Михаил Черненок - Тузы и шестерки

– Ярыгин хорошо к ней относился?

– Еще бы! Готов был носить на руках. Сам шеф часто отлучался на международные форумы да на московские симпозиумы. В его отсутствие все дела решала Исаева и ни разу промаха не допустила. Добросовестных сотрудников Михаил Арнольдович ценил. В людях он хорошо разбирался. Кого попало на работу не брал.

– Лисичкина давно секретаршей работает?

– Второй год, как школу закончила. Ира в одном классе с Линой училась. Лина и уговорила отца пристроить школьную подругу. Учиться в университете у Лисичкиной возможности нет. Она из бедной семьи. Без отца. Мать, учительница, получает крохи да и те нерегулярно. Шеф жалел ее, словно родную дочь. Постоянно оказывал материальную помощь… Вот, может, от Иры Михаил Арнольдович как раз и узнал о «Фортуне».

– Лисичкина часто встречалась с Линой?

– Насчет встреч не знаю. По телефону в отсутствие шефа частенько щебетали.

– О чем?

– Я не подслушивал.

– Хоть что-то слышали?

– Да так все, о несущественном болтали: о дискотеках, новой моде, кто что купил или собирается купить… Однажды Ира вроде испугалась: «Ой, Линка, я ни за что бы на такое не решилась!» Чем ее напугала Лина, не могу сказать. Поговорите с самой Лисичкиной. Она бесхитростная девка. Расскажет без утайки, если что-то знает.

– Еще о Лине кто может рассказать?

– Из банковских сотрудников – никто. Лина сюда почти не заглядывала. Когда же в университете каникулы наступили, вообще поселилась на даче. Там ее собеседником был Иван Петрович Шляпин. Попробуйте с ним поговорить.

– Можно ему верить?

– Ну, а почему нельзя… Старик рассудительный, бескорыстный. Большую часть жизни провел в шахте, под землей. Неплохо зарабатывал, скопил деньжат. Планировал перед пенсией купить автомашину и с выходом на заслуженный отдых поселиться в сельской местности. Однако машину так и не купил. В советское время очередь не подошла. Теперь все шахтерские сбережения в ничто превратились. Шеф обещал ему ко дню рождения подарить «Жигули», но опять старику не повезло.

– Не для красного словца Ярыгин замахивался на столь щедрый подарок?

– Михаил Арнольдович напрасных обещаний не раздавал. У него слово было законом. Из прибыли банка он и квартиры сотрудникам покупал, и материальную помощь оказывал. Бывало, что и своих собственных денег не жалел.

– Лично вы не обращались к нему за материальной помощью?

– Мне такая помощь не нужна, но одну мою просьбу шеф недавно выполнил… – Шерстобоев замялся. – Понимаете, надумал я продать свою машину «Рено», добавить пару десятков «лимонов» и купить что-нибудь поновее. Спросил шефа, не сможет ли он выдать мне зарплату сразу за год? Михаил Арнольдович без всяких перечислил со своего счета на мой двадцать пять миллионов. Теперь не знаю, что с этими деньгами делать. Присвоить их вроде неловко и возвращать некому…

– Выходит, в месяц Ярыгин платил вам больше двух миллионов?

– С премиальными.

– В ОМОНе меньше получали?

– Конечно. Чтобы сносно жить, приходилось добывать приварок в финансовых пирамидах.

– Пирамиды обычно вместо приварка кукиш с маслом показывают своим клиентам.

– Нет, у меня нормально получалось.

– Поделитесь опытом, как можно шутя разбогатеть, – с улыбкой сказал Бирюков.

Шерстобоев смущенно усмехнулся:

– Там весь секрет заключается в том, чтобы не заигрываться. В первые месяцы возникшие на основе пирамиды фирмы, стремясь привлечь вкладчиков, добросовестно выполняют свои посулы. Этим и надо пользоваться. Как только начинается широкая реклама в газетах и по телевидению, значит, фирма раздулась от денег и вот-вот лопнет. Чтобы не оказаться на бобах, надо немедленно забирать вклад и искать другую, начинающую, пирамиду. Таким вот способом миллион рублей я увеличил в пятнадцать раз. Когда устроился к Михаилу Арнольдовичу, решил больше не рисковать и положил деньги в «Феникс». Здесь надежнее. И проценты хорошие, и в случае чего свои сотрудники в прогаре не останутся.

В конце разговора Бирюков внезапно предложил Шерстобоеву сдать имеющийся у него пистолет на экспертизу. Шерстобоев беспрекословно выложил на стол «Макарова» и разрешение на него. Насупившись, угрюмо сказал:

– Забирайте. Без шефа мне эта обуза ни к чему…

Из кабинета телохранитель ушел подавленным, но без малейших признаков нервозности, обычно свойственной виноватым людям. Тут же приглашенная для беседы секретарша Лисичкина, напротив, как ни силилась, не могла сдержать нервной дрожи. Тонкий голосок ее часто срывался, словно к горлу подкатывал ком, и тогда она, торопливо сглотнув слюну, переходила почти на шепот.

