Андрей Федоров - Зомби

— Пропусти! Сейчас уже приедем.

— Да тут как раз где-то к делу переход. Болтливый малый. Вот: «Сейчас, сидя на тахте своей любовницы и, я верю, неотрывно читая мою исповедь…»

— Сидя на тахте! А зря я тогда с нее слез!

— Ничего, сейчас влезешь, — бормотал врач, — я извиняюсь…

— Не соскочи я с той тахты…

— Все, что бог ни делает…

— Ничего, сейчас тебе вправят мозги, — бормотал врач себе в колени, — извиняюсь за грубость! Третью ночь не сплю. Мы на две ставки, но сейчас уж до утра бригада будет спать!..

— Читай!

— «…о которых я упоминал. Каварская имела в распоряжении три-четыре точки, но самый крупный навар шел из косметической фирмы, занимающейся изменением внешности крупных преступников. Как-то я зашел к Каварской, когда еще, как все люди, ходил на своих ногах, а она плачется: «Скажи, Илюша, что же мне еще для души купить? Брульянты есть, машины есть, коттеджи есть, лебеди есть жареные!» Вот так жили. А в заключение она хотела что-то очень крупное «за бугром» прибрать к рукам. И мы стали бы неплохо жить. Ближайшие ее сотрудники — это я, еще один малый, что утоп, зарезанный, а третий — ваш сотрудник и ваш лучший друг…»

— Вот мне бы только до этого места дочитать!

— Читать надо с конца. Я с конца начал.

— Нету внутреннего кровотечения? — спросил врач. — А то конец.

— Нету! Я все равно никуда не двинусь, пока не дочитаем!

— «…мы работали, если взять все годы, на Каварскую больше десяти лет. Горжусь, кстати, что мозговым центром организации был я…»

— Банды! — прошептал врач, — я и то догадался!

— «…мы тоже обеспечились. На чужие имена у меня уже все было. Правда, когда я заболел, на профессоров и экстрасенсов кое-что ушло, чуть не половина. А потом уж стало ясно, что хватит как раз на приличные похороны. Когда меня «замочат», на всякий случай, мои товарищи. Вот сейчас, Роальд Васильевич, я должен буду, чтобы вам стал понятен мой альтруизм и вообще обращение к вам, я должен буду признаться в одном ответственном моменте, который может многое объяснить».

— Резонер! Сложно мне было бы все это переварить, если бы дочитал!

— Сейчас уже Склиф, — сказал врач.

— Спи!

Врач действительно спал, и даже ехали они теперь осторожно, словно водитель опасался врача разбудить или сам засыпал.

— Ты все-таки поспеши, Маг! Читай! А то у меня внутреннее кровотечение будет. Что он там еще?

— «…дело в том, Роальд Васильевич, что мне необходимо признаться. У меня есть дочь. Такая же, как ваша, вы понимаете меня. И мы общались до последних лет. Да, несмотря на физический недостаток, который объявили мнимым, я заимел внебрачную дочь. Она живет с матерью. Я гордился ею, вы понимаете! Но ваш добрый друг знает ее адрес. Вернее, знал. Только в феврале, чуя, что дела плохи, я сумел тайком уговорить мать девчонки уехать. Но он ее легко найдет! Вопрос времени. Теперь вы понимаете, на какой узде он меня в последние годы держал? Я не мог выйти на вас, не мог даже допустить, чтобы вышел кто-то другой из нас пятерых, чтобы на меня не пало хотя бы временное подозрение, ведь тогда они уничтожили бы дорогое мне существо. Я вас не обидел? Вы тоже являетесь дорогим мне существом…»

— Удостоился! Вот подонок!

— Да, подонок, — кивнул Магницкий, — но, согласись, пробивается человеческое. Кстати, я этого всего почти не читал, я прямо пробежал вот эти, следующие две страницы. Последние.

— Читай!

— «…в конце этого повествования, на обложке, я составлю список людей, работавших на Каварскую, но не входивших в организацию, но адреса своей дочери я и вам не оставлю. У вашей любовницы Любы ничего почти компрометирующего нет, это я проверял дважды. Я вообще был более подвижен, чем предполагали Каварская и ваш добрый друг».

— У Любки кое-что было. Профукал, «жрец».

— Склиф! — проснулся врач. — Я его нюхом чую!

— Скажи шефу, чтобы постоял пять минут!

— Крово…

Роальд стукнул в стекло:

— Стой пять минут! Перевязку будет делать!

Машина пошла к обочине. По стеклу проплыл

удивленный профиль.

— …течение! — закончил врач.

— Ну и молчи! Спи. Не мешай слушать.

— Я, может, тоже слушаю. Между прочим, этот ваш зомби чистый шизофреник. Резонер, идиот и с идеями… дисморфофобическими!

— Черт с ним! Но эта тетрадка мне, может, важнее ваших кровотечений, мозгов и ребер.

— Ваших ребер, — уточнил врач.

— «…в конце февраля сего года наш с вами добрый друг поделился со мной подозрением, что наш третий, молодой друг, хочет «линять». Тот не был выдающимся, а просто тупым исполнителем, к тому же стал с жиру пить. Он наверняка бы раскололся. Я понял, что наш добрый друг будет ликвидировать дело, тем более что он сам уже насосался, чтобы завести свое дело в нынешних условиях. На меня он тоже не мог надеяться, я умирал и мог «навонять» перед смертью…»

— Что и сделал, — добавил от себя Магницкий.

