Валентин Курицын - Томские трущобы

Иван Семенович молча кивнул головой и стеганул лошадей.

— Ну, приведет ли бог завтрашний день увидеть, — думал он, рисуя себе опасность близкого дела.

— Дернула меня нелегкая впутаться в эту чащу! Куш-то положили можно взять… Хорошие деньги… Только и влопаться хорошо можно!

Терзаясь такими сомнениями, Кочеров подъехал к трактиру Чебукидзе. По случаю праздничного дня трактир был закрыт. Кочеров привязал лошадь около калитки и зашел на двор.

— А, Иван Семенович! С праздником! — окликнул его Чебукидзе, попавший ему навстречу.

Кочеров сухо кивнул головой и, не отвечая на слова, стал подниматься по лестнице. Он застал Махаладзе занятым чем-то около стола.

— Готов ты? — спросил Кочеров.

Не бросая своего дела и не повертывая головы, Махаладзе весело ответил:

— Сейчас буду готов; револьвер вот только заряжу! Садись пока покури.

— Поскорее шевелись! — угрюмо пробормотал Кочеров. — Как бы не опоздать!

— Зачем опаздывать! Поспеем на тот свет, там кабаков нет! — небрежно заметил Махаладзе, пряча револьвер в карман.

Слова эти не понравились Кочерову. Он неодобрительно покосился на Махаладзе.

— Каркаешь на свою голову!

— Ну, ну, чего ты, как старая баба, ворчишь себе под нос… Чему быть, того не миновать!

Махаладзе сдвинул тонко очерченные брови. На его красивом лице отразилась слепая вера в судьбу — выражение чисто восточного фатализма.

Серьезно, сохраняя полное спокойствие, он подтянул ремень черкески, сунул за пазуху револьвер и надел белую папаху.

— Идем!

Они быстро спустились вниз и вышли за ворота. Пока Кочеров отвязывал лошадь, Махаладзе посмотрел на грязную, еще пустынную улицу, на серое облачное небо и повел плечами от тянувшего холодного ветра.

— Ну и сторона, Сибирь проклятая! — обратился он к Кочерову, садясь рядом с ним в телегу. — Апрель месяц на дворе, а еще снег лежит и холодно чертовски! А у нас уже цветут цветы… айва… тепло… солнце…

Кочеров ничего не ответил на эти слова. Он подстегнул вожжами лошадь и мельком сердито взглянул на красивый смуглый профиль своего спутника. А тот, точно угадывая мысли Кочерова, продолжал:

— Ты скажешь, зачем дескать, в Сибирь приехал, если на родине так хорошо… Деньги нажить, вот зачем, друг любезный! Если удастся нам сегодня хорошо заработать только вы меня и видели: сейчас же домой уеду… Женюсь на родине… Торговлю открою, ресторан сниму…

Ишь ты, какой прыткий, — подумал Кочеров. — Смотри, брат, как бы вместо родины в могиле не очутиться или в тюрьму не попасть! Эх, рискованное дело!

Он не высказал Махаладзе своих опасений и только вздохнул.

— Ну, поезжай теперь один, а я пойду к Егорину навстречу, — остановил лошадь Иван Семенович, когда они доехали до обруба. Он передал вожжи и соскочил с телеги.

Махаладзе повернул лошадь направо по взвозу на воскресенскую гору, а Иван Семенович быстро зашагал по большой улице, торопясь встретить Егорина. Неопределенные, быстро сменяющиеся ощущения страха и беспечности, опасений и надежд, охватили его душу, как в ту памятную июньскую ночь, перед его дебютом на опасном поприще легкой наживы. Иван Семенович торопливо шагал по скользким обледенелым тротуарам, рассеянно пробегал глазами по вывескам запертых магазинов и думал:

— Скоро 9 часов! Если все хорошо сойдет, уж и напьюсь я сегодня на радостях. А завтра в Красноярск покачу с Катей повидаться… Нет, впрочем, завтра-то уехать нельзя будет, дома, пожалуй, заподозрят. Надо будет выждать время! Письмо Кате напишу: так и так, мол, приготовляйся. Скоро приеду за тобой!

Погрузившись в эти воспоминания приятные мысли, Кочеров не заметил, как дошел до условленного места. Его вывел из задумчивости оклик Егорина.

— Иван Семенович! Постой.

Кочеров вздрогнул, остановился и только сейчас увидел своего сообщника, сидящего на лавочке около магазина Щепкина и Сковородина.

Они пошли дальше вместе, разговаривая вполголоса. Егорин осведомился о Махаладзе и, получив успокоительный ответ, что все обстоит благополучно, в свою очередь сообщил Кочерову о результатах своих наблюдений. Артельщики еще не выезжали.

