Татьяна Полякова - Сестрички не промах

— Я решила искупаться.

— В этой помойке?

— Так ночью не видно.

Он шарил лучом света по земле в радиусе двух метров от моих ног, что дало мне возможность спокойно одеться. Шарил, шарил и ничего не нашарил. Потому и спросил зло:

— Где деньги?

— Какие? — удивилась я.

— Ладно, кончай. Ты ведь за деньгами возвращалась. Где они?

— Если ты о Сашкиных деньгах спрашиваешь, то они сгорели.

— Только придурок вроде него мог поверить в такую чепуху.

— Не говори гадости о моем парне.

— О твоем парне? — передразнил Максим. — Кому ты вкручиваешь? Да он просто идиот.

— Ну, если только самую малость, — задумалась я. — И вообще, не лезь в наши семейные дела.

— В какие? — Он отчетливо икнул. Макс, по моим понятиям, не был джентльменом.

— Семейные, — пришлось повторить мне. — Я выйду за него замуж.

— А он об этом знает?

— Нет еще.

— Не спеши говорить, как бы парень не умер от счастья.

Макс все еще светил фонарем, а я охотно позировала. В конце концов он вздохнул и ядовито напомнил:

— Сашка тебе до плеча не достает.

— Не правда, достает. К тому же во мне сильно развит материнский инстинкт, мне нравятся маленькие мужчины.

— Тогда заведи карлика.

— Только после тебя.

Мы уже поднимались к пустырю, и я очень радовалась, что Макс предлагает мне карликов, а не болтает о деньгах. Тут он опять про них вспомнил:

— Где деньги?

— Чего ты прицепился, они же не твои.

— Просто интересно. Не могла же ты их в самом деле сжечь.

— Еще как могла.

— Нормальный человек баксы не сожжет.

— А вот Николай Васильевич говорит, что это прямо по-королевски.

— Николай Васильевич хоть и кретин, но не настолько, чтобы деньги спалить.

— Так ведь он и не король, — пленительно улыбнулась я, жаль, что в темноте Макс мою улыбку не увидел. Мы уже подошли к фундаменту, и я сказала:

— Проваливай и больше не смей за мной ходить. Особенно по ночам, да еще когда я купаюсь. Я честная девушка и не морочу парням головы, а Сашке может не понравиться, что я с тобой прогуливаюсь.

— А ты прогуливаешься?

— А что я, по-твоему, сейчас делаю?

— Ты их сожгла, — кивнул он. — Точно сожгла. Хочешь, отведу тебя с утра к знакомому доктору? Говорят, он многим помогает.

— Но тебе-то он не помог?

Максим чертыхнулся и полез в дыру в заборе, а я устроилась на фундаменте и стала смотреть на звезды. Постояв некоторое время в дыре, так что половина его туловища была в нашем саду, а другая на пустыре, Макс чертыхнулся еще раз и пошел ко мне.

— Чего это ты вернулся? — съязвила я.

— Хочу на звезды посмотреть.

— Смотри со своего крыльца. Я…

— Ты честная девушка, я помню… — Макс устроился рядом и добавил:

— Никогда не врешь.

— Не вру, — согласилась я.

— Расскажи мне про подземный ход.

— Про тот, где была мумия?

— Про тот я сам все знаю.

— Чего ж рассказывать? Ты ищешь баксы, которые мумия спрятала в подземном ходе, а я ищу семейные сокровища. И мой прадед совершенно определенно сказал, где он их зарыл. Ничего общего с подземным ходом.

— Но ведь ход тебя тоже интересует?

— Конечно. По нему шастает троюродный…

Не успела я помянуть его всуе, как откуда-то снизу раздался жуткий вопль. Мы разом вскочили, а я взвизгнула.

— Попался-таки…

— Кто? — обалдел Максим.

— Братец. В капкан угодил. Да свети ты вниз, черт бестолковый…

Мы кинулись к бывшему флигелю, отчетливо слыша душераздирающие вопли и лязг железа. Вдруг все стихло. Луч фонаря скользнул по фундаменту… и ничего не высветил.

— Ушел, — охнула я. — Ушел…

— Куда же он делся?

— Говорю, в подземный ход ушел, будь он неладен.

Одно радовало — братец, судя по испускаемым воплям, пострадал и теперь поостережется нагло шастать по нашему родовому фундаменту.

— Чудеса… — вздохнул Максим и добавил:

— Завтра будем искать.

— Братца?

— Нет, подземный ход.

— А то мы не искали, — хмыкнула я.

Мы выбрались с пустыря и еще немного поболтали у крыльца.

— Все-таки парень ты не путный, — покачала я головой. — Сначала с сестрицей соловья слушал, а теперь ко мне липнешь.

— Я липну?

— Конечно. А что ты тут делаешь?

— Я домой пошел, — обиделся Максим.

— Вот и иди, — усмехнулась я.

— Ну и пошел. И с сестрицей я соловья не слушал. Просто хотел узнать, чего вы тут затеяли.

