Павел Шестаков - Игра против всех

Сквозь это кошмарное юродство я с трудом улавливал смысл слов. Видимо, ни Кранц, ни Живых о моем доносе не знали наверняка. Но Кранц подозревал, Живых же считал виновным себя и боялся разоблачений Кранца. Убил он его, конечно, в одурманенном наркотиками состоянии и подлинно ли раскаивался или хитрил где-то на грани ненормальности — ведь такие люди могут быть необычайно изобретательны, когда дело идет о деньгах на очередную дозу морфия, — установить было невозможно. Но хватило же у него идиотизма ударить ножом Кранца в толпе людей! Почему ж не пойти и не «рассказать все как на духу»! Конечно, у него нет доказательств, но сама исповедь прозвучит настолько убедительно…

— Сколько ты хочешь денег?

— Шестьсот рублей, — сказал Живых сразу. Наверно, давно наметил. Не знаю, чем он руководствовался, но хотя сумма показалась мне незначительной, требовалось время, чтобы обдумать ситуацию.

— Таких денег у меня дома нет.

— Снимите с книжки.

— Ладно. Деньги ты получишь. И больше не появляйся на глаза…

Но это был не выход. И не то страшило, что подлец сочтет меня за дойную корову и будет шантажировать непрерывно. Даже уплачивая все, что он потребует, я не мог быть ни в коей степени гарантированным, что эта скотина не разболтает, не промычит где-нибудь, утратив человеческий облик.

Я дал ему триста рублей и сказал, что остальное он получит через пять дней, место встречи я назначу по телефону.

Я назначил свидание в роще. Но в волнении проскочил поворот и свернул не по дороге, а по просеке и остановился там, где она пересекает дорогу. Здесь машину почти не было видно. Мерзавец явился в блаженно-одурманенном состоянии. Он сунул небрежно деньги в карман и пошел. Пошел покачиваясь, плохо соображая, и не в ту сторону. Я с ненавистью и растерянностью смотрел ему вслед. Вдруг он пошатнулся и упал. На дороге царила полная тишина. Я включил мотор и с наслаждением переехал гадину.

Машину только слегка качнуло, как на не очень крутом ухабе. И все. Качнуло так незначительно, что я усомнился, достиг ли цели. Остановился. Было совсем темно и по-прежнему тихо. Вокруг ни души. Я медленно, задним ходом (развернуться было невозможно) поехал назад. Нет, я зря волновался, сомневаться не приходилось».

Мазин перечитал слова «с наслаждением переехал» и «нет, я зря волновался» и поразился их искренности. Они рвались из отшлифованного текста, как главная, окончательная улика, неопровержимое доказательство.

«Казалось, я выиграл в смертельной игре, но я забыл, что партнером моим был не случай, а сама судьба. Кто бы мог подумать, что меня коснется история с украденными деньгами, что их украдет Зайцев, что заподозрят Живых, и клубок начнет разворачиваться, опутывая меня по рукам и ногам, и мне придется рвать его, рвать, помимо своего желания, и запутываться в обрывках все больше и больше?

Меня раздражало, что милицейские тупицы ходят вокруг моего дома и принюхиваются в надежде выискать что-то несуразное. Однако профессиональный нюх не подвел этих ищеек. Их наглость нестерпима. Особенно у Сосновского. Его выходка с рюмкой выбила меня из колеи.

Когда он фанфаронил у меня в кабинете, пытаясь нагнать туману своими шуточками, меня мутило от отвращения. Но когда он сунул в карман рюмку, из которой пила Диана, я испугался: до сих пор господин Случай поддерживал меня под локоть на крутых тропах, теперь он начал подталкивать меня. Как мог оказаться на дороге проклятый окурок? Конечно же, я его не подбрасывал. Все это вечная манера Дианы оставлять окурки в машине. Но так или иначе случай отвернулся от меня.

Проводив Диану на дачу, я не мог успокоиться. Мне все время мерещилось, что на машине остались следы — какие-нибудь царапины, вмятины. Я оделся и ночью поехал на дачу, чтобы еще раз осмотреть «Волгу».

Диана спала очень крепко, как спит молодая здоровая женщина, набравшаяся спиртного. Мне было совсем не до нее. Зато ее письмо…

«Валентин! Не могу скрыть от тебя…

Это зачеркнуто, и дальнейшее уже на «вы». Представляю, в какой панике она писала!