— Извозчик под них уже приехал, на дворе стоит. Сейчас должны отправляться!

Проходя мимо дома, в котором помещалась главная касса Сибирской железной дороги, они заглянули во двор. Около кассы стояла извозчичья пролетка.

— Видишь! — шепнул Егорин.

Они заняли наблюдательный пост на лавочке, около одного дома, находящегося на противоположной стороне улицы. Егорин посмотрел на часы.

— Ого, уже 12 минут десятого… Что они там копаются.

В это время из кассы выехала пролетка, с двумя седоками.

— Это они — артельщики! Идем скорее!

— Куда идем? — не понял Кочеров.

— Иди за мной… поедем сейчас. Тут у меня лошадь приготовлена! — торопливо на ходу пояснил Егорин.

Они завернули за угол переулка. Здесь около крыльца одного из домов стоял извозчик. Они обменялись с Егориным взглядами и Кочеров спросил:

— Подавать, что ли?

— Подавай. Садись, Иван! — торопил своего спутника Егорин, быстро заскакивая на пролетку, шепотом добавил: — Это из наших ребят, переодет только извозчиком. Погоняй, брат, живее!

Последнее восклицание относилось к вознице, который не не спрашивал указаний, действуя, очевидно, по заранее выработанному плану, свернул на большую улицу, по которой поехали артельщики.

В описываемое нами утро, приблизительно за час до выезда артельщиков из города, вышли двое пешеходов и направились к томскому вокзалу. В одном из них, высоком крепко сложенном парне, одетом в короткую шведскую куртку и сапоги с длинными голенищами, наши читатели узнали бы старого знакомого Сеньку Козыря. Его спутник, стройный, сухощавый брюнет, с мрачным и решительным выражением смуглого лица, был одет в малиновую черкеску с нашитыми на груди патронами. На голове у него была мохнатая черная папаха.

На его поясе сбоку болтался небольшой кинжал в металлической оправе.

— Верст пять до вокзала будет, — спросил черкес у своего спутника, легко и уверенно ступая по кочкам замерзшей грязи. Говорил он по-русски вполне правильно без всякого акцента и только в своеобразном тембре его гортанного голоса сквозило что-то нерусское, что-то жестокое и властное.

— Три версты, не больше, — ответил Козырь, на ходу закуривая папиросу. Помолчав немного, он спросил:

— Разве ты никогда не ходил по этой дороге, Асан?

Тот отрицательно покачал головой.

— Сам атаман ходил осматривать местность… Я же здесь еще не бывал.

Надо справиться с планом, далеко ли идти.

При этих словах Асана вынул из карман листок бумаги и внимательно осмотрел окружающую местность, обратился к заметкам, сделанным на плане.

— Вот как пройдем кладбище, то можно назад повернуть — дальше идти незачем! — поделился он с Козырем своими соображениями.

Сенька сплюнул в сторону и поправил шапку.

— Можно и на дороге подождать, — нерешительно заметил он, — зачем зря ноги ломать.

— Асан ничего не ответил на это и молча пошагал дальше. В шайке «мертвой головы» он занимал такое же место, которое раньше занимал Пройди-свет, то есть был помощником, правой рукой атамана, посредником между ним и остальными членами организации. Козырь недолюбливал нового товарища. Ему было обидно, что этот неизвестно откуда взявшийся черкес, занял важный пост есаула, на что он, Козырь, имел большее право. Кроме того, Козырь при выходе из тюрьмы, он сложил в себе убеждение, что виновником в убийстве Пройди-света, является никто иной, как этот черкес. Но так как прямых улик, подтверждающих это подозрение не было, то Козырь решил молчать, исподтишка наблюдая за черкесом. Сегодня в предстоящем деле, Асан должен был играть роль руководителя и дисциплина в шайке требовала от Козыря полного подчинения ему.

— Садись, отдохнем немного, да покурим, — предложил Асан, опускаясь на землю около кладбищенской ограды. — Недолго уже ждать осталось: девять часов утра.

Козырь не замедлил последовать его примеру и в свою очередь присел на корточки, прислонясь к стене. Они закурили.

— Вот если засыплемся сегодня, так ночевать, пожалуй, там будем! нарушил молчание Козырь, кивнув головой на видневшиеся постройки пересыльной тюрьмы.

— Ну так что же, кому тюрьма, а нам с тобой — добрый дом, — рассмеялся Асан коротким сухим смехом.

По дороге мимо наших героев, изредка проезжали экипажи с седоками, спешащими на вокзал к утреннему поезду. Прошел какой-то мужик с мешком за плечами.

— Пассажир первого класса. — Сострил на его счет Козырь.

В это время до их слуха со стороны города долетел протяжный гул благовеста.