Анатолий Галкин - Стратегия риска

Кроме обильного слоя варенья было еще что-то странное на голове лесника. Кожа волосистой части бугрилась и отставала ото лба. Глеб даже подумал, что осколком банки он срезал скальп у бледнолицего старика.

Женский взгляд всегда примитивней, а потому надежней. Татьяна даже не подумала об индейцах и скальпах, а как соскакивают парики, она помнила со школьного выпускного вечера… Резким движением она сорвала нахлобучку с головы лесника. Затем потянула за усы, потом за бороду.

Без лишней растительности старик помолодел. Ему можно было дать лет тридцать. А если стереть искусственные морщины, то и все двадцать пять.

За работой Татьяна не заметила, как изменился Славин. Он втянул голову в плечи и стал похож на грифа, на орла, зависшего над своей жертвой. Лицо его стало злым и радостным одновременно – злорадостным… Он узнал парня. Это в него он стрелял тогда на пустыре! Это его мнимый труп он видел у Дона на кассете! С него начался шантаж и все остальные поездки и хождения по мукам.

Если банку на голову лесника Глеб опускал в здравом уме и трезвой памяти, то последние действия Сербский признал бы состоянием невменяемости… Глеб хватал с полок банки, отбрасывал пластмассовые крышки, выливал содержимое на мнимого лесника и приговаривал: «Получи, подлец, клубнички… А это что такое густое? Смородина? Получи, гад, черной смородинки… Мало? Огурчиками сверху украсим…»

Татьяна с трудом подтолкнула Глеба к лестнице. Он никак не хотел бросать приятное занятие…

Наверху их ждала приятная картинка: связанные, с пластырем на губах на полу сидели Казан и Серый. По глазам было видно, что они отчаянно матерятся.

Глеб присел рядом:

– Послушайте, господин Казан, где мои деньги? Я знаю, что они в доме. Где?! В этой комнате? В сарае? На кухне?

Казан издал мучительный стон.

– На кухне… В печке? В ящиках? В банках с крупой?

Казан застонал еще раз, а Глеб начал вспоминать названия круп:

– Геркулес? Манка? Гречка?

Казан уже не стонал. Он испуганно вслушивался и на гречке нервно замотал головой в разные стороны…

Через двадцать минут пара бомжей с земляными лицами и сладкими пятнами на одежде стояла на автобусной остановке… Хорошо их запомнила только кондуктор, получившая за два билета до Москвы стодолларовую бумажку…

В начале ночи Глеб и Татьяна были в Серпухове, в середине – в Протвино, а на рассвете залегли спать в маленьком дачном домике недалеко от Оки.

Трудно понять туристов. Большинство кучкуются в центре Вены около королевских дворцов и массивных памятников, а эти двое стояли на тихой улочке возле входа в почтенный банк и снимали что-то на видеокамеру.

Савенков говорил прямо в объектив:

– Понятно, что времени у вас было мало, но гид Клара не самая удачная фигура. Ваша Клара не украла наши кораллы. Мы почти сразу ее расшифровали… Мы с вашей Клары сорвали забрало. Все, что было в Зальцбурге, это шутка. Документы будут оставлены здесь, в Вене… В случае нашей смерти или других неприятностей венский адвокат поднимет страшный шум. Копии всего этого будут пересланы всем: от Таймс до Московского комсомольца, от Би-би-си до НТВ.

Савенков открыл кейс, продемонстрировал кассеты, папки, бумажки и направился к зданию банка.

Самолет приземлился в Киеве в полночь.

Первым по трапу поднялся майор в обычной пограничной форме только с трезубцем на кокарде. Он осмотрел салон, пошептался со стюардессой, которая грубо пальцем указала на Савенкова.

Майор запомнил внешность и после этого первый раз улыбнулся:

– За вами из Москвы приехали. Встречают у трапа, господин Савенков… Всем остальным приготовить паспорта. Проверять буду прямо у самолета!

Когда пограничник спустился на летное поле Савенков взял камеру, оставив кейс с документами у Олега.

Пассажиры оглядывались и не занимали проход, пропуская важного гостя.

Савенков шел неторопливо. Из иллюминатора он видел черную «Волгу» у трапа. Еще бы догадаться, кто в ней сидит…

У выхода на трап пассажиров провожала суровая стюардесса. За ее спиной был проход в служебное помещение перед пилотской кабиной. Это маленький, но шанс… Олег наклонился к девушке в синем кителе:

– Там в последнем ряду женщине плохо… Возможно с сердцем что-нибудь.

Поток людей с сумками продвигался навстречу, и стюардесса с трудом протиснулась в хвост самолета.

