Эллис Питерс - Смерть и «Радостная женщина»

— Значит, ты не против? — спросил он в изумлении, боясь перевести дух. Впрочем, Лесли не ждал ответа. Не все ли равно, понимает ли он, каким образом произошло это внезапное и полное слияние их душ? Бесполезно спрашивать Джин, как ему удалось вернуть ее. Случилось чудо, вот и все. Неловкость и натянутость исчезли. Они умолкли и обнялись, полные благодарности друг к другу.

Услышав тихий стук в дверь, они очнулись. Легкое чопорное тук-тук означало, что пришла миссис Харкнесс и, как обычно, с претензиями. Лесли неохотно оторвался от жены, снова быстро привлек ее к себе и пошел открывать дверь.

Вопреки обыкновению миссис Харкнесс не была ни скованна, ни настроена враждебно. Она все еще пребывала под целительным впечатлением от профессора Лукаса.

— Недавно приходил юноша, мистер Армиджер, и принес вам вот это письмо. Он просил передать его сразу же, но ваш посетитель был еще здесь, и я не захотела вас беспокоить.

— Юноша? Какой юноша? — переспросил Лесли, сразу же вспомнив о Доминике. Хотя и не понимал, с чего бы вдруг тому приносить записку на ночь глядя и почему он сам не поднялся наверх, чтобы передать письмо лично.

— Это сын миссис Мур с нашей улицы. Я решила, что не будет большой беды, если я вручу вам письмо через четверть часа.

— Я тоже так думаю. Спасибо, миссис Харкнесс.

Он закрыл дверь, хмурясь и в беспричинной тревоге глядя на конверт.

Сын миссис Мур был ровесником и школьным товарищем Доминика, возможно, одноклассником. При нужде Доминик вполне мог использовать его в качестве посыльного. Да, но что это за нужда?

— Что это? — спросила Джин, пытливо заглядывая ему в лицо.

— Не знаю. А ну-ка, посмотрим. — Он вскрыл конверт и начал читать. Ощущение тепла и умиротворенности растаяло, едва Лесли пробежал глазами первые строки.

«Уважаемый мистер Армиджер,

Я попросил Мика Мура принести Вам письмо ровно в половине девятого, потому что в девять часов мне понадобится Ваша помощь. Дело важное, но я не решился сообщить о нем раньше, чем за полчаса до указанного времени. Узнав все загодя, мой отец помешал бы мне. Но если сообщить ему в должное время, он как раз успеет на место и будет свидетелем. Надеюсь, он даст мне возможность довести дело до конца. Я боюсь звонить домой сам, поскольку к телефону может подойти мама, а я не хочу ее пугать. Нельзя, чтобы она что-то знала. Поэтому я решил, что лучше всего будет послать Вам записку.

Я хочу, чтобы Вы сделали следующее. Свяжитесь с моим отцом и скажите ему, пусть полиция будет на углу Хедингтон-Гроув и Брук-стрит в 9 часов. Там будет ждать машина, чтобы забрать меня и отвезти домой в Комерфорд. Полицейские должны непременно последовать за ней, это очень важно.

Я немного поторопил события, но полицейские должны увидеть все своими глазами, иначе мои старания пойдут насмарку, и Китти не будет никакой пользы.

Если со мной что-то случится, постарайтесь помочь Китти. Мне все равно, лишь бы с ней все было в порядке.

Спасибо.

Доминик Фелз».

— Что за черт! — недоуменно проговорил Лесли. — Шутит он, что ли?

— Нет, уж какие тут шутки, когда дело касается Китти. Он на полном серьезе, Лесли, — проговорила Джин, схватив его за руку. — Он напуган! Что он такое сделал?

— Бог его знает! Что-нибудь сумасбродное. Сунул свой любопытный нос… О боже! — в ужасе выдохнул Лесли, когда взгляд его упал на наручные часы. Он выскочил за дверь и с грохотом помчался вниз по лестнице. До девяти оставалось одиннадцать минут. Выбора не было: приходилось принимать писанину Доминика всерьез.

Он слышал стук каблучков жены, бегущей следом. В дверях он повернулся и крикнул ей, чтобы она оставалась дома. Он обо всем позаботится и скоро вернется. Но Джин бросилась за ним к телефонной будке, на бегу застегивая пальто.

Казалось, на поиски номера Джорджа Фелза ушло сто лет и еще столько же — на ожидание ответа. Разумеется, трубку сняла Банти. Лесли не мог говорить с ней, памятуя о нежелании Доминика пугать мать. Нет, ничего срочного. Если мистера Фелза нет дома, можно подождать. Ничего страшного, он перезвонит. Лесли повесил трубку и набрал другой номер.

