Джон Ридли - Все горят в аду

Брайс, не теряя времени:

– Где они?

– Что...

"Тимберленд" Брайс – живот Париса. "Тимберленд" Брайс – голова Париса. Еще выбитые зубы, еще кровь.

– Надоела мне эта тягомотина. – Следующим ударом она прояснила свою мысль. – Скажи, где они, и все.

– Я-я-я-я... Я не...

Бац, бац, бац – по ребрам. Подошвой по черепу.

Брайс:

– Мне не так важно найти товар Дэймонда. – Бац-бац. Хлоп-хлоп. – Мне главное – отправить тебя на тот свет. Это моя задача.

Она пнула Париса ботинком под ребро.

Потом она пнула его ботинком в глаз, глаз ослеп. Лицо Париса треснуло, налилось кровью. Избиение продолжалась. Парис инстинктивно метнулся к кровати. Он уронил голову набок и уцелевшим глазом смотрел на Нену.

– Давай попрощайся со своей подружкой, – съязвила Брайс, готовясь к убийству. – Она была классная.

У Париса бурлило в голове. Нена... Надо было вернуться ради нее, вернуться ради Нены. Он сумел бы ее уберечь. Он сумел бы сохранить ее целой, нетронутой и невредимой. Сумел бы... Должен был...

Он резко протянул к тумбочке мокрую от крови и пота руку.

Он сбил лампу. Свет запрыгал по комнате причудливыми, острыми зигзагами.

– Она была клевая, мальчик, это я тебе говорю. Знаешь, какое последнее слово сорвалось с ее губ? "Парис, ты дерьмо! Парис!" – сказала она.

Она сказала "Парис".

"Нена, помоги мне, – молился Парис мертвой Нене. Он молил о прощении и отпущении грехов. Он всем сердцем взывал о прощении прежних злодеяний, о защите и избавлении от текущих напастей. Он взывал о спасении. Это было его основным занятием в жизни. – Помоги мне, – кричал он. – Только один раз. Только в этот раз, в последний раз".

– Эй, шалун, сделай одолжение... – Щелкнул затвор.

Что-то на столике ударило светом Парису в глаз.

– Увидишь свою подружку – передавай привет.

Хвать, хрусть, бряк. Бешеный вопль. Слезы ярости.

Парис налетел на Брайс, притиснул ее к стене. Они дышали друг другу в лицо. От нее пахло... пахло хорошо. Она была мягкая на ощупь. Не твердая и не ледяная, как Парис мог бы подумать. Мягкая.

Брайс улыбнулась. Она наклонилась к Парису, как будто желая поцеловать его в губы.

Он отшатнулся.

Она опустила голову.

Она увидела дыру, проделанную в ее левом боку ножом – ножом Нены, который держал в руке Парис. Она увидела, как хлынула кровь. У Брайс закатились глаза, и она рухнула на пол – она не была мертва и не умирала, ее просто вспороли ножом.

Парис вытащил из ее руки револьвер. У нее не хватило сил ему помешать. Он плохо понимал, что делать с револьвером. Он просто держал его.

Брайс сказала: "А-а-а". Потом сказала: "Больно". Она сунула в дыру палец, и он вошел аж до третьего сустава.

– Насколько я понимаю, ты не хочешь отдавать мне украденное, да?

Парис ринулся к комоду. Рванул ящик, выхватил цифровой плеер.

– Хочешь? Бери! – Он бросил его на колени Брайс.

Плеер приземлился, и Брайс поморщилась. Плеер утонул в крови.

– БЕРИ! Зачем только это дерьмо попало ко мне в руки!

Брайс выудила плеер, осмотрела его.

– Что это за хреновина? – Плеер выпал из ее рук обратно на колени.

– Это запись. Это то, что осталось от Яна Джермана. Вот из-за чего ты за мной гонялась. Вот из-за чего ты убила столько людей, ты, паршивая...

– Ян Джерман? – Брайс была озадачена. – Это который в куче навоза утонул? И что мне с этим делать?

– Вот... кассета...

– Мне нужны наркотики Дэймонда.

– Наркотики?..

Двое людей жонглировали словами, пытаясь понять, о чем же, черт побери, толкует каждый из них.

Брайс быстро смерила взглядом лицо Париса. Его непонимание было искренним. Она сказала:

– Ты правда не знаешь...

– НЕТ НИКАКИХ НАРКОТИКОВ!

Брайс испустила какой-то чудной, лениво-полусонный вздох. Как будто улыбнулась.

– Эх, старина. Вот в такие минуты и хочется бросить эту работу.

– Тебе не нужна кассета?

– Ян Джерман? Кому нужен этот хлам? Если бы хоть "Линьярд Скиньярд"...

– Господи... Все это было... все это было впустую.

Парис посмотрел на Брайс, Брайс посмотрела на Париса, но говорить больше было не о чем.

Минуты бежали одна за другой.

