Фред Варгас - Бесприютный

– В каком архиве? – спросил Луазель, хватаясь за ручку.

– Как думаешь, где это произошло?

– В Невере?

– Точно. Девять и восемь лет назад.

– Клеман Воке, – выдохнул Луазель.

– Он не единственный обитатель Невера. Он был при изнасиловании, все равно ты об этом узнаешь, и я предпочитаю, чтобы ты узнал это от меня. Он просто был свидетелем и защитил женщину. Он не насильник и не убийца.

– Не дури, Немец. Ты что, защищаешь этого типа?

– Вовсе нет. Но уж больно легко мы на него вышли.

– До нового приказа мне некого больше ловить. Откуда ты все узнал?

– Дело Клер Отисье всплыло в моем архиве. Тот же почерк, как говорится.

– А остальное? Изнасилование?

Луи предвидел этот вопрос. Луазель говорил резко и был напряжен.

– Вычитал в местной газете, когда рылся в архиве.

Луазель стиснул зубы.

– Зачем? Что ты искал?

– Хотел понять, кто мог ненавидеть Воке.

Луазель помолчал.

– А помада? – спросил он.

– По делу об убийстве Клер Отисье проходил свидетель. Я вчера был в Невере и разговаривал с ним.

– Зачем же так утруждаться ради нас! – вспылил комиссар. – Полагаю, моя линия была занята и ты не смог дозвониться?

Луи медленно встал, опираясь ладонями о стол.

– Мне не нравится твой тон, Луазель. Я не собираюсь ни перед кем отчитываться. Сейчас я твердо уверен кое в чем и пришел поделиться с тобой. Если тебя это не устраивает, если тебе не интересно, я ухожу, разбирайся сам.

«Хочешь мира, готовься к войне», – подумал Луи, хотя эта поговорка ему никогда не нравилась.

– Выкладывай, – бросил Луазель после короткой паузы.

– Этот свидетель, Бонно, видел, как убийца что-то подобрал с пола у головы жертвы. По его словам, хотя он точно не разглядел, это был тюбик губной помады. Он подумал, что убийца – женщина.

– Что еще?

Луи снова сел. Луазель успокоился.

– Стихи, которые я тебе показывал в прошлый раз. Дело принимает серьезный оборот. Эти стихи целых два месяца висели в метро перед самым Рождеством. Я бы хотел, чтобы ты проследил за улицами Луны, Солнца и Золотого Солнца. И надо предупредить всех одиноких женщин. Улицы небольшие.

– Куда ты клонишь с этим метро?

– Предположим, убийца псих, параноик и маньяк…

– Это и так ясно, – пожал плечами Луазель. – И что? Не думаешь же ты, что он выбрал поэму как путеводную нить?

– Нет, она сама его выбрала. Допустим, он хочет истребить всех женщин на свете, но предположим также, что он не так глуп, чтобы рисковать собой и ввязываться в бесконечную бойню. Предположим, что он труслив и расчётлив и решает избрать несколько женщин в качестве образца. Но у этого образца должен быть смысл, он должен подходить к любым женщинам. Часть символизирует целое.

– С чего ты взял?

– Да ни с чего. Это моя теория.

– Ага… здорово. И что ты еще придумал?

– Я искал смысл, который мог стать ключом к разгадке.

– И нашел стихи? – хмыкнул Луазель.

– Именно стихи, которые он четыре раза видел в метро, как будто их послала ему Судьба или что-то другое, что тоже можно принять за веление свыше: картинка на сахарной обертке или школьная тетрадь в сточной канаве, визит Свидетелей Иеговы или гадалка у супермаркета. Число ступеней на лестнице, которые пересчитываешь три раза в день, слова из песни, которую слышал вечером в баре, или статья в газете…

– Ты издеваешься?

– А тебе никогда не приходилось размешивать сахар в кофе ровно пять раз или обходить трещины в асфальте?

– Никогда.

– Тем хуже для тебя, старик. Но знай, что именно так все и бывает и даже в сто раз хуже, если у тебя жирная муха под шляпой.

– Не понял…

– Пунктик, бзик. А муха убийцы опасна, она питается знаками Судьбы, которыми усеяна наша жизнь. Он увидел стихи, сидя в метро. «Во мраке, вдов и безутешен, я бреду…» Впечатляющее начало, правда? Вечером по дороге домой он снова их видит. В битком набитом вагоне натыкается на те же стихи… «Князь Аквитании, чьей Башни больше нет.…» А может, он видел их на следующий день и еще через день… «Дыхание святой и крики феи…» Для насильника звучит как указание к действию, не находишь? Загадочные, зашифрованные стихи. Каждый может истолковать эти слова так, как подсказывает ему больное воображение… Он ищет смысл, идет по следу и находит. И в конце концов он принимает эти стихи, впитывает их и делает из них основу своей жажды крови. Вот как бывает с некоторыми мухами.

Луазель играл карандашом, на его лице было сомнение.

– Ты должен установить слежку за этими улицами, – настойчиво повторил Луи. – Нужно пройти по домам, Луазель, господи, да проснись же ты!