Олег заглянул за занавеску. Перед пилотской кабиной висели три кителя и над ними три фуражки…

Савенков уже сидел в «Волге», а майор бегло просматривал паспорта сходящих с трапа. Женщин он пропускал. Ему нужен был человек по фамилии Крылов. И этот человек – пассажир. Так что, на сбегающего по трапу летчика можно было не обращать внимания…

Он пришел в себя и сразу же ощутил радость. Так прекрасно жить! Так приятно лежать на спине, чувствуя под собой холодный и мокрый земляной пол подвала… Все в мире относительно! Понятно, что валяться под пальмами на морском песочке было бы предпочтительней. Относительно пляжа на Канарах этот погреб представлялся адом, но относительно мраморного стола в морге он был раем… И запахи, окружавшие Ракитского, были райские: клубничка, вишня, огуречный рассол с чесноком и укропом…

Долго не удавалось встать. Непослушные ватные ноги скользили в густых сладких лужах.

Краем глаза Ракитский уловил мерцающий в дальнем углу погреба свет. Свеча горела на столе, свеча горела… Значит, без сознания он был минуты: пять, десять, двадцать. Не более тридцати. Когда он спускался сюда, то обратил внимание на горящий огарок свечи, который сейчас превратился в догорающий огарочек…

Путь наверх для Ракитского был несколько проще, чем восхождение на Эльбрус. Но все происходило, как у альпинистов: он несколько раз срывался, скользил вниз, цеплялся за уступы лестницы и упорно двигался к вершине. Вперед и вверх!

Вершиной был люк в полу деревенского дома жадного и глупого мужика по кличке Казан.

Ракитский сообразил прихватить с собой сладкий и липкий парик, а фуражка лесника осталась внизу. Это была улика и по здравому размышлению надо бы спуститься и забрать ее. Но Ракитский не размышлял. Пошатываясь, он прошел мимо мирно спящих на полу Серого и Казана. Узнать его они не могли, но реакция была бурной. Мычанием и круглыми глазами они выражали нормальный ужас при виде мужика с бугристым, вишнево-красным лицом.

Водопровода в избе Казана не было. Умывался он, очевидно, в тазике, но тот был пуст, как и стоящие рядом ведра… Во дворе Ракитский с тоской посмотрел на старый колодец с воротом. Крутить ручку и тащить наверх ведро воды очень не хотелось. А если бы и хотелось – все равно не хватило бы сил… Ракитский поборол брезгливость и начал смывать с себя варенье, стоя у бочки с дождевой водой.

Из бочки он умывался второй раз в жизни. Первый был давно. Ракитского родители привезли в Крым. Милый пятнадцатилетний Сереженька никак не мог понять, почему место с красивым названием «кемпинг» это три десятка фанерных сарайчиков. Почему водопроводная труба оканчивается единственным краном в центре поселка, а воду включают лишь на два часа и только ночью… В полночь у источника собирались все с ведрами, флягами, бутылками. В это же время наполняя и бочку, стоящую между туалетом и пожарным щитом.

В первый же день, утомленный суточным переездом Сережа облил себя из этой бочки… Вечером старенький добрый врач покрыл его лицо зеленкой и успокоил: «Ничего страшного, молодой человек. Через три – четыре недельки все пройдет. Категорически нельзя купаться, загорать и вообще выходить на улицу… Шашлыки исключаются. Только легкая пища: кашка, компотики и изредка кефир…»

В тени дома вода не нагрелась и приятно освежала. Было так хорошо, что крымская бочка почти не вспоминалась… Ракитский рукой сдвинул к краю плавающих на поверхности жучков-паучков и, задержав дыхание, окунул голову в почти прозрачную воду.

Вынырнув, он услышал звук мотора за домом, а потом и голоса. Это могло быть только одно: у Казана не отвечал мобильник, и кто-то приехал сообщить о вызове на ковер к Дону…

Ракитский развернулся, сделал три прыжка вперед и плюхнулся на землю за грядкой кабачков… Сейчас они войдут в дом, на минуту обалдеют, развяжут, услышат рассказ о бородатом леснике. А потом – погоня!

Под локтями хрустели жирные листья и молоденькие плоды с желтыми цветами на концах. Потом слева промелькнула чесночная грядка, и Ракитский углубился в заросли картошки. Вернее, в то, что от них осталось – на ботве вместо листьев громоздились голодные полосатые жуки.

Он не мог себе представить, что лежа можно двигаться с такой скоростью. К концу пути появился навык – надо ползти, отталкиваясь не только ногами, но и локтями, ногтями, подбородком…

Машину Ракитский предусмотрительно оставил на пустыре рядом с дырой в заборе… Давно замечено, что все русские ограды имеют солидные дырки. Построить еврозабор у нас можно, но продержится он недолго.