— Еще хуже. Заморочил девушке голову. Улыбался, на скамейке сидел, девушка виды имеет, а ты обманываешь.

— Что ж мне теперь, жениться на ней, раз на скамейке сидел?

— Конечно, — удивилась я и гордо исчезла за дверью.

Мышильда, сунув голову под подушку, фыркала, хихикала и повизгивала.

— Давно вернулась? — спросила я.

— Ага. — Она села на постели и весело поинтересовалась:

— Это Макс на пустыре выл?

— Нет, троюродный попался.

— Иди ты… — подскочила сестрица.

— Лежи, — успокоила я. — Ушел, гад, и капкан унес. Завтра будем ставить новый, я его отучу шастать.

Мы легли и замолчали, но не надолго. Мышильда начала дедуктивно мыслить, а если на нее такое находит, так просто спасу нет.

— Лизка, слышь, — позвала она. — Что это братец в капкан залезть удумал?

— Может, он без желания?

— Ага. Не попадал, не попадал и попал.

— Так ведь темно было.

— Тот раз тоже темно было, а он три ямы нарыл, все возле капкана, и не угодил. А тут угодил.

— Не повезло, — пожала я плечами.

— А вы где были, когда он попался?

— Сидели на фундаменте, на звезды смотрели.

— Рядом с ним?

— Рядом. А что? — насторожилась я.

— Просто смотрели или говорили о чем?

— Говорили о подземных ходах и деньгах, о том, что Ленкин ухажер там деньги запрятал.

— Тогда ясно, — вздохнула Мышильда. — Вот он в капкан и угодил. Представь, снует себе каждую ночь человек подземным ходом, сокровища ищет, и вдруг узнает, что под носом у него лежат огромные деньги.

Я приподнялась и с уважением посмотрела на сестрицу.

— Марья Семеновна, на работе тебя не ценят.

— Ценят, — вздохнула она и добавила:

— Теперь братец на баксы переключится.

— Ну так и неплохо, — ответила я, и мы отошли ко сну.

Но приключения на этом не закончились. Мне снился здоровущий таракан, который грозил пальцем и зычно вопрошал: «Ты честная девушка?» — и норовил укусить меня за нос. Я охнула, открыла глаза и увидела Михаила Степановича. Склонив ко мне лицо, он шептал:

— Елизавета…

— Вы что, спятили, друг любезный? — не сразу сообразив спросонья, что ему нужно, поинтересовалась я.

— Нет… то есть не знаю. Елизавета, там кровь.

— Где? — вздохнула я.

— На фундаменте. Я сам видел. Елизавета, на пустыре совершено убийство.

— А ты что там делал? — разозлилась я.

— Ходил в туалет.

— На пустырь?

— Нет, зачем так далеко? Но когда я возвращался, отчетливо различил странный шум, похожий на стук, идущий как бы из-под земли. Стук доносился со стороны фундамента, и я проявил любопытство.

— И отправился взглянуть? — не поверила я.

— Отправился, — обиделся Михаил Степанович. — Я выглянул в дыру и…

— Что?

— Никого не увидел. И подошел поближе. А внизу на камнях кровь… Мне так кажется. Яне стал подходить слишком близко…

— И правильно, — взглянув на часы, кивнула я. Часы показывали без десяти минут пять, и за одно это Михаила Степановича следовало лишить обеда.

— Михаил, ступай спать, — прошипела я. — Позже разберемся и с пустырем, и с кровью.

— Елизавета…

— Спать, — сказала я грозно и была не права, потому что Михаил Степанович послушно удалился, после чего и пропал.

Однако без десяти минут пять я еще не знала, что бывший благоверный вскоре пропадет, и потому повернулась на другой бок и спокойно уснула. Двумя часами позже меня разбудила Мышильда.

— Лизка, дождь идет, много не нароешь, — сообщила она, потягиваясь.

Я выглянула в окно. Действительно шел дождь, нудный, моросящий. Просыпаться совершенно не стоило, я зевнула и сказала:

— Спим, — но уснуть не удалось. По кухне бродил Евгений, задевал все предметы обстановки разом и время от времени обращался к ним с речью. Потом прошелся по дому, хлопая дверями, вышел на крыльцо, затем пробежался под окнами.

— Чего ему неймется? — удивилась Мышильда.

— Тяжко человеку, — вздохнула я и стала одеваться. Нашему гостеприимному хозяину надлежало помочь, негоже человеку мучиться.

Я вышла и столкнулась с Евгением Борисовичем. В неизменных трико и майке он возвращался с улицы, оставляя на полу мокрые следы.

— Елизавета, — сказал он со вздохом, — ты Степаныча не видела?

— В пять часов заглядывал, страшный сон ему приснился…

— Да? А я диву даюсь, куда он пропал?

— Степаныч на погоду реагирует, — хмыкнула Мышильда, появившись с террасы. — Сидит на реке и исполняет «Ревела буря, гром гремел».