Наталья Берзина - Неоконченный рейд

– Там, в трех километрах, деревня. Вроде жилая. Как ты думаешь, дойдем? – спросил у Яны.

– А это не опасно? – вскинула брови девушка.

– Будем надеяться, что нет. Кроме того, ты начала покашливать, я боюсь, как бы ты не простыла. В деревне наверняка найдется баня.

– А вдруг там бандиты, те, что дедушку Тараса убили? – испугалась девушка.

– Не думаю, что они ушли так далеко. К тому же у нас есть оружие, хотя лучше было бы, если бы оно не пригодилось.

– Вы говорили, у вас патронов мало.

– Ну, не так уж и мало, почти три обоймы. Ты отдохнула? Тогда двинулись.

В деревню вошли, когда стемнело. Судя по запахам, в деревне жили люди. Пахло дымом, навозом и, главное, полузабытым парным молоком. Казимир высмотрел дом покрепче и побольше, решительно шагнул к калитке, постучал. Небольшая собачка, незаметная в полумраке, выскочила из будки, истошно залаяла, предупреждая хозяев о ночном госте. Прошло довольно много времени, прежде чем мужской голос громко спросил из сеней:

– Кто там?

– Путники, хозяин. На ночлег пустите, пожалуйста. У меня дочка приболела, – ответил Казимир.

– Какие такие путники по ночам? Проваливайте туда, откуда пришли!

– Хозяин, поверь, мы пришли с миром. Мы идем от Тараса.

– Знаете Тараса?

– Да. Если пустишь, я найду, чем с тобой расплатиться.

– Знаю я, чем ты можешь расплатиться. Оружие разряди!

– Хорошо, смотри! Я разряжаю карабин! – Казимир разрядил карабин, неторопливо вставил патроны в обойму и, сунув ее в подсумок, поднял вверх карабин с открытым затвором. – Видишь? Теперь можно войти?

– Заходи один, девчонка подождет.

Казимир прошел во двор и остановился у крыльца. Дверь распахнулась. Коренастый длиннорукий мужик, словно колобок, скатился ему навстречу.

– Стой спокойно, ты под прицелом. Нож достань! – скомандовал мужик, приблизившись. Охлопал карманы Казимира, забрал нож и карабин, остановился чуть в стороне. – Заходи в дом. Девчонка тоже пусть заходит.

Казимир, усмехнувшись, скинул рюкзак и, удерживая его за лямки одной рукой, поднялся на крыльцо. Не знал мужик элементарных вещей: Казимиру в ближнем бою вовсе не требовалось оружие, вполне достаточно было рук и ног. В сенях прямо ему в грудь уперлось ружье, его удерживала сухонькая невысокая женщина. Казимир остановился, указательным пальцем отвел стволы в сторону, прошел в горницу. На широком столе тускло горела коптилка, судя по запаху заправленная бараньим жиром. Закопченные стены терялись в зыбком полумраке, но тем не менее достаток в доме ощущался. За время, проведенное в Зоне, Казимира не оставляло чувство, будто он очутился в Средневековье. Пожалуй, только оружие было относительно современным, а быт, жизненный уклад, отношения между людьми строились на суровых, древних, неписаных законах, неведомой силой перенесенных в настоящее.

Казимир опустил рюкзак на пол возле двери, прошел к столу, сел на широкую лавку. Он понимал, что поведение его выглядит вызывающе, но другого выбора у него не было. Буквально через минуту в горнице появилась Яна, едва стоящая на ногах, и хозяин с женой. В неярком свете коптилки Казимир, наконец, рассмотрел их. Хозяева, похоже, были его ровесниками. Нелегкая жизнь наложила на их лица неизгладимый отпечаток вечной настороженности. Чтобы как-то разрядить обстановку, Казимир начал с главного:

– Яна, деточка, садись, ноги-то, поди, совсем измучила, да и чеботы сыми.

Яна послушно, не говоря ни слова, опустилась рядом с ним на лавку и принялась расшнуровывать ботинки. Жена хозяина, не выпуская ружья из рук, внимательно наблюдала за ее действиями. Когда, наконец, Яна сняла высокие ботинки и пошевелила забинтованными ногами, хозяйка воскликнула:

– Ой, божечки, детухна, што ж с тобой здары-лось? – поставила ружье в угол, будто привычный ухват, всплеснула руками, увидев, как из-под расползающихся бинтов проглядывает распухшая, словно обваренная кипятком кожа.

– Растерла Янка ноги, пока шли, да, видно, заразу какую-то занесла. Беда теперь, лечить нужно, а нечем, – пояснил Казимир.

– Петрысь, живо баню, да и воду на огонь поставь. Принеси мне мою сумку. Шевелись ты, не спи на ходу, – неожиданно решительно и непререкаемо бросила хозяйка.

Ее муж, Петрысь, словно сорвавшись с цепи, засуетился, едва не бегом бросился в другую комнату, поставил перед женой сумку, подбросил дров в уже затухающую печь, принес ведро воды, налил в огромную кастрюлю, водрузил ее на огонь и бросился во двор.

