Евгений Сухов - Лихая гастроль

– А вы не помните? – повернулся Григорий Васильевич к Митрохину.

– Кто же его знает? – пожал плечами артист. – Нес какой-то бред. А потом принялся душить за горло Платона Степановича. Только половые и оттащили.

– Что ж, господа артисты, вижу, что вы славные комедианты, только у меня нет времени, чтобы выслушивать все ваши вымыслы. Даю вам две минуты на обдумывание; если не пожелаете, тогда я вас отвезу в кутузку, где у вас найдется достаточно времени, чтобы как следует все обмозговать.

– Ваше превосходительство, ну чего же нам ссориться-то из-за пустяков, – басовито прогудел Митрохин. – Мы же к полиции всегда с большим почтением. Приходите к нам в театр, мы найдем вам место в партере, а если желаете, так подберем и ложу. В аккурат рядом с императорской будет, – произнес он, понизив голос.

Григорий Васильевич хмыкнул: столь радужных перспектив прежде ему не предлагали. Артисты оказались с большими возможностями.

– А я вам напомню. Он сказал, что его крепко облапошили. Обманным путем выманили у него пятнадцать тысяч рублей. Согласитесь, сумма немаленькая. И в этой афере вы принимали самое живейшее участие. Так что в скором времени вы отправитесь в арестантские роты. Видите ли, разыграли из себя дуэлянтов, стреляться надумали… А теперь говорите, кто вас нанял, если не желаете идти по этапу в Сибирь!

– Ваше превосходительство, – примирительным тоном заговорил Митрохин. – Мы же артисты, для нас это всего лишь была игра. Просто нас попросили разыграть одного купца, вот мы и приняли в этом спектакле участие. И ни о каких пятнадцати тысячах мы ведать не ведаем, – глазами святоши посмотрел Павел Иванович на начальника Московского сыска.

Григорий Васильевич осуждающе покачал головой:

– Вижу, что до вас не доходит серьезность происходящего… Что ж, в таком случае вам придется побеседовать с нами в управлении. Голубчик, Иннокентий Спиридонович, – повернулся он к помощнику, – бери их под руки и веди в кутузку.

– Как же так можно! – энергично запротестовал Митрохин, почувствовав на своих локтях крепкую хватку Кривозубова. – Но ведь у нас спектакли, зрители, поклонники, наконец! Что же в таком случае мы им скажем?

– А вам ничего и не нужно будет объяснять, – с усмешкой ответил Аристов, – да и не получится: вы будете сидеть в кутузке с милыми господами, которые наверняка оценят ваши таланты. А я отправлю посыльного к управляющему театра, чтоб передал ему: в ближайшие пять лет на вас пусть не рассчитывает. Поторапливайтесь, господа, у меня мало времени!

– Постойте, – проговорил Платон Степанович, освобождаясь от крепкой, будто клешня, ладони Кривозубова.

– Ну, чего там у вас? – недовольно протянул Григорий Васильевич.

– Мне бы хотелось поговорить.

– Сказано же было, что разговаривать мы будем в управлении.

– Давайте попробуем разобраться. Мы к этому делу не имеем никакого отношения. Человек, который нанял нас для этого спектакля, мне как-то сразу не понравился.

– И что же он вам сказал?

– Сказал, что нужно будет появиться несколько раз в одном доме, чтобы мы представились аристократическими особами.

– Вот как… И за кого же вы себя выдавали?

– Я был принц Гессен-Гомбургский, – не без гордости ответил Павел Иванович. – А вот Платон Степанович – князем Салтыковым.

Аристов невольно хмыкнул:

– Тоже хорошо. И что же там было дальше? Чего он вам там посулил?

– Нам пообещали хороший ужин. А еще…

– За что же такая неслыханная щедрость?

– Мы должны были отыграть ссору с вызовом на поединок. Что мы и исполнили.

– И хорошо получилось?

– Полагаю, это была лучшая моя роль, – не без гордости отозвался Дергунов. – Жаль, что ее нельзя перенести на театральные подмостки.

– Какой же гонорар вам обещали за хорошую игру?

– По сотенной.

– Немало, – произнес Григорий Васильевич.

– Мы тоже так подумали. А еще он обещал нам сытный ужин, – в голосе артиста послышалась откровенная обида. – А вместо этого мы были вынуждены хлебать какую-то бурду. Если бы не тот купец, которого мы разыграли, так у нас бы весь желудок ссохся.

– Да, он сходил в бакалею, прикупил там всяких продуктов, – подтвердил Митрохин.

– Почему этот человек обратился именно к вам?

– Это мой старинный приятель, – признался Митрохин. – Тоже бывший артист.

– Это я уже понял. Как его зовут?

– Феоктист Евграфович Епифанцев.

– Откуда вы его знаете?

