Наталья Берзина - Без права на защиту

В больнице Горшков буянил только поначалу. Буквально через неделю стал тише воды. За три месяца, проведенные там, он, по словам врача, полностью восстановился. Вернувшись домой, естественно, уже никуда поступать не стал. Аттестат ему, конечно, сделали. Мамашка постаралась. В целом Горшков вел жизнь затворника. В компаниях не замечен. Спиртным не увлекался. По словам следующей домработницы, я ее без особого труда отыскал, в основном рисовал или сидел у себя в комнате. Почти три года ничего не происходило. Пока как-то летом он не привез Марию с Ваней. Чуть больше недели домработница сидела с мальчиком, пока Горшков измывался над Марией. Крики из комнаты, где она находилась, неслись днем и ночью. Что он с ней вытворял, никто не знает, но, когда мать вернулась с курорта, она мигом выставила Марию с ребенком за дверь, а домработницу рассчитала. Через месяц или чуть больше мать Горшкова пропала. Горшкова с сильнейшим припадком госпитализировали. На этот раз он провел в больнице больше двух лет. И снова прекрасные отзывы. Лечился, рисовал картинки, ни единого замечания. Но по настоянию отца, того, что держит город, его из больницы не выпускали. А вот теперь слушай внимательно! Через две недели после выписки Горшкова в городе происходит несчастный случай. Сгорают заживо директриса школы, в которой он учился, и ее муж. Странный несчастный случай. Загорелся керосин, когда они варили варенье в саду. Вроде кто-то что-то опрокинул. В общем, два трупа и никаких следов.

А на следующий день новая домработница, деревенская девка, утонула в ванне. Списали на несчастный случай. Пьяная была. Но эксперт, снова по секрету, сказал, что у трупа были характерные кровоподтеки на лодыжках. Кто-то дернул ее за ноги, когда она лежала в ванне. Угадай, на кого я грешу?

Горшкова снова отправляют в сумасшедший дом. Полгода тишь да гладь. Едва его выписали, это было в апреле, он заявился к Марии. На мой взгляд, если покопаться, то и улики можно найти, и доказательства. Да только сильно папашка прикрывает своего отпрыска.

Могу тебе сказать еще. Мне удалось побывать в доме Горшкова. Не спрашивай, как я это сделал. В комнате я нашел рисунки. Много, очень много. Переснял. Приеду, посмотришь. Что-то мне подсказывает, что с этим зверенышем нужно быть очень и очень осторожным. Все! Заканчиваю. У меня батарея садится.

– Ты когда возвращаешься? – успел спросить Георгий.

– Завтра утром выезжаю. Если все в дороге будет нормально, ночью буду дома. Пока. До встречи!

Георгий вернулся в спальню. Мария сидела на кровати с напряженным, испуганным лицом.

– Что? Глеб звонил? – спросила она.

– Да, завтра приедет. Самое позднее послезавтра, – задумчиво ответил Георгий.

На следующий день без предупреждения приехала лечащий врач Горшкова, Людмила Петровна, вместе с пожилым санитаром. Приехали не на машине, поездом. Это больше всего смутило Юрия Дмитриевича.

– Простите, коллега, но как вы собираетесь везти больного?

– Как обычно. Он вполне способен перенести дорогу! Угрозы для окружающих не представляет. Сядем в поезд, а уж по приезде до больницы автобусом. Как всегда! Что здесь такого?! – удивилась женщина.

– Я бы на вашем месте, Людмила Петровна, не был бы столь категоричен. Горшков способен на агрессию. А у вас всего один санитар, да и то не слишком физически сильный.

– Вас, коллега, это совершенно не касается! Будьте добры, подготовьте документы, и мы завтра же уедем. Кстати, не поможете нам с гостиницей? Мы заберем больного и переночуем в более спокойном месте.

– Простите, но Горшкова мы привезем к отходу поезда, вместе с необходимыми сопроводительными документами. А вы, если хотите, можете с ним встретиться сегодня, а после устроиться в гостинице. Впрочем, на территории больницы есть общежитие, в котором можно остановиться на ночлег.

Вернувшись домой, Георгий не находил себе места. Ему так и не удалось убедить приехавших за Горшковым о соблюдении элементарных мер безопасности. Ближе к вечеру он попытался связаться с Глебом, но тот долгое время находился вне зоны связи, а когда наконец связь установилась, выяснилось, что ехать ему еще добрых триста километров. Пожелав ему легкой дороги, Георгий забылся тяжелым тревожным сном.

Утром Глеб перезвонил и окончательно расстроил Георгия.

– Дружище, мне пришлось заночевать в мотеле. Начал засыпать за рулем. Приеду ближе к обеду. Надеюсь, у тебя там ничего экстраординарного не произойдет?

– Я отправляю Горшкова сегодня, поездом. С сопровождающими.

– Ну так радуйся! С глаз долой – из сердца вон! Только материалы нужно будет переслать твоим коллегам.

– Меня беспокоит одно обстоятельство: за ним приехала женщина-врач и всего один санитар! – с тревогой сказал Георгий. – Не представляю, как довезут? Конечно, мы напичкаем его успокоительным, но придется поддерживать концентрацию в дороге. Честно говоря, я опасаюсь рецидива. Пока он вроде в состоянии ремиссии, но что может произойти при отсутствии должного врачебного контроля, представить трудно. Понимаешь, тетка, которая приехала за Горшковым, уверена в том, что он совершенно не опасен, и убедить ее в обратном мне не удалось.

