Татьяна Гармаш-Роффе - Ведьма для инквизитора

Майя приняла его идею с восторгом. Она часто бывала в соседнем поселке и заверила Алексея, что там никаких общих знакомых не водится. К тому же в Венином доме компьютер есть, Кис сможет загрузить материалы с дискет, и она спокойно напишет свою статью!

Они ехали медленно, осторожно, с оглядкой, держась самых безлюдных дорог. Уже наступила ночь, когда свет фар выхватил, наконец, указатель «Подлиски». Не доезжая до него, Кис свернул на лесную дорогу, усыпанную гравием, которая вела к Вениной избушке.

Ворота были заперты. Не беда, они пробрались во двор тем путем, которым, по мнению Алексея, туда попал и киллер: с высокой ели на крышу сарая, с сарая Кис спрыгнул на землю, Майя легко приземлилась в объятия Киса.

Их машин во дворе не было: ни «Смарта», ни «Нивы». Милиция их, по всей видимости, уже прибрала к рукам.

Дом оказался опечатан. Что, впрочем, нисколько не помешало Алексею подрезать полоски бумаги с гербовыми печатями, и через несколько минут они оказались внутри.

Они были зверски голодны – весь день провели в машине в пути, объехав на малой скорости проселочными дорогами пол-Москвы с юга на север. Изолированное положение дома и наглухо закрытые ставни позволяли им со спокойной душой зажечь везде свет. Майя отправилась изучать содержимое холодильника, нашла яйца, и они вместе приготовили роскошный омлет на сметане и смели его едва ли не раньше, чем уселись за стол.

– У Вени один секрет есть, – сказала Майя, покончив с ужином, – хочешь, покажу?

Она потащила Киса вниз, в подвал. Компьютер стоял на месте, ящики были по-прежнему выдвинуты, ворох бумаг валялся на полу. После бандитов тут, должно быть, прошлась милицейская бригада.

– Ой, – воскликнула Майя, – ее нашли!

– Кого – ее? – обернулся Кис.

Только сейчас он заметил, что позади него, скрытая за выступом стены, находилась неприметная дверца, окрашенная в тон стенам в какой-то невразумительный серо-зеленый цвет. Сейчас дверца была распахнута настежь, стойка с металлическими ящиками для бумаг, которая прикрывала ее раньше, – отодвинута.

Кис вошел в небольшое помещение. Вдоль кирпичных стен тянулись полки, уставленные с одной стороны разнообразными мясными, рыбными и овощными консервами, а с другой – настоящая сокровищница, уложенная темными пыльными бутылками дорогих французских вин. На самой верхней полке выстроились в строй более крепкие напитки: джин, коньяк, мартини, виски, водка… Кис вспомнил, как Веня торговался из-за коньяка: нет сомнений, запасливый отшельник был прижимист. Даже дверочку в погреб замаскировал стойкой с ящиками, на случай непрошеных и излишне любопытных, вроде детектива, гостей.

К счастью, скелетов в тайнике не оказалось. Это радовало. Хотелось бы надеяться, что лимит трупов в этой истории уже исчерпан.

Майя сняла одну из бутылок и провозгласила:

– Вот чем мы закончим наш ужин!

Алексей спорить не стал, хотя немного подивился той легкости, с которой она распоряжалась в доме недавно убитого друга.

Впрочем, она так часто бывала здесь, что должна была вполне ощущать себя как у себя дома…

Впрочем, друг оказался вполне примитивным подонком и шантажистом…

Впрочем, Майя и о муже долго не скорбела…

Уж так она устроена, эта Майя.

Пока он откупоривал бутылку красного бордо, Майя покопалась в Вениных дисках, тихо включила легкий американский джаз 50-х годов. Потом зажгла свечи, погасила свет, нашла два бокала для вина и поставила их на столик-пень.

Кис сроду эстетом не был, всегда предпочитая существенное «что» легкомысленному «как». Но все же за свою жизнь успел понять, что форма совсем не последнее дело. И Майину затею он оценил по достоинству. Именно – вино, именно – в сумерках, под свечи и легкий джаз, именно – в креслах, а не на кухне, создавали ту необходимую атмосферу, в которой могли расслабиться их напряженные тела и нервы. После многих часов, проведенных за рулем, Алексей устал, в глазах рябило от лесов и полей, придорожных канав и кустов – целый день они плыли перед его глазами и не желали оставить в покое даже сейчас. К тому же Венино уютное жилище наводило глухую тоску. Эти драгоценные бутылки, эти деликатесные консервы, столь любовно припрятанные в погребке, предназначенные для жизни, праздничной и вкусной, вызывали в памяти кошмарное зрелище его смерти. И терпкое, пряное красное бордо теперь вливалось в вены Киса новыми силами, смягчало грусть и снимало усталость.

