Чингиз Абдуллаев - Его апатия

— Кажется, я не вовремя, — пробормотал Андрей Андреевич.

 Дронго промолчал.

Когда они вышли из здания тюрьмы, было около шести часов вечера, но солнце еще ярко светило. Голиков взглянул на Дронго.

— Вы хотели со мной поговорить?

— Завтра, — попросил тот. — Завтра мы обо всем переговорим. Я чувствую себя как губка, впитавшая неизбывное горе. Он будто передал мне часть свой боли.

— Наша профессия приучает нас к равнодушию, к большей апатичности, — заметил Голиков. — Иначе нам просто не выжить.

— Еще Бальзак сказал, что представители трех профессий не уважают людей, так как слишком много о них знают, — юристы, врачи и священники.

— Что ж, он был прав. — Адвокат улыбнулся. — Не знаю, что именно рассказал вам Нагиев, но по вашему виду понял, что его откровения были для вас тяжким испытанием.

— Верно, — согласился Дронго, — даже слишком тяжким. Завтра, наверное, не будет судебного заседания. Собрать суд присяжных непросто, это потребует времени, не так ли?

— Да, начнем через несколько дней, — подтвердил Голиков. — Но, честное слово, на меня все смотрят как на сумасшедшего. Даже в тюрьме уже знают о моем ходатайстве. Считают, что я выжил из ума.

— Представляю, — кивнул Дронго, — вам тоже нелегко. Я вам еще не сказал, что мать и сестра убитого Петра Ковальчука согласились приехать на процесс.

— Только этого нам не хватало, — пробормотал Голиков. — Еще свидетели обвинения, да какие!

— Надеюсь их использовать и как свидетелей защиты, — заметил Дронго. Он попрощался с адвокатом и зашагал в сторону своего отеля. Идти было достаточно далеко, но ему хотелось пройтись пешком, чтобы успокоиться после всего услышанного от Омара. Через минут пять он понял, что за ним следят. Дронго ускорил шаг и услышал топот шагов за своей спиной. Он обернулся. Те самые ребята, с которыми они уже встречались, Только на этот раз шестеро. И рядом с ним не было Эдгара с оружием. Дронго подумал, что оказался в неприятном положении.

— Ну что, черномазый, опять приехал к нам в город, — сказал красномордый качок. — Теперь все, считай, что ты покойник. Мы тебя предупреждали.

Проходившая мимо женщина метнулась на другую сторону лицу. Еще один пожилой человек, рядом с которым семенила девочка, очевидно, его внучка, подхватил ребенка и потащил за угол.

Трое из нападавших достали ножи.

— Теперь можешь попросить нас, чтобы мы тебя не очень больно резали, — изгалялся хорошо запомнившийся Дронго лупоглазый. — Жаль, твоего дружка рядом нет, он бы тоже попросил.

— Глупо, — сказал Дронго, — и нечестно. Шестеро на одного — это даже как-то не по-мужски.

— Может, нам тебя на дуэль вызывать? — с иронией спросил красномордый, делая шаг вперед. — Ничего, сейчас ты у меня по-другому запоешь.

Он сделал еще один шаг и оказался в опасной близости от Дронго. Никто из парней не ожидал от этого высокого широкоплечего мужчины такой ловкости. Дронго резко поднял ногу — и нападавший отлетел назад. Нож упал на землю.

— Значит, так, — сказал Дронго, поднимая нож. — Вы меня, конечно, убьете, но я обещаю, что двоих или троих заберу с собой. Вас устраивает такой процент потерь?

Налетчики переглянулись, явно не зная, как поступить дальше. И в этот момент за их спинами затормозила милицейская машина. Напротив остановилась другая. Очевидно, кто-то из наблюдавших за дракой успел позвонить в милицию. Парни бросились врассыпную. Сотрудники милиции выскочили из машины и бросились за ними. Из второй машины, не торопясь, вылез человек, в котором Дронго узнал старшего следователя прокуратуры Митрохина.

— Добрый день, — поздоровался Дронго. — На этот раз вы прибыли вовремя.

— Опять у вас стычка с этими подонками, — сквозь зубы заметил Митрохин. — ну никак не хотите успокоиться, демонстрируете свои возможности на детях?

— Не нужно так говорить, — возразил Дронго. — У этих "детишек" в руках были ножи и кастеты. Кстати, в прошлый раз тоже были кастеты. И если бы не мой друг, у которого есть право на ношение оружия, неизвестно, чем бы все закончилось.

— Нужно было сразу так и сказать. — Митрохин недовольно поморщился. —А вы обиделись и ничего мне не сказали.

— Когда ночью в номер врываются омоновцы, трудно сообразить, что нужно говорить, а чего лучше не говорить. Я думал, вы на их стороне, симпатизируете этим бритоголовым.

— Ну уж нет! — Митрохин сплюнул. — Чтобы я с этими тварями был заодно! Плохой вы эксперт, если уж совсем не разбираетесь в людях. Я, может быть, следователь хреновый, но никогда с такими вместе не буду. На улицах прохожих избивают, на базарах погромы устраивают, мне с такими не по пути.

— Каждый считает, что он знает свою истину, — пожал плечами Дронго. — Однако если одних людей натравливают на других, значит, это кому-нибудь нужно. Возьмите, это вам от меня уже второй нож, для коллекции. Кстати, на этом есть мои отпечатки.

Митрохин забрал нож и брезгливо бросил его в салон автомобиля на пол.

— И еще об истине, — добавил Дронго. — Боюсь, что мы будем оспаривать ваш вывод насчет смерти девочки. Синяки на плечах и шее остались не потому, что Нагиев пытался задушить девочку. Такому сильному человеку достаточно было одного движения, чтобы переломить шейные позвонки ребенка. Он пытался ее спасти. Она упала и ударилась головой, когда убегала от него. А он пытался ее спасти.

— Все равно он виновен, — заметил Митрохин. — Или может, он и в ее родителей не стрелял?

— Стрелял, — согласился Дронго, — но вы не исследовали мотивы преступления.

— Какие еще мотивы, если деньги пропали? Ясно, какие у него там были мотивы.

— В том-то все и дело. В этих деньгах, — загадочно сказал Дронго. — До свидания, господин Митрохин. Советую вам прийти на судебный процесс. Поверьте, что он будет не совсем таким, каким вы думаете его увидеть. До свидания.

— И пошел в сторожу гостиницы.

Вечером к нему в номер постучалась Фатима. Она пришла не одна, внизу ее ждала Грета, жена Аркадия Петросяна. Узнав, что она сидит в холле, Дронго попросил и ее подняться к себе в номер. Грета, полная женщина небольшого роста, темноволосая, с крупными чертами лица и живыми, подвижными глазами, вошла, осторожно открыв дверь.

— Извините, — нерешительно сказала она, — я не хотела вас беспокоить.

— Входите, — пригласил Дронго. — Я знаю, что вы помогаете Фатиме, это очень благородно с вашей стороны. И знаю, как бросали камни в ваш дом.

— Это просто мальчишки-хулиганы, — ответила Грета. — Самим-то нам не страшно, но за детей мы боимся. Впервые так испугались за них, с тех пор как уехали из Баку… Я не хотела вас обидеть, господин Дронго, вы уж простите.

— Садитесь, — сказал Дронго, указывая на стул. — Да, не все представляют, какая трагедия разыгралась в Баку в январе девяностого. Хотя вскоре после событий вышла документальная книга "Черный январь" на русском языке. Пожалуй, первая, где было написано, что все матери плачут одинаково — русские, азербайджанские, армянские. Это была наша общая трагедия.

— Да, — согласилась Грета, — но кому- то было выгодно натравливать нас друг на друга. А как мы хорошо жили в Баку! Сколько у нас было друзей-азербайджанцев! Все соседи к нам так хорошо относились. Многие плакали, когда мы уезжали.

— Не сомневаюсь, — сказал Дронго. — А теперь садитесь рядом с Фатимой, и я расскажу вам о том, как провел последние три дня.

Он начал свой рассказ с того момента, как на них с Эдгаром напали в Ростове. Он говорил, и глаза женщин вновь и вновь наполнялись слезами. Когда он рассказал о звонке Руслана, обе уже рыдали в один голос. Он старался не упускать подробностей, словно проверяя самого себя на этом выступлении, словно готовясь к первому судебному процессу в своей жизни. Он рассказал им почти все, не став говорить только о визите в Балашиху и признаниях самого Омара, это было нужно сохранить в тайне до суда. Но и рассказанного было достаточно, чтобы женщины прочувствовали всю трагедию личной жизни Омара.

— Он не виноват, — плакала Грета, — его нужно освободить!

— Несчастный Омар, — вторила ей Фатима, старавшаяся сдерживаться, — он, конечно, виновен, но он ведь пришел туда за своими деньгами, а они на него с топором.

Дронго взял с женщин слово, что они никому не расскажут о его расследовании. Когда Фатима и Грета ушли, он позвонил Голикову.

— Завтра я приеду к вам в консультацию, — пообещал Дронго, — все расскажу, и мы выработаем с вами линию защиты.

— Надеюсь, что вы меня убедите, — сказал Голиков. — Мне уже звонили, сказали, что заявление о суде присяжных принято. Знаете, прокурор Ковалев даже не поверил, что я сделал такое заявление. Сам перезвонил мне, чтобы уточнить. Процесс продолжится в следующий понедельник. Вы останетесь здесь или уедете?