Виктор Галданов - Аптечное дело

— Ты должен мне объяснить, — проговорила она с отчаянием, — в чем все-таки дело?

Хорошо, что Лариса не видела, как застыло мое лицо. Нужно было так много ей сказать, но сделать это сейчас не представлялось ни малейшей возможности.

— Я хочу убедить твоего отца, чтобы он сам тебе все рассказал, — промолвил я.

Сев за руль, я захлопнул дверцу, чтобы не отвечать больше на ее вопросы. Потом, нажав на стартер, резко взял с места, оставив девушку в недоумении и растерянности.

У меня хорошая память, тем более что на виллу Бурциевича я ехал самостоятельно. Уже через несколько минут мы мчались по шоссе, ведущему на Рязань.

Мы въехали в городок Чекрыжов, и Вероника спросила:

— Может быть, лучше сначала позвонить?

— Миркин будет стоять над вашим отцом и не даст ему возможности сказать то, что необходимо. А может быть, к телефону они ему подойти не дадут. Кроме того, вероятно, они еще лишь на подъезде к Усмановску.

— Но милиция…

Я покачал головой.

— Мне придется им обо всем рассказывать слишком долго и подробно, а потом долго убеждать их ехать побыстрее. Нет. Мы сделаем так же, как во время поездки из Москвы. Правда, ситуация хуже, но, надеюсь, мы не опоздаем.

Вероника сидела напряженно, нагнувшись вперед, как будто машина благодаря этому могла ехать быстрее.

— У нас есть еще шансы?

— Мы постараемся сделать все, что от нас зависит.

Пока мы ехали, стрелка спидометра не падала ниже ста сорока.

Вероника возобновила разговор, лишь бы не сидеть гнетущей тишине:

— Как много знает эта дамочка?

— Лариса? Думаю, она просто глупа, — ответил я. — Миркин и сам так считает. Они просто использовали ее. Я, признаться, тоже. Не помню, рассказывал ли вам, что в Москве я сделал вид, будто ей удалось поймать меня. Я думал узнать от нее что-нибудь. Она и на самом деле кое-что знала.

— Но теперь-то вы понимаете, почему Лариса попросила вас поехать к ней в тот вечер?

— Они навешали ей лапшу на уши, зная, как легко ее обмануть. Думаю, она все-таки никогда не была особенно тупа, просто не хотела заставлять свои мозги работать, чтобы не осложнять себе жизнь. Своеобразный способ достижения «социальной гармонии».

— И она позволила вам пойти на риск?

— Лариса знала, на что я иду. Она пыталась остановить меня прошлой ночью, когда я еще не все знал. Может быть, она считала, что у меня в запасе козырные, если я так в себе уверен. Она могла и переметнуться потом вновь и радоваться, наблюдая, как я сломаю себе шею. А возможно, она просто вновь отключила свои мозги. Не знаю. В своей жизни бедная девушка наделала немало странных вещей, которые непонятны даже десятилеткам.

— Мне кажется, она просто влюбилась в вас, — сказала Вероника. — Я слышала вашу историю и видела Ларису.

Не отрывая взгляда от дороги, я дымил сигаретой.

— Я не принуждал ее все это делать, — ответил я сухо. — Хотя сегодня она спасла нам жизнь, осознанно или нет. Не забывайте об этом никогда! Боюсь, что жизнь ее теперь безмерно осложнится.

Мотор работал на пределе возможностей, шины визжали на поворотах, а ветер свистел в окнах, создавая впечатление полета. Гладкое покрытие дороги и темнота, которая полностью изолировала нас от окружающего мира, усиливали ощущение большой скорости. Впереди была видна лишь дорога да вспыхивающие, как светляки, задние огни машин. Я легко обгонял их, продолжая свою ночную гонку.

Наверное, впервые в жизни я ехал, ни на секунду не задумываясь о том, что меня может остановить автоинспекция. Вероятно, именно поэтому ни одного гаишника на нашем пути не встретилось. Как будто все они куда-то разом исчезли.

Машина подъехала к очередному повороту, вдруг я узнал его и, резко нажав на тормоза, крутанул руль. Мотор зарычал, на визжащих тормозах мы влетели в отходящую от главного шоссе аллею. Мирно ехавший нам навстречу шофер, вероятно, потерял кило два веса, когда мимо него впритирку пронесся я. Аллея вела к дому Табаковых.

Только тогда Вероника спросила:

— У вас есть пистолет?

— Я позаимствовал один у Валдиса. Ведь он мне тоже кое-что должен.

Машина приблизилась к въезду в дом. Я заглушил мотор и потушил огни, остановившись в нескольких метра от каменных ворот. Потом вышел из машины и сказал:

— Сюда.