«Валентин Викентьевич! Я виновата перед вами так, что нельзя меня простить. Я уйду, мне из имущества ничего не надо. В чем к вам пришла, в том и уйду. Только спасите меня, ради бога. Деньги украл Вадька Зайцев. Я его теперь ненавижу, о раньше любила. Я, клянусь мамой моей и всей жизнью, ничего про деньги не знала. Он их вывез в приемнике на нашей машине, но я ничего не знала, клянусь вам тысячу раз. Он мне только сейчас рассказал и сообщницей называл, потому что деньги на машине вывез, но я про них не знала! Мы с ним на юг вместе хотели ехать… Большая вина моя перед вами. Вы меня человеком сделали, а я вам черной неблагодарностью отплатила. Теперь, если меня с Вадькой в тюрьму посадят, на вас позор ляжет. Что мне делать, посоветуйте? Лучше я руки на себя наложу, чем вас опозорю…»

Этот новый и непредвиденный поворот встряхнул меня. Апатия и страх рассеялись. Нужно было повернуть в свою пользу сложившуюся ситуацию.

Я взял письмо, сел в машину и поехал к Зайцеву.

Было еще очень рано, но он не спал, а укладывал чемодан. Не знаю, на что он рассчитывал: уговорить Диану или просто бежать. Увидев меня на пороге, он помертвел так, что я думал, он упадет в обморок.

— Это вы? — спросил он, запинаясь.

Я вспомнил, как недавно сам трепетал перед Федором Живых. Зачем я приехал к нему? Диана была права, мне грозил позор, но что значил позор по сравнению с подлинной опасностью, нависшей надо мной? Главное, чтобы деньги были найдены и ищейки перестали рыскать вокруг меня.

— Да, это я, — сказал я и протянул ему письмо Дианы.

Он даже не попытался изорвать листок, уничтожить улику. Он протянул мне его обратно, как школьник, и взялся за голову:

— Что же мне делать?

— Вы, кажется, рассчитываете на мое сочувствие?

— Нет, нет, что вы! Я понимаю, понимаю, как вы должны относиться ко мне.

— Приятно слышать, что хоть это до вас доходит. Где деньги, Зайцев? Вы не успели потратить все?

— Нет. Я их не тратил.

— Тем лучше. Отдайте их мне. Я сам передам деньги в милицию. Скажу, что вы вернули их добровольно. Вам окажут снисхождение.

— Вы думаете, это поможет?

— Не знаю. Но лучшего варианта для вас не вижу.

— Денег здесь нет. Я спрятал их в тайнике.

— Хорошо, поехали в тайник.

По пути он сидел согнувшись, такой жалкий и убогий, что невозможно было и представить его рядом с Дианой. Я не ревновал. Просто он был противен. Мы выехали: за город. Зайцев показывал дорогу, а я думал, что теперь можно будет избежать скандала. Вряд ли он назовет Диану на следствии.

Деньги Зайцев спрятал в заброшенном карьере. Они были завязаны в синюю клеенку. Он вытащил пакет из тайника, весьма примитивного, и положил в чемоданчик, который захватил из дому. Мы поднялись на шоссе и сели в машину.

— Посчитайте, — сказал он. — Здесь ровно…

И тут я увидел, как у него стекленеют глаза. Потом на губах появилась пена. Он пытался схватиться за меня, но я с отвращением сдвинулся, приоткрыв дверцу. У Зайцева начинался эпилептический припадок. Машина стояла на спуске. Впереди виднелся поворот. Столбики ограждения были сломаны: Зайцев изгибался на сиденье, кусая язык и цепляясь руками за баранку. Собрав все силы, я оттолкнул его, включил мотор и отпустил тормоз.

Это заняло секунды. Я даже не успел продумать все до конца. Только чувствовал: если Зайцева найдут под откосом с деньгами, он примет на себя и смерть Живых и хищение.

Но судьба есть судьба. Выскакивая, я не успел захлопнуть дверцу, и деньги попали в яму. Вместо окончания дела появились новые узлы и совпадения, вроде устиновского мундштука. Наверно, он выпал из кармана Зайцева, когда «Волга» летела под откос.

Игра против всех продолжается. Мной движет одно чувство — еще раз спастись!»

Мазин закрыл блокнот.

Не школа, а жизнь учит.