольно успешно начинали, а затем также быстро уходили в никуда, спивались, разорялись, опускались на дно.

Я посмотрел на часы – без двадцати два. Если еще в течение пяти минут никто не позвонит, значит, действительно что-то произошло. Неужели Хейфиц отменил свой план по моему бегству из больницы, а Палехов решил не мешать моему побегу? Но этого просто не может быть. И, словно услышав мои мысли, телефон все же зазвонил. Это был Арвид.

– Слушаю, – ответил я чересчур быстро, словно опасаясь, что он не захочет со мной разговаривать и положит трубку.

– Мы посоветовались и решили, что ты можешь уехать с этим Шейкиным, – неожиданно сообщил мне Арвид. – Поезжай с ними, узнай, что именно они планируют и где будет пресс-конференция. Затем найди возможность с нами связаться, чтобы мы могли тебя оттуда вытащить. И уже затем ты дашь настоящую пресс-конференцию, где расскажешь о своем побеге из больницы, который тебе организовал Хейфиц.

В общем, они поступали разумно. Ведь у них была съемка, где Лихоносов пинал меня ногами. Затем Хейфиц организовал через своего врача в больнице мой срочный побег, чтобы показать всем, насколько я себя хорошо чувствую. Можно будет потом заявить, что меня даже выкрали, а потом вернуть опять в больницу и провести пресс-конференцию в пользу Палехова, рассказав о подлом поступке Леонида Иосифовича и его попытках спасти своего протеже Лихоносова.

Получалось, что все складывалось в мою пользу. Я должен буду сбежать из больницы при помощи врача Шейкина, узнать все подробности и попытаться связаться с Арвидом, чтобы в решающий момент сбежать и изобличить Хейфица во всех неблаговидных делах. Меня несколько настораживал только вот этот момент. Почему Арвид и сам Глеб Мартынович так уверены, что я обязательно сбегу? Почему они считают, что у меня будет возможность выйти на них, избавившись от своих опекунов? Не слишком ли они рискуют в этом случае? Не слишком ли мне доверяют? Предположим, что меня даже не накачают наркотиками, а я просто предпочту взять пятьдесят тысяч и выступить за Леонида Иосифовича, разоблачая своего бывшего нанимателя. Почему они так уверены, что я вернусь к ним? Или настолько верят в силу денег? Верят, что сто тысяч долларов, которые они мне обещали, гарантия моей лояльности? Не слишком ли велик риск? Неужели Палехов решил поверить в мое благородство? Или он верит в мою жадность? Но никто не знает, что именно ждет меня у Хейфица. Может, вообще наш разговор запишут на пленку, меня заставят выступить, а потом уберут. Нет, это невозможно. Если меня не предъявят живьем, то весь эффект от моего разоблачения будет потерян. Я должен появиться живым и здоровым, чтобы мне поверили, иначе снова решат, что это очередной блеф. Очередная подстава.

Значит, можно не опасаться за свою жизнь. Мертвый я никому не интересен – ни той, ни другой стороне. Я нужен им живым, чтобы рассказать о махинациях конкурента. Только живым. Но где гарантия, что Хейфиц в последний момент не поднимет цену и не даст мне больше? Вот такой гарантии у Палехова нет. Однако и он, и Арвид идут на такой невероятный риск. Получается, что они готовы рисковать. Значит, я где-то ошибся, не сумел просчитать правильно возможные ходы всех игроков.