– Слушай, я в прошлом мент. Знаешь, как обычно отправляют заявителя? Вот когда вас убьют, тогда и подадите заявление. Не парься, пусть расхлебывают сами. Это уже не наша проблема. Для нас важно, чтобы он никогда сюда не вернулся! Ладно, до встречи!

Георгий по пути завез Марию в гимназию и отправился в больницу. Чувство тревоги не оставляло его. Никогда раньше Георгий не обнаруживал за собой особой чувствительности. Но в этот раз беспокойство только нарастало. Даже когда Горшков похитил Ваню, Георгия так не трясло. В тот момент все было просто и ясно. Остановить, не дать в обиду ребенка. Ситуацию с шариком разыграли как по нотам. Он действительно болтался на зеркале заднего вида. Когда удалось выдавить «жигули» на обочину, Георгий только обменялся с Глебом взглядами и одним движением сорвал шарик с нитки.

Опытный психиатр, он учел все. И то, что блеск обязательно привлечет внимание Горшкова. И то, что Глеб со своей отменной реакцией не подведет, но риск все равно оставался предельно высоким. Потому он и начал эту опасную игру и победил. Пусть не им был нанесен последний удар, но и он сам, и Глеб знали, чья главная заслуга в том, что им удалось спасти мальчика.

Теперь, отправляя Горшкова в столь ненадежном окружении, Георгий всерьез опасался любых неожиданностей. В особенности после того, как получил информацию от Глеба. К сожалению, ничего уже нельзя изменить. Разговор с Людмилой Петровной, состоявшийся сразу после появления Георгия в больнице, ничуть не улучшил ситуацию. Она настаивала на том, чтобы Горшкова выписали немедленно, утверждая, что он должен как можно больше находиться вне стен лечебного учреждения. Георгий пытался объяснить ей причины, по которым больного необходимо контролировать, причем весьма плотно. Так ничего и не добившись, Юрий Дмитриевич махнул рукой и заявил на прощание:

– Как бы то ни было, я передам его вам только на вокзале, вместе с документами и ответственностью!

Приказав медсестре увеличить дозу успокоительного до такой степени, чтобы Горшков оставался в состоянии только самостоятельно держаться на ногах, Георгий поднялся к себе в кабинет. Как ни плотен был сегодняшний рабочий график, он решил лично отправить бывшего мужа Марии восвояси.

Появления Глеба он так и не дождался. Стоя на перроне, Георгий провожал глазами последний вагон уходящего на север поезда, что уносил прочь Горшкова и сопровождающего его санитара. Людмила Петровна, проигнорировав предупреждение, спокойно устроилась в купейном вагоне почти в голове поезда.

– Что грустишь? Родственника проводил? – раздался за спиной голос Глеба.

– Пошел к черту! Раньше не мог приехать? – отозвался Георгий.

– Ничего не поделаешь. Обстоятельства! Пошли в машину, покажу, что нарыл!

Георгий перебирал толстую пачку листков и только удивлялся:

– Дружище, как ты столько сумел добыть?

– Поверь, Гоша, ничего сложного! Наше неземное обаяние, мое и Франклина, сломит любые преграды!

– Дорого стоило? – не отрываясь от рисунков Горшкова, спросил Георгий.

– Не дешево, но и не совсем так страшно, как я мог представить.

Кроме множества копий документов, актов, медицинских заключений, Глеб привез и почти сотню копий рисунков Горшкова. Выполненные карандашом и пастелью, они были пугающе натуралистичны. Что ни говори, но рисовал он весьма неплохо. Жаль только, что изображенные на бумаге сюжеты могли послужить разве что иллюстрациями к пособию по средневековым пыткам. Вот, скорее всего, ранние рисунки. Видно, что рука, держащая карандаш, недостаточно уверена. Изломанная в мучениях фигура мужчины. Обнаженное тело покрыто кровоточащими ранами. Видимо, для изображения крови Горшков использовал либо акварель, либо гуашь. На распечатках хорошо видны потеки краски. На других рисунках тот же мужчина подвешен на дыбе. Вот он висит на ветке дерева, едва касаясь пальцами ног травы. Петля туго врезалась в изломанную шею. Гениталии вырваны, ручейки крови стекают по ногам. Вот несколько набросков исковерканного автомобиля. В смятом железе угадывается шестая модель «жигулей». За рулем видна зажатая фигура мужчины. Голова запрокинута. Глаз нет – вместо них кровавые ямы. Еще рисунки. Женское лицо за решеткой. Ошалевшие от ужаса глаза. Распахнутый в безмолвном крике рот. Таких набросков с десяток. В разных ракурсах, с разными решетками. Только лицо одно и то же. Вот стоит объятая пламенем женщина. Руки вскинуты к небу. Огонь охватил ее всю, кажется, что языки пламени вырываются прямо изнутри тела. Вот та же женщина корчится на траве. Обугленное тело под деревом. Комната, посреди ванна. В ванне, под водой, обнаженное женское тело, волосы, словно водоросли, расплылись по поверхности. То же тело на полу, распростертое в бесстыдной позе, его пронзает длинный деревянный сучковатый кол. Окровавленный конец его торчит из плеча, возле шеи. Рисунок перечеркнут. Снова та же женщина в ванне, наполненной водой. Ноги безжизненно свешиваются через борта. Тщательно прорисованы половые органы. Из раскрытого рта выглядывает, топорща клешни, темно-зеленый рак. Распятое на кресте тело мальчика. Голова свешивается набок, но тем не менее можно узнать лицо Вани. Вот рисунок со связанной Марией. Обнаженное тело жестоко скручено шершавой веревкой.