Наталья Берзина - Вверх по дороге, ведущей в ад

– Привет! Хорошо отдохнула? – совершенно спокойно спросил он, но предательская дрожь в голосе выдала его с головой.

Инга моментально поняла, о чем он думал.

Пашка очнулся от холода. Дождь не прекращался. Только ливень превратился в мелкую морось. Молнии уже не полосовали небо, и в сумеречном свете невозможно было понять, то ли это поздний вечер, то ли раннее утро. Небо, темное, затянутое низкими тучами, лишало последней надежды. Выбравшись из лужи, в которой лежал, Пашка, съежившись, огляделся и поковылял к скалам, надеясь отыскать среди них хоть какое-то укрытие. Так и не найдя, где спрятаться от дождя, он с грустью подвел итоги: один, без еды, без оружия, в чужих неприветливых горах. Надежда на то, что спасение придет, – никакой. Слезы ручьем потекли по его щекам, смешиваясь с каплями проклятого дождя. Понимая безвыходность положения, в котором оказался, Пашка вытер рукавом нос и побрел куда глаза глядят.

Впервые за годы, проведенные вдали от дома, он страстно захотел вернуться. Увидеть братьев и сестренку, повиниться перед мамкой. Хотя и беспутная, но своя. Может, удалось бы устроиться на работу. Девки в поселке подросли, женился бы. Невольно Пашка размечтался. Фантазия рисовала ему веселую беззаботную жизнь. Ведь уже сколько лет он не был дома, там наверняка позабыли все его прегрешения. С пацанами было бы неплохо встретиться, выпили бы, рассказал бы он им о том, как поскитался по свету. Что ни говори, а рассказать есть что! В особенности как оттягивался на рабах здесь, на базе! Только вот ведь не поверят! Такое нужно на собственной шкуре испытать. В памяти всплыли самые яркие сцены последних месяцев, и вдруг он увидел глаза женщин. Тех самых, которых вместе с другими охранниками насиловал, истязал. Бил палками, так что кровь лилась ручьями. Он увидел безумное от боли, страха и отвращения лицо женщины, над которой вместе с дружками надругался на берегу реки прямо на глазах у ее избитого до полусмерти, привязанного к дереву мужа. Это видение сменило покрытое ссадинами и синяками, смутно белеющее на пожухлой траве тело девчонки, которую он подкараулил возле клуба.

И вдруг ноги Пашки словно приросли к земле. Его охватил дикий страх. Рядом с ним прямо из воздуха появились две призрачные фигуры. Седой мужчина в черном балахоне и женщина в светлом, отливающим золотом платье. Пашка попытался пошевелиться, но ни руки, ни ноги его не слушались. Даже закричать не удалось, горло словно сдавило клещами.

– Он вспомнил все! – прозвучал прямо в голове Пашки женский голос.

– Да! Представляешь, он с этим еще собирался жить! – добавил мужской.

– Его ты тоже будешь защищать? – спросила женщина.

– Нет. В нем нет ничего человеческого. В сущности, он даже не зверь. Просто выродок. Получать удовольствие от мучений других живых – самое гадкое, что только можно придумать. Ты видела, что он собирался рассказывать своим так называемым друзьям?

– Да. Видела. Теперь я не знаю, как поступить. Мне не нужна его жизнь. Великая Кали-Ма не примет такой дар.

– Но и оставлять его среди живых нельзя. Он неизлечимо болен. Более того, он заразен. Его примеру могут последовать слабые души.

– Так забери его себе. Попытайся изменить, – посоветовала женщина.

– Он отравлен внутренней злобой. Взгляни, в его душе нет ничего святого! Он наслаждался, глядя на слезы и страдания. Ему нравилось глумиться над другими. Даже животных он убивал с удовольствием.

– Что же делать? Того, предыдущего, ты отстоял, хотя на нем было много крови, почему же не пытаешься спасти этого?

– Тот, прежний, был мужчина. Он остался им, пусть и надломленный, но все же в нем сохранился дух. А этот просто чудовище. От него нужно избавиться, и поскорее.

– Что же ты предлагаешь? Мы не вправе убивать. Хотя, глядя на него, сделать это хочется немедленно.

– Тогда, может, его просто больше не хранить? Пусть его судьба решится сама. Ты же видишь, где он находится?

– Согласна, пусть свершится то, что суждено.