— Полицейский участок Комербурна? Внимание, это очень срочно. Пожалуйста, немедленно сделайте то, о чем я вас попрошу, а уж потом я вам все объясню. Звоню вам по делу Армиджера. Я Лесли Армиджер, и мне не до шуток. Если мистер Фелз у себя, позовите его. Ну, нет, и ладно. Тогда выслушайте меня…

— Я пригоню фургон Барни, — прошептала Джип ему на ухо и, выскочив из будки, побежала по улице, дробно стуча каблучками.

— Угол Брук-стрит и Хедингтон-Гроув, девять часов, — настойчиво повторял Лесли. — Мы поедем им навстречу отсюда, а вы уже постарайтесь быть у них в тылу.

Когда он повесил трубку, было без двух минут девять.

В который раз за вечер Доминик фальшивил. Злясь на себя, он ловко переиграл, исправив свою ошибку, и виновато признался:

— Извините! Ну и напортачил. Может, хватит на сегодня?

— Пожалуй, — согласилась его учительница, мисс Клегхорн, — но твои родители платят мне за часы, мой мальчик, и ты свой час отыграешь как миленький, даже если заставишь меня лезть на стену. Я уж подумываю, не взять ли мне старую добрую линейку из слоновой кости, чтобы шлепать тебя по пальцам всякий раз, когда ты терзаешь мои бедные нервы.

Доминик извлек из фортепиано звук, похожий на издевательский смех, и скорчил учительнице рожицу. Учительница была толстушкой лет шестидесяти с небольшим, живой, как терьер, и прекрасно ладила со своим учеником. Если бы не это, Доминик и вовсе не видел бы смысла ходить к ней по четвергам. Банти вечно твердила, что умение играть хотя бы на одном музыкальном инструменте входит в бесценную сокровищницу достоинств молодого человека, и постоянно тыкала его упрямым носом в клавиши. И Доминик совершал этот еженедельный подвиг, хотя в глубине души не исключал, что мать, возможно, права, и это умение, чего доброго, еще пригодится ему.

— Линейка из слоновой кости! — фыркнул Доминик. — А я не верю, что она у вас есть. И еще меньше верю в то, что вы били ею кого-нибудь по рукам.

— Эй, поосторожнее! А то ведь никогда не поздно начать, и линейке не обязательно быть из слоновой кости. Ладно, за дело. Все равно не отвертишься. Давай-ка еще разок, и, ради бога, сосредоточься на том, что делаешь.

Он старался как мог, но беда была в том, что разум Доминика витал в совсем других сферах. Стиснув зубы, он снова старательно отыграл этюд, но мысли его опережали ход времени. Мальчик прикидывал, какие могут сложиться обстоятельства и есть ли в его распоряжении средства, чтобы справиться с положением. Особенно беспокоило его то, что действовать предстояло на основе одних лишь догадок и на любом этапе ничего не стоило дать маху. Но теперь уже поздно идти на попятный, а значит, нет смысла и трусить.

— И как же ты думаешь научиться хорошо играть, если не упражняешься? — продолжила учительница. — И не умасливай меня этими замысловатыми переборами. Убери руки с клавиатуры и слушай, когда я говорю с тобой.

Он покорно убрал руки и сидел, сложив их на коленях, пока она его пробирала.

До девяти оставалось еще несколько минут, но Доминику не хотелось приходить ни минутой раньше. Если Лесли выполнил его просьбу, полиция уже должна вести наблюдение за углом улицы. Появиться там сейчас означало раньше времени засветиться, и тогда разъяренный отец тут же потребует от него объяснений и погубит все, чего он добился с таким трудом. Даже самые благоразумные отцы ведут себя очень странно, когда дело касается ущемления их авторитета, а детям грозит опасность. А в том, что опасность, которую он накликал на свою голову, совершенно реальна, Доминик нисколько не сомневался. Тут-то и была собака зарыта. Если ему ничто не угрожает, значит, он безнадежно сбился с пути, и тогда, при всей его хитрости и изобретательности, он ничего не докажет, и Китти останется за решеткой. Нет, нельзя убегать от опасности, надо следить за ее приближением, сидеть подобно загипнотизированному удавом кролику и ждать, пока в него не вцепятся зубы. А если начать дергаться, то, скорее всего, ничего так и не удастся доказать. Дай бог, чтобы взрослые подоспели вовремя. Теперь он, Доминик, всего лишь наживка, приманка для хищника.

— Ты какой-то задумчивый сегодня, — сказала мисс Клегхорн, ухватив его за каштановые волосы и встряхнув. — Даже не слышишь, что я предлагаю тебе какао и печенье. Сама не понимаю, чего я хлопочу, когда ты заслуживаешь только одного — чтобы тебя без ужина отправили спать. Что с тобой? В школе дела плохи или еще что-нибудь?

Школа! У них только одно на уме. Если тебе шестнадцать, значит, тебя непременно должна беспокоить школа, и ничего больше.

— Нет, со мной все в порядке, ей-богу. Просто день такой, не могу ни на чем сосредоточиться. К следующему разу все наверстаю.