Александр Зеленский - Схватка с преисподней

«А у парня к тому же начисто отсутствует чувство юмора, — подумал про себя Лепила. — Впрочем, это уже его проблемы».

— Скажи, пожалуйста, — после некоторого молчания снова заговорил Тимур, — а что это вообще за чертовщина такая — сифилис?

— Лучше всего об этом заболевании написал еще в шестнадцатом веке Джироламо Фракастро — врач, философ и поэт. Главного героя его поэмы звали Сифилюс, и он был пастухом. За чрезмерную похотливость и бесконечные любовные похождения бог Аполлон наказал его разрушительной болезнью половых органов. С тех пор именем пастуха Сифилюса стали называть и саму болезнь — сифилис, — пояснил Лепила. — У тебя закурить не найдется?

— Не курю, — ответил Тимур.

— Очень жаль! — веско заметил Лепила. — Я, вообще-то, тоже не курю, но сейчас бы с удовольствием испортил сигаретку…

За окном продолжали мелькать однотипные постройки дачных поселков, и Лепила, заглядевшись на них, снова пригорюнился. Неожиданно для самого себя он затосковал о прошлом. Хоть и в бедности жил, но спокойно. Никто на него не покушался. Наоборот, простые люди уважали его, обращались со всеми своими болячками. А он помогал им совершенно бескорыстно. Можно сказать, из одного альтруизма. Как там говорится в той таджикской пословице? «В бедняцкой лачуге и молоко не скисает». Все правильно. Когда ему скисать? Не успевает. Голодный человек никогда продуктам пропасть не позволит. А у него сейчас дом — полная чаша, денег куры не клюют. Есть все, не только кислое молоко, а даже бренди с шампанским. Вот только нет того безоблачного счастья, которое было, определенно было у него в прежние времена.

— Подъезжаем к Лобне, — произнес Тимур. — Поживешь пока у одного моего хорошего знакомого до тех пор, пока тебя перестанут искать твои недруги…

А еще минут через пять «Жигули» остановились у пятиэтажки на городской окраине. Тимур, сопровождаемый Лепилой, вышел из машины, поднялся на пятый этаж и позвонил в одну из квартир на лестничной площадке. На его звонок дверь открыл седой тучный человек с голым торсом, вдоль и поперек разрисованным татуировками. Лепила с нескрываемым испугом уставился на хозяина квартиры, подумав, что Тимур все-таки подставил его, привезя прямо к черту в зубы. Это же самый настоящий пахан!..

— Знакомьтесь, — совершенно спокойно проговорил Тимур, представляя двух мужчин друг другу. — Это доктор Тосканио. А это хороший человек дядя Петя…

Лепила опасливо ответил на крепкое мужское рукопожатие хозяина квартиры. В этот момент ему почему-то захотелось оказаться далеко-далеко от этого места, но отступать было некуда…

Сорокалетний Рафик Гатауллин не любил своего собственного имени. Причины этого крылись в его далеком детстве, когда во дворе и в школе все кому не лень дразнили Рафика обидным, как ему тогда казалось, прозвищем График. Хотя чего же в этом слове могло быть обидного? И все же уже тогда Гатауллин предпочитал, чтобы все окружающие называли его Рафаэль. Это было красивое и благозвучное заморское имя, от которого веяло чем-то загадочным и романтичным.

Вот уже несколько лет Рафаэль работал начальником цеха на заводе железобетонных изделий, находившемся в подмосковном Лыткарино. Этот цех, выпускавший различные стройматериалы, был возведен в некотором отдалении от основного заводского комплекса, на самой окраине небольшого городка, расположившегося на юге от Московской кольцевой автомобильной дороги. Оттуда до спального микрорайона Выхино в Москве было всего каких-нибудь полчаса езды на автомобиле, а именно там Рафаэль приобрел для себя и своей семьи новую пятикомнатную квартиру со всеми мыслимыми и немыслимыми удобствами. Среди «немыслимых» удобств Рафаэль называл ванную комнату, в которой при желании очень легко можно было развернуть маленький бассейн, кухню со всевозможными СВ-печками и бытовыми комбайнами, а также отдельную комнату для спортивных тренажеров. Кстати, последнее помещение из вышеперечисленных хозяин любил больше других, проводя в нем по многу часов в свои выходные дни за занятиями на тренажерах.

Вот и в этот поздний вечер Рафаэль, расслабленно откинувшись на заднем сиденье служебной «Волги», мчавшейся в сторону Москвы, с удовольствием размышлял о том, как приедет домой, переоденется в спортивную форму, погоняет перед сном на велотренажере, покрутится в свое удовольствие на кольцах, а потом — самое приятное! — займется вибромассажем.