– Когда-то мы играли на одних подмостках. Он был весьма даровит.

– Чего же он тогда ушел со сцены?

– Был замешан в мошенничестве с билетами, и дирекция его уволила.

– А поконкретнее?

– Договорился с типографией напечатать еще три комплекта билетов. А потом через своих приятелей распространил их на ярмарке. Разумеется, выручку забрал себе. Была премьера, получился большой конфуз, тем более что в тот раз на спектакль решили пожаловать особы императорского дома. Скандал был жуткий!

– Представляю.

– Когда разобрались, в чем дело, то с Феоктистом Евграфовичем решили расстаться.

– Как часто вы с ним встречаетесь?

– Наше общение нельзя назвать встречами. Они происходят чисто случайно, где-нибудь на улице. Впрочем, он появляется иногда в «Славянском базаре», там весьма достойная кухня. Особенно бифштекс, – при этом он шумно сглотнул.

– О чем вы разговариваете?

– О наших общих знакомых, а потом расходимся каждый в свою сторону. Клятвенно заверяю, ваше превосходительство, меня с ним ничего не связывает.

– А других людей, что были вместе с вами в гостиной, вы знаете?

– Знаю, что все они артисты, но знакомство шапочное, – виновато улыбнулся Дергунов.

– А женщину, что была в комнате, прежде видели?

– Не довелось. Но держалась она хорошо, как если бы и в самом деле была княжеских кровей.

– Понятно… Сколько раз вы проводили для вашего знакомого такие миниатюрные спектакли?

– Все это было несерьезно, ваше превосходительство, – повинно ответил артист Митрохин. – Феоктист Евграфович был большой ловелас, любил произвести на женщин большое впечатление, вот мне и приходилось играть какую-нибудь важную особу, с которой он был запанибрата.

– И кого же вы изображали?

– Один раз был генерал-адъютантом, в другой раз действительным статским советником; случалось бывать и генерал-губернатором. А один раз, извините за мою смелость, был даже генерал-полицмейстером.

– Вот вы куда хватили! – добродушно заулыбался Григорий Васильевич.

– Все это было без злого умысла. Как же не помочь старинному приятелю обаять понравившуюся ему женщину! А потом я ведь артист, мне же нужно было где-то шлифовать свое мастерство. Так что вы скажете, ваше превосходительство? Отпустите нас, Христа ради! У нас сегодня генеральная репетиция, а потом нужно готовиться к бенефису.

– И кого же, батенька, вы будете изображать? – с улыбкой спросил Аристов у Митрохина, кивнув на ордена.

– Генерал-фельдмаршала князя Григория Александровича Потемкина, – не без гордости ответил Павел Иванович, невольно распрямившись, отчего сделался выше сразу на несколько вершков.

– Ну что ж, ежели генерал-фельдмаршала Потемкина, тогда задерживать вас не смею, – усмехнулся Аристов. – Где сейчас может быть Епифанцев?

– Не ведаю, – развел руками артист.

– Но помните, господа, из Москвы ни шагу; ежели вы мне понадобитесь, так чтобы были у меня по первому же требованию, – погрозил Григорий Васильевич.

– Мы всегда рады помочь следствию, – подал голос Дергунов. – Можете смело на нас положиться.

– Посмотрим, – буркнул Аристов. – Глядите у меня! – на всякий случай пригрозил он.

Вернувшись в управление, Григорий Васильевич направился в архивный отдел. Отыскав нужные папки, он забрал их в кабинет и принялся переворачивать пожелтевшие страницы. А информация в них была весьма интересная. Феоктист Евграфович Епифанцев, а в действительности Герасим Сидорович Прокофьев, из мещан, был личностью прелюбопытнейшей! После окончания гимназии он поступил в университет на юридический факультет и, проучившись три курса, решил вдруг связать свою жизнь с театром, где проявил себя весьма успешным актером. В какой-то период своей жизни действительность стал путать с нереальностью, угодив под надзор полиции сразу после расставания с театром. Разъезжая по России, он покорял старых дев, которые вверяли ему не только свои сердца, но и кошельки. Странное дело, подавая заявление в полицию на своего сожителя, женщины продолжали по нему тосковать и были готовы простить даже откровенное воровство, только чтобы он вернулся обратно.

Что поделаешь, бабья душа – непроглядные потемки.

Возможно, в какой-то момент в России уже не осталось старых дев, которых бы он не облагодетельствовал, и тогда Епифанцев переключился на Европу, где одинокие женщины были куда побогаче российских. Через какое-то время Феоктист Евграфович съехал в Мюнхен, где влюбил в себя старую богатую деву, которая была просто очарована молодым привлекательным человеком с безупречными светскими манерами. Вскоре они официально были объявлены женихом и невестой, что позволило Феоктисту Евграфовичу пользоваться кошельком возлюбленной как своим собственным.