Майя потянулась к нему с бокалом.

– А у нас сегодня юбилей, Алеша! Десять дней, как я тебя похитила. Так что с праздником!

Десять дней. Ничтожно малый отрезок времени, вместивший в себя невероятно уплотненный фрагмент жизни. Целую линию судьбы, полновесный авантюрный роман, завершенную драму страсти, абстракционистское полотно упрямо несходящихся линий, неоконченную пьесу для смерти с оркестром…

Оставалось совсем немного – оставалось только проставить имя в пустующую строчку: оркестр под управлением…

В эту ночь грусть переплавлялась в нежность, боль перетекала в страсть, горечь была приправой к наслаждению. Так остро и так пронзительно ощутилось, что скоро конец, что он близок к разгадке, что Майя вот-вот упорхнет из его жизни, оставив легкий запах духов Картье и воспоминание о золоте волос, изливавшемся на его грудь… Он и не помышлял ее удерживать. Изначально было ясно, что конец должен наступить, что в Майиной жизни он проездом, турист, нечаянный гость – как и она в его. Словно на короткое, кем-то отведенное время он попал в иное измерение, какое-то там четвертое или бог весть какое; и они проживали в нем это время, как жилось, как получалось, как выходило; но в один прекрасный день следовало вернуться обратно, в привычную геометрию пространства.

И потому в предчувствии прощания он был особенно восприимчив и чуток, он впитывал каждое прикосновение, он жил каждым своим и ее жестом, даже мельчайшим: как она целовала его пальцы, перебирая их по одному, вкладывая каждый себе в рот, где нежный язык ласкал их; как он проходил дорожкой медленных поцелуев по ее животу, чувствуя под губами малейшее содрогание внутри ее, там, где уже вибрировали стенки тесного коридора, жаждущего его вхождения…

Как она…

Как он…

Маленькая моя, солнечная девочка, майский лучик, я всегда буду помнить тебя; прощай же…

В сумятице чувств он не сразу понял слова, долетевшие до его слуха:

– Давай вместе уедем за границу!

Майя уперлась подбородком в его грудь и смотрела на него.

– Извини?

Она переменила положение и уселась на постели рядом с ним, ноги по-турецки.

– Давай уедем за границу! – повторила она.

Алексей переспросил тупо:

– За границу? Зачем? Куда?

Майя с мечтательным видом пустилась в рассказы об Испании, о ее смуглых жителях и мелодичной гортанной речи, о белых виллах на побережье теплого моря, о пальмах и соснах, подступающих к песчаным пляжам, об огромных агавах и гигантских колючих кактусах на склонах холмов, о щедром солнце и прозрачной, как ее глаза, морской воде…

Некоторое время Алексей тупо слушал экзотические описания и вдруг перебил ее:

– Погоди, сначала объясни – зачем?

– Мы будем там жить вдвоем, только ты и я, и наша любовь, представляешь? Подальше от этой страны, от ее мафии, от ее разборок, наемных убийц, предательств близких друзей, которым мы так верили… Что тебя здесь держит? Ты не женат, детей у тебя нет… Работа? Не стоит волноваться, у меня денег столько, что и нам хватит, и нашим внукам – если мы вздумаем их завести, конечно… Только не говори мне, что ты никогда не уедешь из России из патриотизма, я все равно не поверю.

– Патриотизм? Нет, разумеется, дело не в нем… Хотя желания уехать из России у меня никогда не возникало, но…

Алексей не находил слов. Грубо говоря, больше всего его резанули вот эти ее слова: «наша любовь».

Он до сих пор избегал давать определение своему чувству к Майе. Оно, несомненно, было, это чувство, и даже достаточно острое, но…

То четвертое, или какое-то там, измерение, куда он случайно попал, никак не соотносилось с реальностью его жизни. Оно управлялось другими законами, в нем могло существовать и было дозволено то, что никоим образом не могло произойти в жизни нормальной, каждодневной. Этот вояж в другое измерение должен был рано или поздно закончиться, а Алексей – вернуться. После чего, представлялось ему, невидимая щель между измерениями зарастала, закрывалась, исчезала бесследно… И он не то чтобы забывал, что происходило в том странном измерении, – но сей отрезок прошлого получал статус сновидения, сказки… Майя в этой сказке существовала на правах эльфа или золотоволосой феи – прилетела, помахала прозрачными крылышками, голову закружила и растворилась снова на странице детской книжки, в тенях нарисованного черного леса, под сводами зачарованного замка… У сказки всегда бывает конец, и конец – всегда хороший.