Рене Бюр - Иггинс и К°

– Убийце оставалось только уйти, и он ушел. По дороге он оглушил слугу, по всей вероятности, рукояткой револьвера. Унес он с собой что-нибудь? Не могу ответить на этот вопрос. Не нужно, однако, забывать, что сенатор был министром иностранных дел. Словом, о его бумагах мы знаем только то, что нам соблаговолили сказать. Впрочем, я думаю, что убийца не унес ничего, так как замки письменного стола и сейфа не были взломаны. Видимо, убийца испугался, что на звук выстрела прибегут слуги, и ушел, не став искать то, за чем явился.

Жиру кашлянул и полез в карман за носовым платком.

– Второе преступление было совершено два дня спустя, – продолжал Иггинс, – и, казалось бы, с первым его ничего не связывает, если не считать того, что капитан де Лиманду был женихом внучки сенатора. Больше всего меня поразило, что в доме капитана ничего не украдено. Он убит тремя выстрелами из револьвера. Убийца не боялся быть услышанным. Почему? Да потому что у него было подготовлено отступление и он не собирался ничего брать в доме. Ему нужно было только убить капитана… Судя по тому, что на месте преступления не обнаружено никаких следов, он стрелял из окна, стоя на приставной лестнице.

– Нет, я не вижу связи между этими убийствами, – пробурчал Жиру.

Иггинс бросил на него презрительный взгляд.

– Преступник через два дня после убийства сенатора и его дочери прикончил капитана. Если сопоставить факты, напрашивается вывод: оба преступления совершены одним лицом. И еще: убийство капитана не только было вызвано убийством Пуаврье и его дочери, но и обусловило их. Иными словами, капитан или, по крайней мере, нечто с ним связанное послужили причиной прихода убийцы к сенатору. Вы согласитесь с этим, если будете исходить из того, что преступник явился к сенатору за тем, чтобы что-то получить, а к капитану только для того, чтобы убить. Но кто и почему был заинтересован в его смерти? Ответ один: капитан знал убийцу. Сенатор и капитан уже говорили об этом человеке. Убийце было об этом известно. Он был уверен, что капитан, узнав о смерти сенатора, неминуемо заподозрит его и молчать не станет. На кого указывает такое предположение? Понятно, на Жака Данблеза. Его таинственные ночные отлучки из дома и браунинг, обнаруженный у трупа капитана, усугубляли подозрение господина Жиру. Я называю здесь только материальные улики, оставляя в стороне психологические тонкости. Мне совершенно не важны молчание обвиняемого, его упорство, волнение, наконец, при виде трупа девочки. Все это сантименты, и меня они совершенно не интересуют. Я только хочу знать, он ли совершил эти преступления.

Жак Данблез, бледный как полотно, застыл на стуле.

– Господин Жиру утверждает, что в ночь первого преступления Жак Данблез был в Париже. Это возможно. Он не желает говорить, что делал в ночь второго преступления. Что ж, это его право… Возле трупа капитана найден браунинг, принадлежащий обвиняемому. Но сосновая иголка, прилипшая к ноге лошади Жака Данблеза, является свидетельством того, что он ездил не в Бри, а скорее всего, в Марни, к мадемуазель де Шан. Таким образом, я вынужден признать, что убийца капитана – не Жак Данблез, хотя его браунинг и был обнаружен возле трупа, и не Жак Данблез стрелял на вилле сенатора.

Иггинс помолчал, собираясь с мыслями.

– Теперь мы подошли к вопросу о том, каковы причины молчания Жака Данблеза и что могло интересовать убийцу на вилле «Виши». Вероятно, это письма, о которых знал де Лиманду и которые находились у сенатора, письма, имеющие прямое отношение к Жаку Данблезу. Его переписка с мадемуазель Жаклин Дюбуа и ее фотография были украдены у нее Ривейро Бодальво. Как они попали к сенатору? Вы этого, должно быть, не знаете…

– Я скажу! – воскликнула Жаклин Дюбуа. – Да, эти письма украл у меня Ривейро Бодальво, с которым я имела глупость переспать и который с тех пор шантажировал меня. Он украл письма и продал их капитану.

– Больше он ничего не украл? – задал вопрос следователь.

– Нет.

– Откуда это известно Иггинсу?

– Я рассказала ему обо всем перед тем, как уехать в Италию.

– Продолжаю, – сказал Иггинс. – Так вот, капитан любил мадемуазель де Шан, любил безнадежно. Он купил любовную переписку своего соперника и передал сенатору… Предположим, Жак Данблез узнал об этом. Каковы же мотивы его поведения, если, как утверждает господин Жиру, он действительно совершил эти убийства? Они необъяснимы. Глупо предполагать, что Жак Данблез, человек весьма хладнокровный и рассудительный, убил господина Пуаврье только потому, что тот не соглашался выдать за него замуж свою внучку, не соглашался из-за того, что Жак Данблез раньше был влюблен в Жаклин Дюбуа. Еще более глупо думать, что он решился на убийство де Лиманду из ревности. Мадемуазель де Шан не отвечала капитану взаимностью. И рассматривать его как соперника просто смешно.