Фигуры растаяли. Пашка сжал кулаки. Пальцы двигались. Помахал руками – получилось. Попробовал шагнуть – не тут-то было. Ноги словно приросли к земле. Он попытался разглядеть, что же его держит, и не понял. Темнота сгущалась, уже не видно земли. Ноги как будто вросли в землю. Дрожащими руками Пашка ощупал колени, опустился ниже. Ноги просто завязли в песке! Вот ерунда! Опершись на правую ногу, он попытался вытащить левую – не удалось. Стал помогать руками – не получилось. Когда выпрямился, почувствовал, что стоит криво, перекосившись. Принялся судорожно дергаться, положение вроде улучшилось, но ноги ушли в песок по колено. Лихорадочно стал раскапывать песок руками, только вскоре упал на спину, ничего не добившись. Песок, вроде бы твердый и плотный, по-прежнему медленно затягивал его все глубже. Пашка стал осторожно расчищать вокруг себя пространство. Дождь продолжал сеять. Стемнело окончательно. Вслепую Пашка отгребал песок, ему казалось, что еще немного – и он выберется из предательской западни. Сырой песок, насыщенный дождевой водой, тек между пальцами холодной гадкой жижей. Пашка не прекращал работы. Упрямо отгребал и отгребал, стараясь освободить ноги. Дождь закончился. Он не замечал ни усталости, ни времени, хватал, отбрасывал, снова хватал, отбрасывал. Когда забрезжил рассвет, Пашка обнаружил себя сидящим в яме. Там, сверху, песок был почти сухим, но здесь, внизу, стояла жидкая каша. Сколько он ни пытался отбросить от себя, столько же, если не больше, стекало по стенкам вниз. Взвыв от обиды и злости, Пашка в последний раз попытался рвануться и увяз еще глубже. Упав на спину, он заплакал от бессилия. Солнце поднималось над горами. Жаркие лучи быстро согревали песчаный бруствер. Поднявшийся ветерок ссыпал сухие песчинки вниз. Они сползали тонкими ручейками, медленно, но неумолимо заполняя дно ямы, в которой лежал Пашка.

Сначала он не обращал на движение песка особого внимания, только когда песчинки начали попадать в рот, забеспокоился. Сел, огляделся и, едва шевелясь от усталости, стал отбрасывать песок. Ослабевшие, в кровь истертые руки не слушались. Пригоршни удавалось бросать только на стенки ямы, вызывая скорейшее сползание песка. Когда Пашка оказался засыпанным по грудь, он оставил бесполезное занятие. Тупо, безучастно смотрел, как заполняется яма. Как медленно и безразлично стекает песок.

Солнце перевалило зенит. Дышать было тяжело. Песок сдавил грудь. От жажды растрескались губы. Голова налилась болью и невыносимой тяжестью. Пашка пошевелил распухшим шершавым языком, пытаясь хоть как-то заставить наполниться пересохший рот слюной. На бессильно упавшей руке слабо пульсировала синяя жилка. Безумная мысль вдруг завладела сознанием. По сути, кровь та же вода! Преодолевая головокружение, Пашка поднес руку ко рту. Чувствуя, как под кожей трепещет вена, попытался ее укусить. Просоленная потом, упругая кожа не поддавалась. Не ощущая боли, Пашка продолжал упрямо грызть собственную руку. Силы таяли с каждой секундой. Во рту не появилось ни капли слюны. Зубы скользили по коже, оставляя лишь воспаленные полосы…

Порыв ветра сильно, словно кулаком, ударил в лицо. Маркел заслонился рукой. Шквал утих, но не прошло и минуты, как обрушился с новой силой. Ураганный ветер поднимал и закручивал в диком хороводе мелкие камни, щебень, какие-то сухие ветки. Вся эта мешанина с жутким воем кружилась в воздухе, норовя побольнее ударить, хлестнуть, поранить. Умрой как стоял на коленях, так и остался, только обхватил голову руками и прижался лицом к каменистой земле. Маркел, скатившись с убитого жеребца, прижался к его еще теплому боку и, сжавшись в комок, молил Бога о том, чтобы этот кошмар поскорее закончился.

Странное дело, но вокруг словно образовался невидимый, однако резко очерченный круг. Где-то там, за стеной урагана, сверкали молнии, перекрывая вой ветра, гремели раскаты грома, а здесь было относительно тихо. Иногда до Маркела долетали мелкие щепки и камешки, но уже не опасные, растерявшие свою губительную силу. Умрой продолжал исступленно молиться, неразборчивые слова незнакомого языка звучали все громче, заглушая вой стихии. Там, за призрачной стеной, хлынул ливень. Это можно было понять по тому, как заволокло и без того неясный горизонт. В сплошном потоке воды исчезли и плато, и далекие горы, лишь на крошечном пятачке, где находились Маркел и Умрой, не упало ни капли.

Маркел, осмелев, поднялся во весь рост и с восхищением, смешанным с ужасом, смотрел на происходящее. Догадка, ирреальная, мистическая, осенила его. Неужели все дело в золотой фигурке? В том, что Умрой молился именно ей, Маркел не сомневался. Все именно так и обстояло! Что же это? Выходит, не простая безделушка, не простой кусок металла? Но Маркел ведь точно знал, что никаких богов не существует! Ладно, можно допустить, что для аборигенов, диких и не знающих никаких понятий, что-то может быть достаточно важным, но он ведь человек совершенно иного мира! Значит, фигурка не просто дает ему силу и власть над одним лишь Умроем, но и стихия не в силах причинить ему зла?! Маркел расхохотался. Ощущение собственного величия кружило голову покрепче спирта. Вразвалочку он подошел к коленопреклоненному Умрою, вынул из сумки фигурку и буквально ткнул ею в лицо бывшему партнеру.