– Нет, – решительно ответил инспектор, прижимая ластик ко лбу. – Мое мнение тебе известно.

– Луазель! – Луи стукнул кулаком по столу.

– Нет, Немец, это не проходит.

– Значит, тебе плевать? Оставишь все как есть?

– Извини, старик. Но за убийства в Невере спасибо.

– Не за что, – буркнул Луи, направляясь к двери.

Луи был зол и встревожен и по дороге с досады грыз ногти на левой руке, потому что это была рука сомнений и смуты. Он зашел перекусить в кафе. Слепой дурак этот Луазель. Что они могут сделать четвером? Если бы он мог найти Секатора… Он бы вливал в него сансер литрами, пока тот не выдал бы ему имя третьего соучастника. Но Тевенен улизнул, и нить оборвалась.

Он вернулся в Гнилую лачугу в три часа, чтобы рассказать о своей неудаче с Луазелем и исчезновении садовника. Марк стоял у гладильной доски, его накопилось много белья. Люсьен был в школе, охотник-собиратель клеил булыжники с Клепаном, которому это занятие пришлось по вкусу, а старый Вандузлер полол пустошь. Луи подошел к ему и присел на пенек акации. Почерневшее дерево было теплым.

– Я беспокоюсь, – сказал Луи.

– Есть отчего, – ответил крестный.

– Сегодня среда.

– Да, теперь уже скоро.

В семь вечера четверо мужчин вышли из дома, что-ы занять свое место на посту. Луи отправился с Люсьеном, чтобы с двух сторон охранять улицу Луны.

Время тянулось долго и скучно. Сколько ночей ни еще выдержат, подумал Луи. И решил, что через неделю слежку придется прекратить. Нельзя торчать тут всю жизнь с цыпленком по-баскски под мышкой. Завсегдатаи начали поглядывать на них с любопытством, не понимая, что делают тут эти типы, стоя неподвижно на одном месте уже несколько вечеров подряд. Около трех часов Луи добрался до постели. Выгнал Бюфо и забылся тяжелым сном.

На следующий день он снова безуспешно пытался убедить Луазеля и снова наведался на кладбище и в Монруж, но Секатор не объявлялся. Остаток дня он вяло стучал по клавишам, печатая перевод о жизни Бисмарка, а вечером отправился в лачугу. Трое историков собирались уходить. Люсьен тщательно заворачивал судок с паровой говядиной в луковой подливе.

– Смешной ты, Люсьен, – заметил Марк.

– Солдат, – отвечал Люсьен, не отрываясь от дела, – если бы войска кормили паровой говядиной с луком, лицо войны стало бы иным.

– Ага. Похожим на твое личико, вот бы немцы развеселились.

Люсьен презрительно пожал плечами и развернул лист фольги втрое больше, чем нужно. Старик Вандузлер и Клеман уже начали партию в карты в ожидании прихода Марты.

– Сейчас мой личный ход, – говорил Клеман.

– Давай ходи, – кивнул Вандузлер.

В четверг вечером Луи отправился в караул вместе с Марком на улицу Золотого Солнца. Он чувствовал себя спокойнее, обходя разные улицы, и старался не думать о том, что вся эта слежка не только бесполезна, но и смешна.

На следующий день Луи как заведенный прочесал кладбище Монпарнас под подозрительным взглядом охранника. Высокий черноволосый мужик, который являлся сюда каждый день, не внушал ему доверия. Мало ли придурков шляется.

Потом он снова побывал в Монруже, и соседка глядела на него не менее подозрительно, а потом вернулся к Бисмарку. На этот раз он взялся за перевод с большей охотой, чем накануне, и это показалось ему дурным знаком. Похоже, он отчаялся поймать убийцу с ножницами. А если так, что станет с Мартиным питомцем? Этот страшный вопрос все больше омрачал его мысли. Старый сыщик и евангелисты уже десять дней вели жизнь затворников за закрытыми ставнями, не принимали гостей, запирали дверь на задвижку, а Клеман уже десять дней не видел солнечного света. Луи не представлял, как долго это могло тянуться. А запереть Клемана у Марты было не лучше. Парень совсем спятит, сидя на красном одеяле, или сбежит. И тогда его поймает полиция.

Круг замкнулся.

По сути дела, Клеман получил только временную отсрочку. Вырваться из западни ему не удастся. Если, конечно, Клеман Воке действительно был тем, за кого себя выдавал.

Круг снова замкнулся.

Через день, в пятницу, после кладбища, Монружа и Бисмарка Луи появился в лачуге. Было еще рано. Марк не вернулся с уборки, а Люсьен из школы. Луи сел за большой стол и стал смотреть на Клемана, который играл с Мартой. За десять дней затворничества воздух пропитался запахом сигар и алкоголя, и темная комната была похожа на притон. Притон, куда приходят не для того, чтобы развлечься игрой, а чтобы убить время. Марта старалась разнообразить развлечения и предлагала разные игры. В этот вечер она принесла кости, которые Клеман забыл у нее. И в самом деле, молодой человек играл с большой сноровкой, подкидывал кости вверх и ловил их одну за другой, как жонглер.