Иггинс повернулся к Жиру.

– Неужели вы не видите, господин следователь, насколько малозначительны эти письма? Если правильно наше предположение и капитан передал сенатору письма для того, чтобы отделаться от Жака Данблеза, то сделал он это сгоряча. Разве мог сенатор рассердиться на то, что человек, которого любит его внучка, был когда-то влюблен в красивую женщину? Нет, не эта переписка заставила разорвать помолвку, не из-за нее заставили мадемуазель де Шан, по-прежнему любившую Жака Данблеза, обручиться с капитаном.

Иггинс, порывшись в карманах, достал свою трубку.

– С другой стороны, письма все-таки были переданы сенатору с какой-то целью. Спрашивается: не было ли передано вместе с ними что-нибудь еще? Могло ли переданное скомпрометировать Жака Данблеза? Мы знаем, что письма и фотографию передал сенатору капитан де Лиманду. Естественно предположить, что он передал и нечто другое, то, за чем явились с бритвой в руке и с браунингом в кармане. Это другое было столь важным, что, перерезав ради него горло сенатору, преступник вынужден был убрать и капитана. Может быть, не все знают, что в сейфе у господина Пуаврье найден листок с цифрами 27002.

Иггинс снова обратился к Жиру.

– Наверное, вы забыли или не обратили внимания на то, что это номер браунинга, который обнаружили у Оддера, бывшего механика Жака Данблеза. Впрочем, вы все равно ни к чему бы не пришли. Эту загадку можно разгадать, только имея ключ к ней. У меня этот ключ был.

Иггинс заколебался. Я встревожился: ведь ему сейчас придется говорить о ночном посещении дома капитана.

Иггинс улыбнулся, подобрал подбородок, мотнул головой и продолжал:

– Этот ключ – часы. Да, женские золотые часы, принадлежавшие, очевидно, матери капитана де Лиманду. Точнее говоря, ключ – не сами часы, а надпись на их крышке. Вы спросите, как попали часы ко мне? История замечательная! Но, боюсь, профессиональная этика не позволит мне раскрыть этот секрет. Могу только сказать, что мастер, у которого часы были в починке, без труда узнает их. И я уверен, что часы опознают и родители капитана.

Иггинс снова усмехнулся.

– Вскоре после убийства капитана в его дом проникли воры. Должно быть, они искали драгоценности или деньги. Что вы скажете о полиции, которая не смогла арестовать их? Скверная у нас полиция! Впрочем, важно не это, а то, что мне удалось заполучить часы. Вот они, – он достал из кармана часы. – На их внутренней крышке надпись: «Х=Жиль=М.С.= 27002». Те же цифры, которые сенатор записал и спрятал в сейфе! По-моему, и ребенку понятно, что сенатор и капитан владели какой-то тайной. Видимо, эта тайна была неизвестна Жаку Данблезу, а сенатор и капитан заключили против него союз. Из этого следует, что капитан де Лиманду, вручая сенатору письма и фотографию, передал ему, как я уже говорил, что-то еще. Что?

Иггинс, раскурив трубку, сделал несколько затяжек.

– Не буду пересказывать, какую колоссальную работу я проделал для того, чтобы изучить, понять, проанализировать, проверить это таинственное уравнение. Прежде всего надо было выяснить, кто такой Жиль. Я узнал это. С вашего разрешения я опущу подробности и перескажу только основные этапы поиска. Я поручил следить за газетными объявлениями, и моя интуиция меня не обманула. Однажды появилось такое объявление: «М. С. 27002. Очевидно, в нем отказано. Послезавтра». По счастливой случайности стало известно, что через день должна состояться казнь Сольдаша. Оставляю в стороне те причины, которые привели моих друзей и меня к убеждению, что при казни будет присутствовать Жиль. Мое предположение оказалось почти правильным. По крайней мере, некто под этим именем в продолжение нескольких лет выполнял обязанности помощника палача. Но в день казни Сольдаша исчез. Странная вещь: он учуял наши подозрения. Еще более странно, что в ночь перед казнью Сожэ, которому помогал Жиль, единственный знавший его человек, умер от отравления.

Иггинс замолчал. Все с напряжением ждали.

– Итак, Жиль, таинственный Жиль, который так сильно интересовал меня, исчез и не оставил следов, – вздохнул он. – Что делать? Я готов был отчаяться… Вы знаете, что после убийства на вилле «Виши» и в Бри произошло немало других таинственных событий: в саду у сенатора обнаружили труп девочки; исчезла Эльмира Бурдон; Ренэ Данблез оказал вооруженное сопротивление следователю Понво и был арестован и, наконец, умер Маркас. Все это давало достаточно пищи и для размышлений, и для поисков, так что времени я даром не терял. Но след Жиля не находился.