— «…но пока оба по очереди плакались мне в жилетку. Наш добрый друг был уверен, что я из-за дочери пока промолчу. За день до ликвидации я знал о ней. Молодой же друг в этот день напился у меня, и тут я сделал первую попытку, в духе старых детективов, сообщить о себе вам. Он быт бесчувственен. На его гладкой, молодой коже я оставил вам намек, рассчитывая, что труп, после моего анонимного звонка, найдут. И я подписался «Осирис», рассчитывая, что расследование поручат вам, Роальд Васильевич. Недели через две я почувствовал, что обстановка изменилась. Что-то дошло».

— Это до пятки прокурорской дошло, — усмехнулся Магницкий, — я у него полсотни занял, а он из-за пятки к нам не заехал. Я ему пришел долг отдавать, тут только он случайно понял, что за цифра на спине у покойника… Смотри-ка, жрец-то твой! Шизофреник, шизофреник, а вышло по-евонному!

— Читай!

— «…наш добрый друг добрался срочно до архивов и много чего перелицевал. Он мне много чего про вас рассказывал, вы видите, что ваши увлечения и привычки известны мне досконально, но все знал и он, потому что люто ненавидел вас! Смертельно! Познакомив вас с Любкой и втянув частично в махинации, он мстил вам за вашу интеллигентность, за вашу нечаянно удачную женитьбу, главное, — за непонятное ему в вас отсутствие сребролюбия и стремления сделать карьеру, имея такого тестя. Сейчас я думаю, что Каварская готовила вас на замену мне. Как бы она ошиблась! Правда? Они недооценивали степени вашей интеллигентности, дорогой египтолог! Не вышло и не выйдет у них с вами! Потому и совершаю я сейчас, что задумал, что продумывал бесконечными часами лежки в постели. Правда, так бы хотелось, чтобы этой самой интеллигентности и рыхлости вам в какой-то момент бы не хватило. Конечно, наш добрый друг (догадались ли уже вы — кто?), просчитав ходы, сделает сейчас все, чтобы вашими руками убрать вашу Любку и мадам Каварскую. И меня, само собой. Но даже сделав все это… он умрет! Мы с вами сделаем это, капитан Роальд Васильевич! Во имя наших детей! Итак: дело, которое он задумал спалить, уже сгорело. Не так ли? Иначе вы не читали бы сейчас этой тетрадки. Но, увы! Если вы читаете ее, то меня-то сейчас, меня уже нет на свете! Значит, вы поспешили рассказать, вопреки моим советам, нашему доброму другу о моем звонке, и добрый друг успел меня посетить раньше вас. Но я был готов к этому. Кажется. Нет, я не успею, наверное. Ничего не успею. Не смогу. У меня есть оружие, но от коварства вашего подлого друга меня это может не спасти, а уж от мадам Каварской с ее рэкетирами… да и к чему? Жить мне осталось, мучительно, грязно, жалко, от силы месяц. А их нужно убрать всех! Только тогда я могу быть уверен, что никто не доберется до моего чада и его денег. Итак, я стал… зомби. Добрым, деятельным зомби. Как мой ход?! Как ловко я подсунул вам телефонный номер, как построил «диалог* на диктофоне… и… как теперь вы славно отомстите за нас с вами! Как бы я хотел услышать из моего потустороннего мира ваш оглушительный выстрел, прекративший существование мерзкого нашего друга! А то у нас тут темно и ти-и-хо!

Ваш Маркин».

— Все? А еще лист?

— Это у него отдельно. С просьбой по прочтении сжечь.

— Долго еще? Романы читаете? — заглянул к ним медбрат. — А Федотыч спит?

— Идет следствие, — сказал капитан, — стоим еще десять минут.

— Стоит, идет! Я пойду тогда к ребятам в Склиф. А этого не будите, три ночи не спит. Выезда у нас до утра не будет. Пусть.

— Итак, последняя, отдельная страница. Поехали: «Роальд Васильевич! Просчитаем варианты! Первый: вы идете с этой тетрадкой к своему Капустину. В этом случае разваливается ваш брак, вас сажают, ваш друг сваливает на вас большую часть «мокрухи», тянется следствие, во время которого наш друг «линяет» и губит мою дочь. Я вернусь с того света, если вы посмеете, как слабак, идти по первому варианту. Второй вариант: сейчас, вероятно, около 7 вечера. Или 6 часов. Каварская часто звонит дочери, но не ждите, позвоните сами по 327-43-64. Едва ли вы уже застанете ее в живых. И едва ли наш общий друг, не застав вас ни на работе, ни дома, не проверит, где вы. И он вас посетит. Здесь, у Любки, вы встретите его. Он уберет и вас и Любку. Любку — пусть. Но… понимаете? И когда их обоих не будет, вы спокойно сжигаете этот листок. Кстати, я, наконец, назову по имени нашего друга. Борис Николаевич! Вы угадали? А тетрадь эту я спрячу в тумбочку, что в прихожей. Таня отвезла, как видите, меня сегодня к Любе, пока та второй день в отъезде. Ключи у меня есть. Есть и у Бориса. А у вас — от нашего счастья. Мне ли вас теперь учить? Я понимаю, понимаю, что… Но чем-то приходится и жертвовать. Вы же — в порядке самообороны. А Любку — разве вы? Это он ее! Он! А вы получите максимум — изгнание из органов. Просчитайте все. Вы сумеете. А потом — небольшой счет на ваше имя. Он зашифрован «египтологически» в моей записной книжке. С просьбой проследить за судьбой одной тихой девочки. Ее адреса нет, но ее мать знает, как вас найти. Через некоторое время. Ну никак не закончу! Я понимаю сейчас так ясно, что в последний раз звучит на земле мой голос! Капитан! Умоляю, капитан! Рискните по второму варианту! В пределах необходимой обороны! Вы же добрый! Сам же отец! К чему нам с вами наше правосудие, наши сроки и зоны! Уничтожьте их! Да поможет вам Бог! Бог, воитель и мститель, как сказано в Писании! С Богом!