Михаил Черненок - Шальная музыка

— Все странности имеют свое объяснение, — уклончиво сказал Антон. — Что ж вы почти трое суток молчали об исчезновении брата?

Зуева растерянно моргнула:

— Боялась квартиру открытой оставить. Кое-как сегодня нашла в столе запасной ключ. Там же и заявление о краже магнитофона лежало. Только собралась к вам, участковый инспектор милиции заявился, попросил вместе с ним съездить в морг…

Люба уткнулась лицом в ладони и заплакала. Подождав, пока она немного успокоится, Бирюков опять спросил:

— Брат не высказывал предположений: кто мог украсть магнитофон?

— Лева подозревал, что мальчишки утащили, — сдерживая слезы, ответила Зуева. — Некоторые ведь как шальные гоняются за импортной аппаратурой.

— От шальной музыки и взрослые ошалевают… — Антон помолчал. — Придется, Люба, посмотреть квартиру вашего брата.

— Пожалуйста, хоть сейчас пойдемте.

Бирюков подал Голубеву заявление о краже магнитофона. Когда Слава прочитал его, сказал:

— Пойдешь с нами. Надо будет соседей опросить.

Обстановка малогабаритной однокомнатной квартиры Зуева удивила не только эмоционального Славу Голубева, но даже и всегда сдержанного Бирюкова. Из мебели, кроме старомодной железной кровати с никелированными спинками, простенького стула да небольшого школьного стола с выдвижным ящиком, в комнате ничего не было, однако комната так плотно была заставлена всевозможной телерадиоаппаратурой, что казалось, в ней шагнуть некуда. Вероятно, заметив, как Антон со Славой переглянулись, Люба смущенно сказала:

— Не удивляйтесь, все это Лева купил по дешевке.

— А за сколько продать намеревался? — спросил Бирюков.

— По комиссионной цене. Сейчас покажу документы.

Люба протиснулась между цветным телевизором «Рубин» и музыкальной установкой «Эстония» к школьному столу и достала из ящика пухлую пачку квитанций, сложенных вперемежку с кассовыми чеками. Это были документы из комиссионных новосибирских магазинов: «Юного техника», «Мелодии», «Орбиты», занимающихся торговлей радиотоварами. Бирюков обвел взглядом комнату:

— Выходит, все это уцененное?

— Да, конечно, — ответила Люба.

Антон кинул взгляд на цветной телевизор:

— Сколько же, например, заплатил Лев Борисович за этот «Рубин»?

— Кажется, около трехсот рублей.

— А получил бы за него в комиссионном?..

— Пятьсот, может, пятьсот пятьдесят.

— Неплохая выручка, — вмешался в разговор Слава. — Почти сто процентов дохода.

Люба с упреком посмотрела на него:

— Расходы тоже надо считать. Без них доходов не бывает. Над этим «Рубином» Лева две недели, не разгибая спины, сидел. На целую сотню, как он говорил, пришлось купить новых деталей. Да транспорт в верную пятидесятирублевку обошелся. В электричке такую махину не повезешь. Лева всегда такси нанимал или с частниками договаривался.

— Ясненько. Коммерция — дело тонкое, — будто ставя крест на своей недоверчивости, быстро проговорил Слава. — А с какого окошка украли магнитофон?

Люба показала форточку, через которую утащили японский «Националь». Окно выходило во двор с детской песочной площадкой посередине. Со стороны площадки его плотно загораживал черемуховый куст. Ржавый запорчик форточки оказался чисто символическим, но зато сама форточка была основательно прибита гвоздями к оконной раме.

— Это после кражи Лева заколотил, — сказала Люба.

Голубев посмотрел на Бирюкова:

— Ну, что, Игнатьич, пойду беседовать с народом?..

— Иди.

Когда Слава вышел, Люба села на кровать и робко предложила Бирюкову единственный стул. Стараясь не раздавить старый стул, Антон осторожно присел на краешек и, встретившись взглядом с Любой, спросил:

— Значит, Лев Борисович собирался в столицу?..

— Да, он хотел там попасть на прием к известному профессору, который успешно лечит энцефалит.

— У него была какая-то договоренность?

— Нет, просто лечащий врач посоветовал.

— Каким же образом он рассчитывал встретиться с тем профессором?

— Не знаю. Видимо, через знакомых. В Москве у Левы есть друг, который помогал добывать разные штуковины для ремонта. В новосибирских магазинах сильно не разживешься радиодеталями.

— И часто брат встречался с тем другом?

— Нет. Леве тяжело было по состоянию здоровья из дома отлучаться. Поэтому он отсылал другу деньги, а тот слал почтовые посылки.

— Деньги у брата не переводились?

— У него есть сберкнижка. И наличные всегда при себе были. Рублей по триста и больше.

