Анна Шахова - Про шакалов и волков

Но сейчас требовалось, отбросив все эмоции и мысли, сконцентрироваться на собственном спасении. Люша свернула на заправку. Она находилась на пересечении шоссе с нужной сыщице улицей. Джип также был вынужден заехать на заправку и остановиться на «нейтральной полосе» между мойкой и колонками с топливом. Едва заправщик, с которым Люша говорила через открытое окно, будто замешкавшись в салоне, поднес «пистолет» к машине, как она резко ударила по газам и вырулила не на шоссе, а на боковую дорожку справа, прыгнув через маленький бордюр. Впрочем, и эта незначительная преграда была для низкого купе достаточным препятствием. Но перед лицом смертельной опасности заботиться о защите картера и царапинах будешь менее всего. Времени Люша выгадала очень мало. Конечно, джип перемахнул через бордюр, как птаха, но зато он совершенно не знал дворы, в которые угодил, преследуя жертву. А жертва тут ориентировалась с закрытыми глазами. Трансформаторную будку она обошла справа и юркнула на незаметную в плохо освещенном пространстве дорожку. Джип, конечно, пролетел прямо, по дороге вдоль домов. Люша же докатилась до детской площадки, где дорога обрывалась, и выскочила из машины. Хорошо, что сыщица не слышала или старалась не обращать внимания на реплики, которые сыпались на нее и на заправке, и сейчас: две бабки вышли на променад перед сном и чуть не были сбиты отчаянной гонщицей. Когда джип, прошерстив улицу вдоль и поперек, наткнулся на брошенный «мерседес», Юлия уже запирала за собой дверь в спасительную квартиру на пятом этаже двенадцатиэтажки.

Она сразу схватилась за телефон.

— Денис, вы живы, слава Богу, вы живы! — крикнула Люша, все-таки разревевшись.

— Юлия, как вы, что?!

— Честно признаться, неважно, — сказала, всхлипнув, Шатова и громогласно высморкалась. — Меня хотят убить, преследуют, но это сейчас неважно. Я оторвалась и спряталась в надежном месте. Главное, Денис, что одним из похитителей Ланы был врач Гладкой Лион Кацински. Это совершенно точно. Ваш Антон хорошо запомнил его, а я его увидела около дома Марты на Остоженке. Он ехал в машине и говорил… слушайте, это ведь была рация! Он общался с Груновым!

— Дообщался… Пятнадцать минут назад взорван подвал одного из домов на Маросейке. Серьезно ранен сторож. Грунов не мог воспользоваться радиоуправляемым устройством — он уже был в районе Клямовского водохранилища.

— Но… почему, как, за что?

— Его машину пытались ликвидировать. Пустили в ход гранатомет. И в то же мгновение был взорван подвал. Бомбу привел в действие сообщник, вполне возможно, ваш Кацински. И по времени все более-менее совпадает.

— Так нужно остановить этого проклятого доктора!

— Нужно… Теперь я убежден, что они держат Лану в одном из заминированных мест. На Маросейке ее не было… — голос Дедима отдалился и стал глухим, обреченным.

Сторожа Егорыча спасло только то, что в этот вечер он выпил немного и потому ходил, неудовлетворенный, страждущий, и все крутил в голове мысль: как бы добавить, чтобы уж уснуть с чувством и толком. Посидев в своем душном и влажном закутке и наглядевшись до озверения на сочащуюся трубу на стене, которая тянулась из соседнего ресторана и которую все никак не могли починить его начальнички — тоже мне, хранители книг! — Егорыч подставил новую пластиковую бутылку под капель, а сам вынес полную тару на двор. Погодка в этот вечер шептала. Тишь, тепло, нежный ветерок, праздничные краски догоравшего заката словно в назидание людям свидетельствовали: все-то в этом подлунном мире создано для блага и жизни, а вы, умники, ничего ценить не умеете! Только рушить…

До того, как заступить на смену в восемь вечера, дед насмотрелся до синих кругов перед глазами телевизионных ужасов про террористов. И главное, ничего ведь толком не показывали и не знали эти пронырливые журналисты! А страха и безнадеги нагнали на Егорыча столько, что одной чекушкой дела было не решить. Поднявшись из подвала по ступенькам, сторож вылил воду из бутылки на щербатый асфальт, который то и дело расползался во дворе, как зачарованный злым духом. Вчера его латали, а к смене Егорыча он уже стремился вздуться, будто непокорность являлась для него делом чести.