Пока Петрысь выполнял задания жены, она сама опустилась перед Яной на колени и начала с решительной осторожностью разматывать грязные истертые бинты. Делала она это привычно, даже профессионально. Казимир опустился рядом, тихо спросил:

– Вы врач?

– Нет, фельдшер с пятнадцатилетним стажем, вернее, была фельдшером. Давно у нее с ногами?

– Четвертый день, я обрабатывал вот этим, сейчас покажу. – Казимир достал свою аптечку и вынул мазь, которой смазывал растертые места.

– Молодец, правильно делал, – кивнула хозяйка, – но девочке ходить пока нельзя. Сейчас обмоем хорошенько, а потом я в бане ее обработаю. Только ты потом ее на руках принесешь. Кстати, как тебя зовут?

– Казимир, а ее Яна.

– А меня Руся, Руслана. Мужа Петром кличут, Петрысь по-нашему. У нас, полешуков, свои имена. Что ты, Казя, говорил про Тараса?

– Хороший Тарас был человек, одно могу сказать.

– Выходит, уже был? – переспросила Руся, добавляя в горячую воду какой-то остро пахнущий травяной отвар.

– Да, почти неделя как погиб. Мы его рядом с Марией положили. Как он велел.

– Кто же его? Бандюки?

– Да, пятеро их было, да только трое ушло. Могут и здесь объявиться. Озлобились.

– В Веску не сунутся, тут людей много, а по хуторам запросто могут пошалить. Но теперь на хутора идут только самые отчаянные, те, что могут за себя постоять, – поясняла Руся, омывая израненные ноги Яны горячей водой. – Ты, девонька, не шипи, потерпи чуток. После баньки полегче станет.

Стукнула дверь. В горницу вошел Петрысь.

– Руся, баня топится, воды я натаскал, но немного, только с дороги обмыться. Сойдет?

– Сойдет, Петрысь. Тараса больше нет. На неделе схоронил его Казимир.

– Сам помер или?…

– Пулю поймал. В голову. Не мучился. Рядом с женой его похоронили, – вздохнул Казимир.

– А хозяйство кому оставил, тебе? – тут же поинтересовался Петрысь.

– Никому. Не успел. Только и сказал, чтобы рядом с Марией похоронили. Там одних овец больше полусотни, да и припасов не на один год. – Казимир посмотрел на хозяина. – Жаль, если пропадет. Может, мы туда с тобой сбегаем? Овец, я думаю, за пару дней пригоним. А остальное уж сам. Надеюсь, и Янка поправится к тому времени.

– А что же сам не хочешь осесть на хуторе?

– Я здесь по делу был, домой тороплюсь. Да и Янке здесь не место.

– Оно конечно, – кивнул, соглашаясь, Пет-рысь. – Только не пригнать овец за день, дурная скотина. Хотя… есть у меня идея. Если поможешь, управимся и раньше.

Эльза в очередной раз просмотрела уже смонтированный, пусть и начерно, материал. Больше двадцати минут одного только видео плюс текст. Перегонять придется долго. Но качество материала сомнений не вызывало, при правильной подаче резонанс будет соответствующий. Что ж, вот и очередной сногсшибательный сюжет, все же мастерство есть, этого у Эльзы не отнять. Задание выполнено в кратчайшие сроки, как обычно блестяще.

В видео брака практически не было. Разумеется, не все вошло в двадцатиминутный фильм. В частности, Эльза не стала монтировать сцену гибели Твари, хотя сама смотрела короткий отрывок со смешанным чувством восхищения и страха. В тех полутора минутах было столько напряжения, динамики и трагизма, что короткий сюжет мог послужить основой отдельного фильма. Пусть в кадре не было Казимира, здесь, сидя перед монитором, Эльза столь явственно ощутила его присутствие, что ей стало невыносимо больно. Сейчас Казимир где-то далеко, он выводит из Зоны бедную девочку Яну. Та может говорить с ним, видеть его, они спят рядом в одной крохотной палатке. Он протягивает ей руку, когда они вместе продираются через буреломы. Она чувствует его тепло, его широкую сильную мужскую ладонь, слышит его низкий, такой волнующий голос.

Эльза уже, наверное, в десятый раз перемотала на начало последние полторы минуты и заново включила «Play», будто ожидала, что в последних кадрах мелькнет, наконец, такое родное и близкое лицо. «Вот дура, даже ни разу не сфотографировала Казимира, – в сердцах подумала она. – Столько пробыли вместе, и ни разу не подумала о том, что у меня нет ни одного кадра с ним!» Сейчас, когда Казимир был далеко, Эльза особенно остро чувствовала, что потеряла очень дорогого человека, такого, рядом с которым хотелось провести всю жизнь, постоянно ощущать его рядом, любить и наслаждаться его любовью. Что не позволило ей просто поговорить с ним? Объясниться, признаться в своих чувствах? Или чувств тогда еще не было?…