Когда белая «Волга» подъезжала к высотному дому, где жил Рафаэль, молодой водитель по имени Коля с залихватским чубом, выбивавшимся из-под кепки, взволнованно спросил у начальника:

— Рафаэль Гиганович, это не от вашего ли подъезда только что «скорая» отъехала? Вон помчалась к Рязанскому проспекту…

— Да вроде нет, — беспечно пожал плечами начальник. — Мои чада и домочадцы должны быть бодры и здоровы, как и их родной отец. Впрочем, может быть, опять что-то с тещей приключилось… — Рафаэль несколько напрягся, переменив позу. — Ты же в курсе, что она после инсульта потеряла дар речи…

— Да, вы говорили, — кивнул Коля. — И знаете, я где-то даже вам завидую. Моя тещинька так остра на язык, что лучше сразу застрелиться. Хорошо еще, что я свою жену Ирку сумел уговорить жить отдельно от ее родичей. А то бы полный аут!..

Выйдя из машины, Рафаэль, прежде чем двинуться к подъезду, наклонился к приоткрытому ветровому стеклу дверцы водителя, проговорив:

— Ты вот что, Коля! Завтра заезжай за мной немного позже. Скажем, часам к десяти. Понял меня?

— Договорились, — ответил водитель, трогаясь с места.

Достав из почтового ящика вечернюю газету и какие-то рекламные проспекты, Рафаэль, который все еще не думал о плохом, зашел в кабину лифта и нажал на кнопку девятого этажа. Сердце у него тревожно забилось только в тот момент, когда он увидел, что железная дверь его квартиры почему-то распахнута настежь.

Быстро вбежав в прихожую, он услышал женские рыдания и стоны, раздававшиеся с кухни.

— Что?.. Что такое?! — вскричал он, появляясь на пороге кухни.

Его русская теща Надежда Афанасьевна — полная седовласая женщина лет шестидесяти — сидела за столом и из ее глаз ручьями лились горькие слезы.

— Что случилась, мама?.. — тревожно спросил Рафаэль.

— У! У-у… Угу! — попыталась что-то изобразить руками в воздухе заплаканная теща.

— Ничего не понимаю! — в сердцах треснул кулаком по столу хозяин квартиры. — Где Машка? Где, в конце концов, Кариночка?

Теща тяжело поднялась со стула и пошла в ванную комнату, всем своим видом приглашая Рафаэля за собой.

— Что еще?.. — спросил он и тут же замолк, увидев на полу ванной комнаты небольшую горку из личных вещей, в которых сразу признал цветастое платье и нижнее белье своей двенадцатилетней дочери Карины. — Ничего не пойму… Что это еще за дела?

— У-у! Угу! — настойчиво тыкала пальцем в груду тряпок теща.

Рафаэль нагнулся и двумя пальцами осторожно поднял белые девичьи трусики, сразу заметив на них бурые пятна высохшей крови. И тут же, словно удар по голове, пришло понимание происшедшего.

— Значит, «скорая» приезжала все-таки в нашу квартиру… — пробормотал он, зачем-то комкая девичьи трусики в руках и запихивая их в карман кожаного пальто, которое он позабыл снять.

Надежда Афанасьевна подергала зятя за рукав, снова приглашая за собой. Рафаэль пошел за ней, мотая головой, как бык на привязи. Теща провела его в комнату Карины и показала на исписанный лист бумаги, лежавший на кровати дочери рядом с ее любимой большой куклой в подвенечном наряде.

Рафаэль жадно схватил листок бумаги и принялся с трудом разбирать малограмотные каракули жены Марии Ивановны, которую он привык больше называть попросту Машкой.

«С нашей Кариночкой несчастье, — писала жена. — Ее возле школы поймали четыре подлеца и снасильничали… Повезла ее в больницу. Фельдшерица со «скорой» сказала, что надо сообщить об этом в милицию. Они должны забрать вещи Карины. Позвони в милицию…»

Несколько раз перечитав записку, Рафаэль горестно опустился на постель дочери и, ласково поглаживая ее куклу, так, будто это была сама Карина, глубоко задумался.

«Сообщить в милицию… Ну, уж нет! — скрипя зубами, яростно шептал он. — Тогда эти подонки слишком легко отделаются. Я уготовлю им кару пострашнее, чем любая зона. Они у меня собственное дерьмо жрать станут! В крови умоются! А потом? Потом будет видно…»

Встав с постели, так и не снявший пальто Рафаэль, взял цветную фотокарточку размером 13 на 18, на которой была запечатлена в полный рост его дочурка — веселое черноглазое и длинноногое создание, выглядевшая гораздо старше своих двенадцати лет, и, держа ее в руке, подошел к телефонному аппарату. Быстро набрав чей-то хорошо знакомый номер, он проговорил в трубку:

— Это я, Рафаэль! Узнал? У меня большое несчастье. Помочь можешь только ты. Надо срочно встретиться и поговорить. Нет, по телефону нельзя. Сможешь подъехать к станции метро «Выхино»? Хорошо. Я буду ждать тебя через полчаса в сквере, напротив выхода из метро. Да, это если идти в сторону Института управления. Договорились? До встречи!