Вероника вылезла вслед за мной, и я беззвучно закрыл дверцу. Мы быстро пошли к дому, стараясь двигаться как можно бесшумнее. Вокруг стояла тишина. Я понял, что боюсь услышать неестественный грохот вслед за неестественно яркой вспышкой. Это означало бы, что мы опоздали. Взрыв мог раздаться в любую минуту. Но все было тихо, и единственный свет, разгонявший тьму, исходил от луны… «Сориентировался верно», — подбодрил себя я, довольно быстро узнав тропинку, по которой мы шли. Не доходя до лаборатории, я сказал девушке:

— Ждите меня здесь. Лягте на землю и замрите.

— Но я хочу пойти с вами.

— Вы ничем не сможете помочь. Только шума наделаете… К тому же, если со мной что-то произойдет, вы расскажете обо всем кому надо.

Поцеловав девушку, я стремительно пошел вперед… Итак, история, одна из худших в моей жизни, приближалась к развязке.

Я подошел к лаборатории бесшумно как тень и левой рукой нажал на ручку входной двери, правой сжимая рукоятку пистолета. Нервы мои были напряжены, но я сохранял спокойствие. Время как будто остановилось. В голове промелькнуло, что было бы странно умереть так просто. Впрочем, я ведь и не узнаю, как и когда умру;

Наверное, даже и не почувствую, как это случится. Может быть, смерть похожа на бесшумный удар, после которого сознание покидает тебя, а неведомая рука подхватывает и уносит куда-то… Ты будешь где-то — не имеет значения где, потому что тебя самого уже не будет…

Из холла лаборатории я увидел троих мужчин. Они стояли рядом с длинным столом, на котором была установлена аппаратура. Роберт Бурциевич внимательно наблюдал, Владимир Миркин стоял поодаль, держа руку в кармане. Я видел худые руки Константина Табакова.

— Возьмите, пожалуйста колбу с раствором А, — громко объяснял Табаков, вкладывая в руки Бурциевича колбу с раствором синего цвета. — А вы возьмите колбу с раствором Б, — он протянул Миркину колбу с раствором малинового цвета. — А теперь мы медленно, очень медленно начинаем переливать растворы в одну емкость…

— Может быть, все же воздержимся от последней операции, профессор, — обратился я к нему. — А то больно жить хочется.

Я встал в дверях, поднял пистолет, каким-то чутьем вычислив то, что требовало бы научного склада ума, и постарался произнести свои слова легко и непринужденно, чтобы не испугать Константина Табакова и не вызвать катастрофу.

— Ребята, — сказал я нашим конкурентам, — извините меня, но поезд прибыл на конечную станцию. Стойте, пожалуйста, спокойно, медленно положите колбочки на стол, затем поднимите руки и положите их за голову.

Бурциевич и Миркин повернулись и, увидев пистолет, подчинились приказу. Я же не сводил взгляд с Константина Табакова. У меня было ощущение, не только остановившегося времени, но казалось, что я давно уже сам не дышу.

Константин Табаков бережно забрал у них колбы и поставил на стол, как если бы это были хрупкие антикварные вазы. Потом отряхнул руки.

— Боже, как хорошо, что вы никого не напугали, — сказал он. — Я только что собирался продемонстрировать им действие табастита.

Сысоев нервно мял в пальцах сигарету.

— И все же я не могу понять, как это Табаков под носом у Бурциевича приготовил целых две кастрюли взрывчатки, если тот и на самом деле был когда-то химиком…

— Насколько мне известно, — ответил я, — он когда-то давно работал в аптеке, но потом избрал карьеру бизнесмена. А в лаборатории — я заметил это еще в прошлый раз — была масса бутылочек и фляг без ярлыков. Табаков и его дочь, конечно, знали, что в них находится. А одна жидкость так похожа на другую… Бурциевич же был заинтересован тем, что ему рассказывал Табаков. В любом случае теперь уже детали не важны.

— А что с дочерью Бурциевича? — спросил Сысоев.

Повернувшись к окну, я долго смотрел в глубину темного сада.

— Выслушайте все, что она вам расскажет, а я подтвержу ее слова, — со вздохом сказал я. — Девушка оказалась в затруднительной ситуации, пытаясь быть лояльной к отцу и… к неким другим персонам одновременно. Лично меня она попыталась спасти от ловушки с убийством Зиганшина. В любом случае она не соучастница. Не думаю, что она знала об убийстве. Да и Бурциевич с Миркиным могли его, не планировать заранее. Лариса просто что-то слышала, кое-что знала по своему собственному опыту, чтобы понять: в «Невском Паласе» меня могут ожидать неприятности. Она выманила меня из гостиницы. Иначе мы могли бы сейчас и не беседовать… У вас, конечно, свои правила, но думаю, ее можно было бы отпустить с миром…