— А в этот раз, когда ушел из дома, он не взял с собой кругленькую сумму?

— Нет. Пятьсот тридцать рублей для поездки в Москву в столе лежат… — Люба выдвинула ящик стола, достала оттуда пачку десятирублевых купюр и показала Антону. — Вот они… Других денег у Левы не было. Он говорил, ему и этих за глаза хватит.

— Сберкнижка на месте? — спросил Антон.

— Да, конечно.

Люба стала выкладывать на стол содержимое ящика. Чего там только не было; магнитофонные кассеты, радиолампы, конденсаторы, разноцветные сопротивления с короткими медными проводками, электрические батарейки и еще много всякой всячины, о назначении которой Бирюков не имел представления. Осторожно разложив все это богатство по столу, Люба достала из глубины ящика потрепанную общую тетрадь с черными ледериновыми корочками, толстую пачку писем в надорванных конвертах и, наконец, сберегательную книжку. Заглянув в нее, сразу подала Бирюкову:

— Вот Левины сбережения. Всего полторы тысячи.

Бирюков полистал сберкнижку. Она велась около двух лет. Вклады были систематические, но небольшие, в основном по сорок — шестьдесят рублей в месяц. Люба тем временем стала перебирать письма и раскладывать их по столу. Краем глаза Антон видел, что адресованы они Зуеву Льву Борисовичу на новосибирский адрес. Два письма пришли уже сюда, в райцентр, на улицу Озерную. В обратных адресах фигурировали Москва, Рига, Одесса, Владивосток и даже Петропавловск-Камчатский. На одном из конвертов жирно чернела отпечатанная на пишущей машинке короткая строчка: «ул. Озерная, No 7, кв. 13». И все. Видимо, это заинтересовало Любу. Она вытащила из конверта сложенную вдвое половинку тетрадного листка в клеточку, нахмурившись, прочитала и дрогнувшей рукой молча протянула Антону.

«Левчик, ты начинаешь меня раздражать. Занимайся своим ремонтным бизнесом и прекрати писательство. Не забывай, что мы в разных весовых категориях. Если сойдемся, от тебя мокрое пятно останется. И скажи карикатуристке, чтобы прикусила язык. Иначе я сделаю из вас неузнаваемые карикатуры», — прочитал Антон машинописный текст.

— Это же неприкрытая угроза… — тихо проговорила Люба.

Бирюков внимательно оглядел конверт. Никаких знаков почтовой пересылки на конверте, разумеется, не было, а короткая адресная строчка наводила на мысль, что «ультиматум» вручен Зуеву через посредника, приезжавшего в райцентр.

— Брат не говорил вам об этой угрозе? — спросил Антон.

— Ни слова.

— Каким «писательством» он занимался?

Люба задумалась:

— По-моему, это переписывание магнитофонных записей. За деньги, ручаюсь, Лева никогда никому ничего не писал. Он даже возмущался теми, кто на этом деле греет руки.

— Конкретного случая не помните?

— Конкретного… Ну, например, после оформления на пенсию Лева устроился оператором студии звукозаписи. Вскоре он уволился. Я тогда жила у него, сдавала экзамены на заочное отделение. И вот, брат пришел домой очень расстроенный. Спрашиваю: «С начальством не поладил?» Он усмехнулся: «При чем начальство… Думал, там люди работают, оказалось, мафиози собственные карманы набивают». — «Ну, и чего ты скис? Напиши об этом куда следует». Лева махнул рукой: «Ага! Попробуй, напиши… Они, как муху, раздавят».

— И все-таки не написал он?..

— Вряд ли. После того разговора Лева о студии ни разу не вспоминал.

— И никаких дел с этой студией не имел?

Люба вновь задумалась:

— Две недели назад брат приезжал ко мне в общежитие с двухкассетником «Шарпом». Есть такой японский магнитофон. Весь вечер переписывал на нем какие-то ритмы. Потом за этим магнитофоном забежал высокий симпатичный парень в коричневом кожаном пиджаке. Мишей его зовут, фамилии не знаю. Лева говорил, Миша — единственный порядочный человек в студии.

— Сколько лет примерно тому Мише?

— Ну, он постарше Левы… Наверное, где-то около тридцати, но выглядит… В общем, как парень. — Люба смутилась и сразу предложила: — Давайте посмотрим другие письма.

Каждый раз, когда Бирюкову приходилось сталкиваться с личной перепиской незнакомых людей, он чувствовал себя неловко, будто подглядывает в замочную скважину. Хотелось в таких случаях побыстрее перелистать написанное, однако служебный долг, напротив, обязывал не только читать внимательно, но и анализировать содержание, выискивая смысловые тонкости, заключающиеся, как говорится, между строк.