В итоге Парис решил вот что: медленно наклониться и вытащить цифровой плеер из лужи крови на коленях Брайс. Он не мог ничего поправить, мертвых не воскресишь, пройдет время, много времени, прежде чем он забудет Нену и все, что произошло. Но шанс устроить свое будущее пока остается. Кассета – ее по-прежнему можно продать. Деньги – их по-прежнему можно потратить. Уиллия, Киз – и то и другое по-прежнему доступно. Жизнь, легкая, беззаботная жизнь в лучах солнца и рядом с красивой девушкой все еще возможна. К тому же – после всего, что он пережил за эти два дня, – разве он не заслуживает лучшего будущего?

И оно придет.

Оно поджидает его за дверью. Нужно только выйти из номера и...

– Куда... – выдавила Брайс, – куда ты собрался?

– Куда надо. Куда угодно. Туда, где можно обо всем забыть. С этим дерьмом покончено.

– Нет, не покончено.

Парис повернулся к женщине, его лицо выражало абсолютную уверенность.

– Ты не на того вышла. Нет у меня твоих наркотиков. Все кон...

– Не кончено. На того, не на того – гоняться за человеком по двум штатам, чтоб отпустить его просто так – это не в моих правилах...

Где-то кто-то прошелся по могиле Париса.

– И если ты думаешь, что можешь кинуть меня, а потом свалить, ты глубоко заблуждаешься. Так уж заведено: дела нужно доводить до конца.

– Я... что? Я не... – Парис старался сказать что-то вразумительное, бился за них, пытаясь выжать из себя слова, имеющие смысл. Но оказался способен лишь повторить уже сказанное, на этот раз в виде неистовой мольбы: – Я не тот! Я не крал наркотики!

– Не важно. – Насколько был взволнован Парис, настолько была спокойна Брайс. – Это моя работа, а свою работу я всегда выполняю. Не важно, с чего все началось, вот как все закончится... Бля... – Она закашлялась, из ее бока хлынула кровь. – Иногда случается и облажаться.

Иногда случается и облажаться? Убийство, вот что она имела в виду. Она имела в виду убийство.

– Пожалуйста... Я не хочу...

– Слушай, я дам тебе один хороший совет. Убей меня. Если ты этого не сделаешь, я когда-нибудь оклемаюсь. И разыщу тебя. Точно тебе говорю. Когда-нибудь я разыщу тебя, и тогда... если ты меня не прикончишь, я прикончу тебя.

Убийство.

– Я не могу. Я... не могу. Убийство.

Отнять у человека жизнь. Даже у нее, у этой гадины, валяющейся у него под ногами, у этого чудовища – разве он способен? Как это вообще возможно...

Хотя...

Парис посмотрел на мертвую Нену, лежащую на кровати. Он посмотрел на Джея, тот не живей ее.

Он подумал о Бадди.

Труп.

Ян.

Труп.

Этот Джей, который ворвался в номер и начал вопить, что Парис убийца. Он, кто бы он ни был, тоже труп.

А где все остальные? Что, и они легли трупами на дороге из Лос-Анджелеса в Лас-Вегас?

Возможно.

Возможно.

Как же их угораздило? Дело вот в чем: Бадди собрался украсть немного наркотиков, чтобы подняться в глазах Альфа, а Парис собрался толкнуть кассету, чтобы подняться в глазах своей бывшей подруги. Тот, у кого были наркотики, хотел отбить свои деньги, и тот, кто считал себя владельцем кассеты, хотел получить кассету. А в итоге никто не получил ни наркотиков, ни денег, ни кассеты, ни девушки – все были убиты.

Все мало-мальски стоящее в этой жизни труднодостижимо. Все очень и очень тяжело. А умирать самому и убивать других – на это большого труда не требуется. Нужно всего лишь ленивым движением потянуть курок револьвера.

Парис вдруг перестал ощущать револьвер в руке. Он стал для него тем же, чем палец или ногти. Он врос в его плоть – вполне естественно, вполне органично он стал частью тела Париса.

– Начинать всегда тяжело, – снизу, нелепо раскорячившись у стены, ободряла Париса Брайс. – Но проще, чем тебе кажется. Надо только хорошо постараться. Знаешь: ложка музыки помогает проглотить лекарство.

Брайс не переставала улыбаться. Она балдела от каждого мига этого чумового происшествия.

– Парис, ты музыку любишь? – спросила она. – Я вот на "Бахман-Тэрнер-Овердрайв" торчу.

Голливуд – один из знаменитых символов американской кинопромышленности. В 1923 г. у вершины холма Ли с целью рекламы строившегося тогда жилого района "Голливудленд" были установлены буквы высотой 15, 2 м. В 1940-х годах было решено убрать последнюю часть названия ("LAND"). В 1978 г. на вершине холма Кахуэнга была установлена новая надпись. (Здесь и далее прим. ред.)