— Тьфу! — плюнул сторож. — Террористы, гастарбайтеры, вода эта долбит, двор разворотили и загадили, и водки не на что купить: Машка карманы вывернула. Тьфу! — сказал еще прочувствованнее Егорыч, и вдруг из подвала, будто в ответ ему, тоже что-то плюнуло. Да так громко и ярко, что Егорыч ослеп, оглох и вообще повалился, не успев оставить последний плевок за собой…

Осмотр места происшествия показал, что радиоуправляемая капсула со взрывчатым веществом, эквивалентным тремстам граммам тротила, была приделана к нижней стороне полки с канцтоварами. Очевидно, что больших жертв и разрушений террористы не планировали: это был очередной акт устрашения, демонстрация непререкаемой силы. Егорыч был контужен, но сильно не пострадал.

И теперь главной проблемой для антитеррористического штаба становилась угроза выжившего в перевернутом джипе Грунова — взорвать на этот раз жилой дом.

Пал-Пал выбрался из перевернутой машины и выволок сына, у которого, похоже, была сломана нога. Виктор не кричал и даже старался идти за отцом, держась за его пиджак: шок еще не прошел. Водитель и Джон Валынский были мертвы. Грунов решил, что мертвы, едва взглянув на подельников. У обоих были окровавлены лица, оба находились без сознания. А значит, двигаться и быть полезными Грунову они не могли. И следовательно, были списаны террористом как непредвиденные потери. Обидные и невосполнимые. Информацию по взрыву на Маросейке Пал-Пал не получил: рация раскололась, но он понял, что все получилось. Вооруженные люди, метнувшиеся было к его сбитой с дороги машине, остановились. Видимо, последовал приказ прекратить преследование. Привалившись к дереву и с силой опустив на землю закричавшего от боли сына, Грунов выхватил из кармана айфон, который ничуть не пострадал в кувыркавшейся машине. Пал-Пал старался не ликовать раньше времени оттого, что и он отделался слабыми царапинами, что судьба все еще ведет, оберегает.

— Итак, генерал, вы осмелились сделать это! — прорычал террорист. — Теперь все будет гораздо страшнее, Крутой. Жилой дом — это вам не подвал с книжонками.

— Угомонись, Грунов. Сейчас мы отключим твой телефон так же, как отключили рацию. Ты все-таки поразительно самонадеян.

Пал-Пал расхохотался:

— Черта с два! Потеряв со мной связь, мои люди приведут приговор в исполнение по умолчанию.

Тут Виктор стал метаться и сильно кричать, схватившись за ногу. Грунов, лицо которого конвульсивно подергивалось, отошел от дерева, пытаясь услышать то, что тихо и спокойно говорил Крутой.

— …и твои люди также обречены. Самолетик, к которому ты прорываешься, окружен нашими бойцами. Если хочешь сохранить жизнь своему сыну, не двигайся и жди, сложив оружие.

— Блеф! Обычное чиновничье вранье! Никакого самолета вы не блокировали и ко мне приблизиться не осмелитесь. Вы боитесь, боитесь! — взвыл Грунов. — Не за людей, которые погибнут в своих квартирах, а за свои погоны, должности, сладкую житуху!

— Ну, житуха-то не Бог весть какая сладкая, учитывая работу со всяким… — Генерал вздохнул, не осмелившись сказать слова «отребье».

Подрывник действительно не был найден, и угроза мерзавца могла оказаться не пустым звуком. Поняв, что Грунов прорывается к Клямовскому водохранилищу, где находится частная база спортивных самолетов и вертолетов, ФСБ окружило маленький аэродром, чтобы начать досмотр всех летательных средств. Но осуществленная угроза — взрыв на Маросейке связывал руки силовикам.

Допрос миллиардерши Гладкой, которая находилась под медицинской опекой личного врача и была очень слаба, ничего не дал. Марта Матвеевна, лежа в постели, уверяла, что никакой группы телохранителей или приближенных к Грунову лиц в ее доме отродясь не бывало.

— Мои финансовые возможности, увы, не безграничны, и потом, я же не шейх и не политик! Я просто боюсь хулиганов. А Пал-Пал… — старушка начала плакать, скривив пухлое личико.

Алина Вятская наполнила шприц и сделала любимой хозяйке укол успокоительного. Доктор Кацински выехал спешно в американское посольство за препаратами, доставленными еще днем из-за океана. В них экстренно нуждалась Гладкая. Когда Марта Матвеевна успокоилась и прикрылась стеганым одеялом до бровей, Алина махнула следователю рукой, выходя из будуара. Личные покои Гладкой иначе назвать было невозможно из-за вычурной мебели в стиле рококо с его завитушками, гнутыми ножками и множеством мелких деталей. Конечно, тут во множестве присутствовали розовые и золотистые подушечки, пуфики, многослойные шторы, салфетки и масса слащавых статуэток.

Прикрыв дверь в будуар, Вятская сказала: