Ирина Горбачева - Москва-Ростов-Варшава

– Что, всё ещё дрыхнешь?

– Алик? Ты чего в такую рань?

– Ну, мать ты даёшь! Я что сюда к вам приехал спать? Собирайся я еду за тобой. Будем решать, что и как нам делать дальше с поисками Лёльки.

– Алька, это правда, ты? А вчера кто был?

– Всё, все комментарии при встрече.

Только я вышла из ванны, опять прогремел телефонный звонок.

– Максим? Вы молодец, что позвонили. Как ваши успехи? Сестру нашли? – тараторила я.

– Нашёл, только в живых не застал… – ответил мне Макс грустным голосом.

– Ой, горе, какое… Макс, давайте к нам приезжайте, обо всём расскажите.

Постеснявшись приехать к незнакомым людям, Макс договорился со мной, встретится на Чистопрудном бульваре.

Алька, сегодня выглядел, так же как и раньше. В потёртых джинсах в свободном свитере и кроссовках. Проглотив кофе с мамиными бутербродами, расцеловав моих родителей, буквально вытолкал меня из квартиры не дав наложить правильный макияж.

– Ты прости меня Ника за вчерашнее, – сказал он, пока мы добирались до метро, – надо же было пофинтить, всё же из-за океана приехал, похвастаться тоже надо. Впечатление хорошее на родителей произвести. Чтобы они опять меня полюбили.

– Они и так от тебя без ума. Ты же видишь. Послушай, ты чего задумал?

– Чего? Найду Лёльку и сразу женюсь на ней! Всё, больше никаких Анатолиев и им подобных в нашей жизни не допущу. Отвезу за море-океан, от всяких соблазнов российских. И дочь никому не отдам. Дело к старости идёт, Никусь. Хватит, наигрались. Как ты думаешь?

– Да уж ты точно постарел, постарел. Вон лысина пробивается, опузился, – я похлопала по небольшому животу, который не мог спрятать старенький трикотажный свитер, пыталась поднять Алику настроение, – правильно решил. А куда мы с тобой едем?

– Это комок стабильности, – улыбнулся он, поглаживая свитер на своей пополневшей талии.

– Это результат отсутствия продовольственного дефицита. Наешься там, за океаном, разных вкусностей и на диван. А у нас набегаешься по магазинам, потопчешься в очередях и спортивных пробежек не надо.

– Правильно, давай по Москве погуляем, заодно и решим, что дальше делать.

– Знаешь, я тут с человеком познакомилась, раз гуляем, поедем на Чистопрудный, встретимся с ним.

– Чистопрудный, Чистопрудный… Мы с Лёлькой любили ходить в «Современник», гулять возле пруда… поехали – с грустью в голосе сказал Алик, когда мы подошли к станции метро «Войковская».

Лёля присела на каменную лавку в конце перрона, прислонившись головой к мраморной стене. Вася всегда оставлял её здесь, чтобы она смогла передохнуть, остыть и успокоиться. Народ в основном скапливается в середине перрона. Там вечная давка, и такая духота, что становится трудно дышать. Лёля прикрыла глаза. В голове крутились события вчерашнего дня. Она отчётливо помнила, что делала на прошедшей неделе. Но почему она здесь, почему ночами её с мальчиками забирают из душного метро какие-то люди, а ранним утром опять привозят сюда, понять никак не могла. Какое отношение она имеет ко всем этим грязным и отвратительным, вечно пьяным людям, которые окружают её и ребят в квартире, куда их привозят? Всё это время она понимала, что живёт не своей жизнью. Она точно знала, что-то должно измениться. В чём-то она должна разобраться. Но что? От этой неопределённости у неё сжималось сердце. Закрыв глаза, она постоянно перебирала мысли, заставляя себя вспомнить такое, что помогло бы ей, как за ниточку потянуть воспоминание, за воспоминанием и распутать этот страшный, чёрный клубок пустоты. Клубок стёртой памяти.

– Ванечка, – подумала она о белобрысом мальчугане, который что-то или кого-то ей напоминал. Когда она прижимала его, то в её груди появлялась теплота. Та теплота, которая присуща женщине к своему ребёнку.

– Где же мальчики? – беспокойство нахлынула на Лёлю. Она повернула голову и увидела стоящего и на что-то или кого-то потрясённо смотревшего Васю. До неё долетел шум, крики испуганных людей. Лёля встала и хотела подойти к Васе, но тут мальчик, как ошпаренный сорвался с места и куда-то побежал. Следом за ним побежал и Ванечка.

– Ванечка! – не крикнула, чуть прохрипела Лёля.

– Господи, я думала, никогда не выдавлю из себя и звука… – тихо сказала она сама себе. Ничего не понимая. Ошарашено озираясь по сторонам и ища глазами детей, она шла, куда нёс её людской поток. Вместе с толпой поднялась наверх, прошла через длинный переход. И вот вместе со спешащими по своим делам людьми она вышла на улицу. Посмотрев в сторону шумного потока машин, Лёля увидела перед собой здание Детского мира. Она поняла, что находится на Лубянской площади. Горло сжали спазмы. Она расстегнула ворот трикотажной линялой кофты.

– Господи, кто же я?

Немного постояв, она спустилась в переход, который вёл на противоположную сторону площади. Уверенной походкой она пошла дорогой, которой вероятно ходила не раз. Бессознательно, отпустив на свободу свои мысли, Лёля шла, подчиняясь действиям ног. Они вели её. А кто-то невидимый, владеющий её сознанием тихо нашёптывал маршрут.

– Вот большой магазин «Фарфор», на витрине красивая чашка. Мне она знакома. Где-то я уже видела такую. А может и пила из неё кофе? С кем? На противоположной стороне «Военные кассы». Тоже знакомое словосочетание. Военные… Может мой муж офицер? Вот «Главпочтамт», рядом сто лет назад закрытое метро «Кировское». Откуда мне известно, что оно на ремонте уже несколько лет. За метро Чистопрудный бульвар, – читая и узнавая знакомые названия переулков и улиц, она немного успокоилась.

– Вот за зданием метро памятник Грибоедову, бетонные скамейки вокруг него, а дальше мой любимый Чистопрудный, куда мы часто бегали с Алькой! – от неожиданности она остановилась, – не может быть! Неужели у меня память возвращается. Алька! Кто это сын? Муж? Брат?

Она села на свободное место на бетонной лавочке и подняла голову, подставив лицо солнечным лучам. На сердце появилась небольшая уверенность, что ещё не всё потерянно и к ней вернётся память.

– Алька, Аля, – одними губами шептала она. Ей казалось, что кем бы он ни был, при встрече она полюбит его всем сердцем.

– Слышь, подруга! – Лёля очнулась от чьего-то прикосновения. Открыв глаза, увидела перед собой женщину с большим синяком под глазом. В руках у неё была открытая банка с пивом.

– Просыпайся, слышь, залётная! Это наше место. Ты, давай к себе, по-хорошему, поняла?

– Простите, пожалуйста. Я вас не понимаю…

– Чего не понимаешь? Вали отсюда! Чего тебе не понятно? – грубо ответила женщина. Но увидев растерянность на лице Лёли, села рядом с ней, – ты откуда? Чья ты?

– Вы знаете, у меня память пропала. Я так думаю, потому, что я ничего не помню о себе. Я даже не помню своего имени.

– Ну, ты мать даёшь! – женщина глотнула из банки пива, – и звать тебя как, значит, не помнишь? – уже более миролюбиво стала спрашивать она.

– Да, не помню. Мальчики звали меня Леной.

– Какие мальчики? – подозрительно спросила женщина.

– Маленькие, Вася и Ванечка, – вдруг у Лёли полились слёзы, – мы с ними по вагонам ходили в метро, а сегодня они куда-то делись.

– Милостыню что ли собирали? Ну, чего ты! Не плачь, успокойся, – женщина погладила Лёлю по руке, – ладно, давай знакомиться, я – Светка, – сказала она миролюбиво. Увидев подходивших к ним шатающейся походкой таких же – с синеватыми отметинами под глазами двух женщин, строго крикнула:

– Это моя подруга, зовут Лена. Кто обидит, будет иметь дело со мной, ясно?

– О! Уже и подруга! Вы посмотрите! Только обрисовалась и на тебе! – пыталась возмутиться одна из них, с лицом, по которому нельзя определить сразу пол человека. На нём чётко вырисовывалась явная деградация, не оставляя ей шанса для возврата в нормальный человеческий облик. Она, неприятно кривляясь и размахивая руками, хотела подойти ближе к Свете, но та её остановила, грубо обозвав:

– Иди, иди, шалава! – и, махнув на неё рукой, продолжила разговор с Лёлей.

– Не обращай внимания на неё. Это Четвертушка. И мозгов у неё столько же. Такая шкура продажная! За четвертушку пойла, мать родную продаст. Что же мне с тобой делать, беспамятная ты моя? – видно было, что новой знакомой искренне жаль, попавшую в беду женщину.

Четвертушка, окинув Лёлю оценивающим взглядом, зло посмотрела на Светлану, тихо, почти про себя прошипела:

– Оторвусь я на тебе, придёт время. Деловую из себя строит, прошмантовка московская, – сплюнув, развязно раскинув руки, во всеуслышание выкрикнула:

– Ну что, ж! Кум свинье не товарищ!

– Ладно, дождь начинается, пошли, промокнем! – сказала Светлана Лёле и они быстрым шагом пошли мимо здания метро, мимо оживлённой магистрали, мимо островка какой-то стройки. Рядом со строительством нового офисного здания стоял четырёхэтажный старой постройки дом. В некоторых окнах ещё уцелели стёкла, поэтому дом казался, снаружи пригодным для проживания. Скорее всего, как водится в России, перед расселением жителей, дому был сделан ремонт «для отвода глаз» и списания не малых денег в карман чиновников. Об этом говорил свежеокрашенный фасад. Света провела Лёлю в комнату, в которой были целые стёкла на окнах. На полу лежал новенький линолеум, неизвестно как уцелевший и ни кем не содранный.