Прошло не меньше двадцати минут, пока девушка чуть-чуть успокоилась и заговорила внятно. О последних днях Лины Ярыгиной Лисичкина знала маловато. Общались школьные подруги только по телефону. Говорили в основном о жизненных пустяках. Собирались встретиться, но так и не встретились. Последний раз разговаривали на прошлой неделе. Лина по радиотелефону звонила с дачи и приглашала приехать к ней на выходные дни. Сказала, что там отличная природа. Рядом речка с чистой водой. Можно хорошо позагорать, накупаться от души и порыбачить славно. Лисичкина собиралась поехать, но внезапно приболела мама. Пришлось поездку отложить.

– Раньше Лина вас не приглашала? – спросил Бирюков.

– Приглашала много раз, – тихо ответила девушка. – Говорила, одной скучно.

– Больше ни на что не жаловалась?

Тонкие дужки бровей над подкрашенными глазами Лисичкиной удивленно дернулись:

– А на что Лине еще было жаловаться?

– Никто ей не угрожал?

– Ни разу об угрозах от Лины не слышала. Да она никого и не боялась.

– Смелая была?

– Не из робкого десятка. Не то, что я, пугливая курица.

– Могла сделать такое, на что вы не решились бы?

– Это вы о чем?

– О том разговоре, когда Лина чем-то вас испугала.

– А-а-а, – смущенно произнесла Лисичкина. – Лина рассказала мне, что скоро типография отпечатает плакат, на котором будет ее крупная фотография в мини-купальничке. Конечно, я ни за что бы не решилась выставиться даже полуобнаженной на всеобщее обозрение. Так откровенно и ляпнула ей. Она засмеялась: «Ирочка, искусство требует жертв». – «Зачем тебе это надо?» – «Хочу стать звездой рекламы, чтобы все меня узнавали. Вот потеха будет, правда?» Вот и весь испуг.

– Михаилу Арнольдовичу об этом рассказали?

– Зачем? Лина просила никому пока не говорить. Если бы я разболтала, она порвала бы со мной дружбу навсегда.

– И Михаил Арнольдович не знал о рекламной деятельности Лины?

– По-моему, догадывался. Две недели назад, когда зашла к нему в кабинет с документами на подпись, он спросил: «Ира, не знаешь, что это Лина зачастила в рекламную фирму? Проезжая мимо „Фортуны“, два раза видел ее „Мерседес“, стоявший у входа». Я тогда о рекламном плакате еще не знала и, естественно, ничего сказать не могла. Но Лину предупредила, мол, Михаил Арнольдович заинтересовался, что ее связывает с рекламной фирмой.

– Как Лина отреагировала на это?

– Засмеялась. Потом вздохнула: «Горе мне с родителями. То мамочка контролировала каждый шаг, теперь папа взялся за воспитание. Жуть! И когда только судьба избавит меня от опеки?» Вот и все.

– Отношение Михаила Арнольдовича к вам после этого не изменилось?

– Нисколько. Работаю я старательно. И на машинке умею печатать, и компьютер освоила, и английский язык изучила. При встречах с иностранцами свободно перевожу. Зимой Михаил Арнольдович даже брал меня с собой переводчицей в Америку. Там о нашей делегации газеты писали и фотографии публиковали.

– На компьютере часто приходится работать?

– Каждый день.

– Завещание Ярыгина не вы набирали?

– Какое завещание?.. – удивилась Лисичкина. – Никаких завещаний Михаил Арнольдович мне не поручал. Не представляю, как они оформляются.

– А с нотариальной конторой он часто имел дело?

– Сегодня первый раз попросил соединить с нотариусом.

– В последние дни Ярыгин сильно изменился?

– После гибели Лины до сегодняшнего дня я не видела его.

– А до того?

Лисичкина, прикусив ровными зубками нижнюю губу, пожала плечами и задумалась:

– Кажется, после того разговора, когда Михаил Арнольдович спрашивал меня о рекламной фирме, он стал каким-то грустным, неразговорчивым. Сегодня же, наоборот, показался мне на удивление жизнерадостным. Такое горе, а он, появившись в офисе, улыбался как ни в чем не бывало… Особенно возбужденным пришел от Азы Ильиничны. Нотариуса принял ласково и вот те на… застрелился. – На глазах Лисичкиной навернулись слезы. Видимо, из опасения испортить косметику, она сдержалась и с повышенным возбуждением торопливо заговорила: – Это настолько неожиданно случилось, что трудно поверить. Я до сих пор как будто нахожусь в ужасном сне и не могу проснуться. Лично для меня смерть Михаила Арнольдовича – величайшая потеря. Он для меня столько сделал! Никогда ни в чем не отказывал. Мы с мамой ютимся в старом домике с печным отоплением. Нынче, пока у меня неплохой заработок, решили купить благоустроенную квартиру. Я заговорила с Михаилом Арнольдовичем насчет долгосрочного кредита. Он улыбнулся: «Ира, кредит неудобен тем, что берешь его на время, а отдавать придется навсегда. Не связывайся с долгосрочной кабалой. Дела в нашем банке идут прибыльно. Подобьем годовые итоги и купим тебе хорошую квартиру с полным набором импортной мебели. Потерпи полгодика». После такого обнадеживающего обещания я словно на крыльях стала летать. Теперь же, как у подстреленной птицы, мои крылышки разом подломились, и квартира исчезла в тумане…